СМЕРТЕЛЬНЫЙ САЛАТ

Павел Амнуэль

Глава первая

ЧЕТЫРЕ МИЛЛИОНА НАЛИЧНЫМИ

После обеда меня клонит в сон. Катя, моя секретарша, разбирает корреспонденцию, а я отвечаю только на срочные звонки, одним глазом (раскрыть оба — выше моих сил) просматривая газеты.

Начинаю обычно с «Московских новостей» — заголовки на первой полосе у них точнее отражают содержание статей. Лужков согласился с деятелями искусств, считающими, что памятник Петру I работы скульптора Церетели испортит вид на столицу со стороны Котельнической набережной. Наконец-то наш мэр признал, что был неправ. А ведь почти год упирался. Церетели, как говорится, ему друг, но истина дороже...

Кстати, об истине. Верховный и конституционный суды утвердили на общем заседании принятые раздельно вердикты о запрещении коммунистической партии. Бедные, как же долго они вымучивали это решение? Почти шесть лет, рекорд в российской юриспруденции! Московский процесс состоялся в девяносто втором, через год после пресловутого августовского путча — именно столько времени понадобилось следствию, чтобы собрать воедино доказательства преступной деятельности ВКП(б)-КПСС. Искать доказательства было, ясное дело, не столь уж сложно — но вот свести их в систему...

Хорошо, что мне удалось остаться тогда в стороне. К коммунистам у меня нет никакой симпатии, но войти в состав обвинительной группы я не мог. Не идти же в защитники, на самом деле! Впрочем, мой коллега и давнишний приятель Василий Ильич Дубинин пошел к коммунистам в защитники, прекрасно выступил, заработал прижизненную славу, место председателя Московской коллегии адвокатов... и что? И ничего. В народе его слава ограничилась прилипшим до конца жизни прозвищем «Вася-коммуняка», а коллеги в частных беседах не могут простить ему страстного пафоса, которым была полна его заключительная речь. Что он оправдывал? Сталинскую диктатуру? ГУЛАГ? Бериевские расстрелы? Коллективизацию? Застой семидесятых и психушки для инакомыслящих? С профессиональной точки зрения Вася провел процесс безупречно, я бы так не смог, но... Нет, хорошо, что я в свое время отказался от лестного предложения.

На третьей полосе газета сообщала о новом российско-американском проекте международной космической станции «Альфа». Хороша новость, о которой говорят уже два года! Сейчас от разговоров перешли к делу, и, конечно, изготовление и запуск первого блока достались России: мол, денег у вас достаточно, а потому, если блин окажется комом, то и ущерб будет не столь уж чувствителен. К тому же, что ни говори, а носители у нас надежнее. Я, конечно, ничего в этих делах не понимаю, но разве не у американцев взорвался «Челленджер»? В нашей космонавтике, слава Богу, ничего подобного не происходило — даже когда произошла разгерметизация на первом «Салюте», экипаж удалось спасти, потому что ребята были в скафандрах и успели захлопнуть шлемы.

Я перевернул страницу и углубился в сводку экономических новостей. Рост золотого запаса... Инфляция в девяносто девятом планировалась в четыре процента, а окажется, скорее всего, в районе двух. Из-за этого промышленный рост составит шесть процентов вместо ожидавшихся двенадцати... Ну, насчет двенадцати мне еще зимой казалось, что ребята загнули — даже в Сингапуре во времена знаменитого чуда такого роста не достигли ни разу. Шесть процентов — тоже очень недурственно.

Открыв страницу криминальной хроники я обратил внимание на интервью генерального прокурора Скуратова, озаглавленное «Уголовный кодекс не нуждается в изменениях». Как же не нуждается? А статьи о бытовых преступлениях? Это сейчас самый распространенный вид преступности, между тем наказание за него...

Мысли мои прервал звонок телефона. Я поднял с трубку.

— Александр Анатольевич, — сказала Катя. — Господин Зубатов очень просит принять его, потому что промедление грозит потерей большой суммы денег.

Чужая фраза, сказать так Кате никогда не пришло бы в голову, повторяет слова посетителя.

— Передай господину Зубатову, — буркнул я, — что, если я его приму, это грозит ему потерей, возможно, еще большей суммы.

— Он согласен, — сказала Катя.

Господин Зубатов оказался мужчиной лет тридцати пяти, плотным и коренастым, но с уже наметившимся животиком. Я взглядом показал на кожаное кресло справа от стола.

— Мне нужен ваш совет по конфиденциальному делу, — заявил господин Зубатов, плотно усевшись. — И я намерен заплатить вам за совет любую сумму, если она, конечно, окажется в пределах разумного.

«Предел разумного» — хорошая фраза. Для моего старинного друга Левы Ароцкого предел разумного — сто рублей. А для моего давнего врага Эдуарда Семашко и сто тысяч находятся в пределах разумного.

— Излагайте, — сказал я, жалея о том, что правила этикета не позволяют мне использовать пальцы для того, чтобы разлепить слипавшиеся веки. — Но ничего не могу обещать заранее, кроме, конечно, сохранения конфиденциальности.

— Пожалуй, я начну с самого начала, — проговорил господин Зубатов и начал, естественно, с середины: — Мы с Володей уже третий год покупаем билеты спортивной лотереи.

— Стоп, — сказал я. — Сначала так сначала. Несколько слов о себе. Потом несколько слов о неизвестном мне Володе.

Зубатов нахмурился и сжал обеими руками щеки.

— Да, конечно, — сказал он. — Я немного волнуюсь... Мое имя Матвей Константинович Зубатов, мне тридцать три, по профессии программист, работаю в Московском отделении фирмы «Интель», холост, точнее — разведен, сын остался с бывшей женой, которая проживает в Нижнем Новгороде. Сам я снимаю квартиру на Малой Бронной.

Неплохо. Человек умеет сосредотачивать мысли и говорить кратко. Теперь еще три слова о каком-то Володе, и можно будет завершать разговор.

— Владимир Викторович Щербаков — мой друг. Тридцать два года, специалист по электронике, работает в Московском центре «Нетмедиа», это фирма-провайдер интернетовского рынка. Женат, имеет дочь десяти лет. Мы познакомились с Володей, когда вместе служили в армии. Артиллерия. Были в той заварухе на островах, когда японцы в восемьдесят девятом высадили десант. Наше орудие накрыло миной, Володю контузило, я его тогда... Неважно. С тех пор дружим. Собственно, это он перетащил меня в Москву после моего развода, и в «Интель» я попал тоже по Володиной протекции. Три года назад решили покупать билеты лотереи и все выигрыши делить пополам. Конечно, мы оба понимали, что делить, скорее всего, придется по червонцу раз в год. Так оно и происходило — все в пределах законов теории вероятности.

Он неожиданно замолчал, и взгляд его начал шарить по поверхности стола. Ни газета, ни разбросанные в живописном беспорядке документы не привлекли, однако, внимания господина Зубатова. Я нажал на клавишу селектора и сказал Кате:

— Девочка, принеси нам по чашечке кофе. Нет, подожди, — я обернулся к Зубатову. — Может, вы предпочитаете «колу»? Или минеральную?

Чтобы сделать выбор, господин Зубатов затратил три секунды, из которых две с половиной ушли, по-моему, на то, чтобы понять мой вопрос.

— Кофе, — заявил он. — Покрепче. Две ложки сахара.

— Ты слышала, девочка? — спросил я. — А мне как обычно.

— Сейчас, — сказал я господину Зубатову, — нам принесут кофе, и вы мне расскажете о том, почему ваш друг не хочет делиться с вами выигрышем в сотню тысяч рублей. Возможно, я ошибся в сумме, и на самом деле вы выиграли пятьдесят тысяч? Или миллион?

— Почему? — спросил Зубатов. — Не хочет делиться? Почему? Мы все честно поделили.

— Да? — вежливо сказал я. — Тогда, извините, я не понимаю, по какому поводу вы хотите услышать совет адвоката.

Катя внесла поднос с чашечками, и мы на минуту прервали нашу содержательную беседу, чтобы отхлебнуть кофе.

— Итак, — сказал я, — вы выиграли в лотерею и поделили деньги. Кстати, мне дважды доводилось вести дела, когда одна сторона обвиняла другую в том, что та отказывалась платить долю выигрыша. Сколько вы выиграли?

Он нахмурился, но ответил без запинки:

— Четыре миллиона двести тысяч рублей.

Ого! Даже если друзья поделили выигрыш, клиент, сидевший передо мной, стоил не меньше двух миллионов!

Я подумал, что господин Зубатов может надеяться не только на чашку кофе, но и на рюмку коньяка. Чуть позже, однако.

— В чем же проблема? — спросил я.

Господин миллионер положил одну ладонь на другую, он уже не пытался скрыть от меня волнение.

— Мы проверяли билеты вместе, — заговорил он, — Мы живем по соседству друг от друга, и каждый раз, когда разыгрывают призы, следим по телевизору... Мы настолько не ожидали этого выигрыша, что сначала даже не сравнили цифры. Потом... Ну, это неважно. В среду мы отправились в Управление лотерей. Получили чек на имя Володи, тут же отправились в его отделение банка, вложили деньги на счет, и Володя выписал мне чек на два миллиона, но служащий объяснил, что деньги я смогу получить, когда они поступят на счет Щербакова из Управления лотерей...

— Деньги поступили?

— Конечно.

— Погодите, — сказал я. — Прошлая неделя, да? Теперь вспоминаю, откуда мне знакома фамилия вашего друга. Репортер «Вечерней Москвы» взял у него интервью.

Лицо Зубатова скривилось, будто он откусил от лимона.

— Мы уговорились держать выигрыш в секрете... Даже от родственников — до поры до времени. Но этот репортер... Не знаю, как ему удалось найти Володю. Если бы дома была Соня, его жена, ни о каком интервью и речи быть не могло, она бы просто спустила журналиста с лестницы. Но ее не было, а Володя только вернулся с работы... В общем, он рассказал о себе все и даже то, что намерен делать с четырьмя миллионами.

— С четырьмя? — переспросил я. — Вы сказали, что получили половину.

— Да. Но я не уполномочивал Володю сообщать прессе мое имя! Обо мне репортер ничего не знал, и Володя не стал... Правильно сделал. Он же не мог сказать, что выиграл два миллиона, когда все знали, что четыре... Короче говоря, в субботу в «Вечерке» появилась заметка с фотографией, а в воскресенье Володя исчез.

Вот это, пожалуй, было действительно ближе к делу. Правда, я ничего не видел в газетах о бегстве новоявленного миллионера.

— Подробнее, — потребовал я.

— Они собирались втроем на пляж — не на Воробьевский, а подальше, в сторону от университета. Володя в семь утра спустился вниз. Он обычно бегал перед завтраком, если не торопился на работу... Прошло несколько часов, Володя не возвращался. В полдень позвонил какой-то мужчина и сказал, что Володя находится у них, и что если Соня до вечера понедельника не принесет четыре миллиона, Володю убьют.

— Стоп, — резко сказал я. — Соня... Как ее по отчеству?

— Софья Афанасьевна.

— Софья Афанасьевна сообщила в милицию?

— Нет, этот негодяй сказал, что за домом следят и, если она заявит, то Володю убьют немедленно.

— Глупо, — заявил я. — За домом, может, и следили, но вряд ли похитители могли прослушивать телефонные разговоры. Жена вашего друга обязана была позвонить в милицию и предоставить действовать специалистам!

— Вам хорошо рассуждать... — вздохнул Зубатов. — Соня была дома одна с ребенком. Деньги лежали в банке.

— Она, возможно, узнала голос? Каким он ей показался?

— Соня сказала: обычный мужской голос, немного гнусавый, ну, такой, когда человек зажимает пальцами кончик носа... По-русски говорил без акцента, но ведь сейчас любой нацмен с Кавказа говорит не хуже премьер-министра...

— Спорное сравнение, — пробормотал я, вспомнив недавнее выступление Черномырдина перед депутатами Думы. — Ну, хорошо. В милицию Соня не позвонила, банки в воскресенье закрыты, родственники не в курсе событий. Что же она предприняла?

— Связалась со мной, естественно. А что ей оставалось?

— Погодите, — сказал я. — Свои деньги вы получили, верно? Следовательно, Софья Афанасьевна не могла заплатить четыре миллиона, даже если бы захотела, — их у нее не было.

Я уже понял, как развивались дальнейшие события, но хотел услышать продолжение из уст непосредственного участника.

— Соня попросила, чтобы я немедленно приехал... Я был у нее в три часа...

— Минутку. Вы живете далеко друг от друга?

— Недалеко, минут пять на машине.

— Похититель говорил с Софьей Афанасьевной в двенадцать, по вашим словам. Вы были у нее в три. Когда она вам звонила?

— Не было двух часов... Соня не сказала, что случилось, и я не очень торопился... Я ничего не знал, пока не приехал...

— Ясно. Что произошло дальше?

— Соня сказала, что этот... требует четыре миллиона. Я... Вы себе не представляете... Соня умоляла меня. Нет, это не то слово... Она готова была... В общем, я сказал, конечно, какие могут быть разговоры, я дам деньги...

— Получить в любом банке наличными такие большие деньги — проблема, — заметил я. — Если счет у Щербаковых был общим, директор банка наверняка потребовал бы присутствия обоих вкладчиков. И время для того, чтобы деньги были доставлены. Надо полагать, вы свои миллионы положили на счет не в том же отделении?

— Нет... — сказал Зубатов, и в голосе его я услышал очевидную заминку.

Мне было что сказать, но я пока оставил свои соображения при себе.

— Дальше, — сказал я. — Вы благородно согласились пожертвовать своим выигрышем для спасения жизни друга.

— Не понимаю вашей иронии, — сердито сказал Зубатов. — Да, я согласился отдать свои деньги. Вы бы отказали?

— Я знаю немало людей, которые поступили бы именно так, — вздохнул я. — Но мы отвлеклись. Продолжайте.

— Утром мы поехали в банк, — продолжал Зубатов. — Сначала в мой, он был ближе, а потом... Деньги пришлось заказывать, и управляющий убеждал меня, что сразу просто невозможно... Нужно ждать до завтра... Я сказал, что деньги мои, и я не намерен отчитываться, но хочу получить их непременно сегодня до закрытия банка. Договорились, что я приеду в пять часов... Потом такая же история повторилась в банке, где лежали деньги Сони и Володи.

— Такая же? — переспросил я.

— Ну... Управляющий непременно желал видеть Володю. Я не знаю, что говорила Соня, я ждал ее в машине... Она тоже договорилась на пять часов. Можно еще кофе?

Я кивнул и позвонил Кате.

— Миллион рублей, — сказал я, — это сто пачек сторублевых купюр. Чемодан денег. Два миллиона — два чемодана. Управляющий должен был подумать, что вы решили заняться нелегальным бизнесом. Он обязан был предложить вам охрану. Он должен был сообщить в милицию, наконец. История все равно получила бы огласку. У входа в банк, когда вы выносили эти чемоданы, вас наверняка уже поджидали бы репортеры, вам непременно задали бы десяток вопросов, и ваша фотография красовалась бы на первых полосах газет с подписью вроде «Миллионер уносит деньги в чемодане». Господин Зубатов, я вас внимательно выслушал, но ведь этот эпизод очень легко поддается проверке. Не скажете ли, в каком банке вы держали свои миллионы?

Катя принесла кофе, она видела в моем кабинете немало клиентов, терявших присутствие духа. Некоторых ей приходилось отпаивать, чтобы привести в чувство, и не всегда это были женщины. Но видеть перед собой застывшую статую ей, по-моему, еще не приходилось. Катя перевела взгляд на меня и подняла бровь.

— Ничего, девочка, — сказал я. — Все в порядке. Просто господин Зубатов не очень продумал свою версию и теперь соображает, как выпутаться.

Катя вышла и закрыла за собой дверь.

— Если вы хотите, чтобы я вам в чем-то помог, господин Зубатов, — сказал я, — то извольте говорить все, как было на самом деле. Единственное, что я уяснил из вашего рассказа: вы никогда не имели дела с большими суммами денег и понятия не имеете о банковских правилах на этот счет.

Не знаю, что я такого сказал, но Зубатов неожиданно успокоился. Это было очевидно. Он сложил руки на груди, взгляд его прояснился, ногу он закинул за ногу и вообще превратился из загнанной лошади, не знающей, как добраться до конюшни, в респектабельного жеребца, присматривающего себе в стаде породистую кобылу.

— Ну да, — сказал он. — Это было глупо. Но вы правы: ни я, ни Володя ни разу в жизни не видели не только «живого» миллиона, но даже паршивой сотни тысяч. Черт возьми, мы всегда вкалывали и тратили больше, чем зарабатывали. Машина, квартира... Мы даже не представляли себе, что такое миллион! Покупали лотерейные билеты, чтобы говорить себе каждый раз: вот, только одна цифра, и мы стали бы миллионерами... Это все было не реально! Человек, мечтающий о миллионе, совершенно не представляет себе, что это такое на самом деле!

Он наклонился вперед и продолжал, глядя мне в глаза:

— И вдруг — сразу четыре миллиона. С вами когда-нибудь бывало такое?

— Нет.

— Ну вот! — торжествующе воскликнул он, будто что-то сумел объяснить. — Когда Володя отправился в Управление лотерей за чеком, мы уже твердо решили: возьмем деньги наличными, запремся в комнате, вывалим бумажки на пол и будем плясать на них час, два, три... пока не устанем и не поймем, что все происходящее — правда. Вы можете это понять? Не можете, это видно по вашему лицу! Я... В общем, чек Володя получил в среду на прошлой неделе и целый день уламывал управляющего банком, чтобы тот все-таки заказал эти четыре миллиона наличными.

— Мы не потеряли бы полчаса времени, — заметил я, — и вы не потеряли бы половину моего доверия к вашим словам, если бы сразу рассказали, что взяли наличные деньги. Не такое уж это безумное желание — плясать на нарезанной бумаге. Не могли бы вы теперь, признавшись в ужасном пороке, рассказать все с самого начала — и правду?

Продолжение читайте в журнале «Реальность Фантастики №06(22) за июнь 2005».