АТЛАНТЫ

Олег Овчинников

— А я умею двигать солнце, — сказала Анечка за завтраком.

Так сказала, что я чуть не подавился горячим тостом и слегка помял колонку новостей с заметкой о землетрясении в Малайзии.

— Как это? — опешила Нина.

— Ну, так. — Для наглядности Анечка принялась размахивать надкушенной булочкой, не переставая при этом жевать. — Я на него смотрю, а оно скачет. Вве-ерх, вни-из! А само — то большо-ое, то ма-аленькое.

Не знаю, как солнце, но булочка от таких объяснений изрядно теряла в размере.

— Ты что же, целый день смотришь на него? — поинтересовался я.

— Да нет же, пап! Только посмотрю, а оно сразу — вве-ерх, вни-из... Хотите, покажу?

— Доешь сперва, — строго сказала Нина, вопросительно глядя на меня.

— Ну, ма-ам!

— Да нет, отчего же, — бодренько согласился я, складывая газету. — Давайте посмотрим. Только гостей позовем, вдруг им тоже интересно. Федор Борисович! Софочка! Спускайтесь к нам!

Через минуту на пороге возник заспанный Федор Борисович в халате, следом в столовую впорхнула Софочка, как всегда свежая и сияющая, в белоснежном сарафане.

— Что такое? — спросила она.

— Сейчас Анечка покажет нам, как она умеет двигать солнце, — объявил я, чувствуя себя цирковым зазывалой. От фальшивой улыбки начинали побаливать губы.

— В самом деле? — Брови Софочки изобразили приятное изумление, очень правдоподобно, если бы не вертикальная складочка между ними, свидетельствующая об озабоченности.

— Ну-ну, — Федор Борисович зевнул и, шаркая тапками, направился к графинчику с апельсиновым соком.

— Ну, Анют, давай! — подбодрил я и подмигнул — на самом деле веко дернулось само.

— Сейчас... — Анечка с ногами забралась на табуретку, оперлась ручками о стол и уставилась на солнце за окном — пристально, не мигая.

Полминуты и шестьдесят ударов сердца спустя Нина спросила шепотом:

— Долго еще?

Я взглянул на ее побелевшие губы и на всякий случай обнял за плечо.

— Сейчас, сейчас, — пообещал я, имитируя энтузиазм. — Мне кажется, я что-то уже заметил. Оно как бы сдвинулось. Чуть-чуть.

— Еще часов десять так простоим — и оно вообще уйдет, — равнодушно заметил Федор Борисович.

Оранжевый диск солнца висел над горизонтом, как прибитый. Только иногда, казалось, слегка подрагивал в небесном мареве, как подрагивала рука нашего гостя, сжимавшая стакан с соком — с каждой секундой все сильнее.

— Не получается! — Анечка обернулась к нам, ища поддержки. — Сегодня не получается.

— Ничего, Анют. — Я подумал, что если улыбнусь еще на миллиметр шире, то уже никогда не смогу вернуть лицу его естественное выражение — усталость пополам с озабоченностью. — Не расстраивайся. Ты просто еще маленькая, а солнце — во-он какое большое! Вот вырастешь...

— Я не вырасту!

— Анюта, не капризничай!

— Вчера у меня получалось!

И Анечка выбежала из комнаты, прикрывая лицо ладошками.

— А завтрак? — окликнула ее Нина, но слабо, так что даже я едва расслышал.

— Может, не стоило так-то? — падая на диванчик, спросила Софочка, и руки ее были белее бретелек сарафана, а от лица, казалось, остались только тени, тушь и капелька помады.

— А как? — грустно усмехнулся я.

— Как-то... я не знаю, с большим тактом.

— Да правильно все, — отрезал Федор Борисович. — Три года ребенку, какое там! Вот будет десять, тогда посмотрим. И сами покажем, если понадобится, а так... Э-эх! — Он сделал последний глоток и аккуратно поставил на стол в трех местах треснувший стакан.

В самом деле «Э-эх», подумал я, возвращаясь к остывшему тосту и измятой газете.

Двигать солнце — чушь, нонсенс! Никто не может двигать солнце.

Но, скажите мне, откуда у трехлетнего ребенка столько силы? Это же надо! Четыре взрослых человека, даже объединив усилия, чуть не надорвались, удерживая эту грешную планетенку на стационарной орбите!

А вы говорите: землетрясение в Малайзии! Еще бы не землетрясение в Малайзии!

А что, я вас спрашиваю, будет, когда ей исполнится десять?!

Я окончательно скомкал газету, швырнул на дно корзины и попытался испепелить взглядом.