ФРАГМЕНТ РОМАНА «МАГУС»

Владимир Аренев

Дорогие читатели! Рады представить нам новый роман Владимира Аренева «Магус». В нем перед нами предстаёт Италия эпохи Возрождения. Правда, здесь в фамильных поместьях обитают призраки, здесь маленький волшебный народец сосуществует с людьми, здесь Церковь дозволила чародейство — и она же создала орден законников-магусов. Всегда найдутся те, кто захочет обратить чудо во вред другим. Магусы как раз и призваны раскрывать преступления, совершённые с помощью магии. «Закон превыше всего!» — вот их девиз.

Но так ли всё просто? Вот и сейчас магус Обэрто уже не знает, кто прав, кто виноват. Заурядная кража фамильных перстней в поместье древнего рода Циникулли оборачивается длинным, запутанным, сложным делом. Погони, выстрелы из-за угла, тайны призраков, весёлые проделки волшебного народца, пираты и ювелиры, — всё перемешалось в этой истории. Приключения, чудеса, но когда произойдёт чудо настоящее — заметит ли его мессер Обэрто?.. заметишь ли его читатель?..

В предложенном отрывке Обэрто вместе с вором-домушником («вилланом», т.к. он специализируется на кражах с вилл) идёт к месту преступления, чтобы провести «следственный эксперимент».

Роман «Магус» выйдет почти одновременно на русском и украинском языках в начале 2006 г. На русском — в изд-ве «Форум» (Москва), в серии «Иная сторона». На украинском — в издательстве «Сварог» (Киев), в новой серии фантастики «Библиотека вторжения».

Владимир АРЕНЕВ

Глава вторая. Гриммо на колокольне и призрак в склепе

Из речей человеческих глупейшими должны почитаться те, что распространяются о суеверии некромантии. [...] Некромантия эта, знамя и ветром развеваемый стяг, есть вожак глупой толпы, которая постоянно свидетельствует криками о бесчисленных действиях такого искусства; и этим наполнили книги, утверждая, что духи действуют и без языка говорят и без органов, без коих говорить невозможно, говорят и носят тяжелейшие грузы, производят бури и дождь, и что люди превращаются в кошек, волков и других зверей, хотя в зверей прежде всего вселяются те, кто подобное утверждает.

Леонардо да Винчи. «Dell`Anatomia. Fogli B»

1

Двое прохожих в молчании поднимаются по ночным улочкам Альяссо: каждый думает о своем. Фантина беспокоит переделка, в которую он угодил, и немного тревожит то, что предстоит сегодня совершить. Магус же...

Вот о нем — подробнее.

В отличие от церковных следователей-инквизиторов , магусы-законники занимаются преступлениями в первую очередь светскими, хоть и подчинены они всё той же церкви — а как иначе? Всякий сверхъестественный талант объявляется клириками либо даром Господним, либо проделками дьявола. В первом случае изволь служить на благо церкви, а если нет — вот тебе и второй случай, при котором полагается задушевный разговор, раскрывающий, как правило, всю подноготную осужденного, ну а потом — порция теплого, даже горячего прощания — и верная дорога на небеса, всё равно что за руку тебя проводил бы туда сам папа.

Магусы — они из тех, кто не торопится с прогулками на небо и предпочитает жизнь земную.

Для обучения молодых людей с врожденными способностями к надчувствованию клирики даже устроили несколько школ при монастырях ордена законников, в одной из них и обучался Обэрто, спутник Фантина. «Как, — спросите вы, — неужели у такого важного господина нет фамилии, а одно только имя?» А кто-нибудь наблюдательный заметит: «Но ведь в Альяссо — да, кажется, и во всей этой Италии, похожей на нашу, но не совсем, — мужские имена заканчиваются на «о» только у знатных особ. Что же получается?»

Вот то и получается: происхождение у Обэрто знатное ровно наполовину. Бастардо он, по маменьке из высокородных, а насчет папеньки только родительнице его ведомо, кем тот был. Эх, молодые годы, горячая кровь, amour в прибрежной пещерке, подальше от любопытных глаз!.. А потом «вдруг откуда ни возьмись...» — и в поместье скандал за закрытыми дверьми, дочурку срочным образом — замуж, «кто согласится, за того и пойдешь, раньше выбирать надо было!», родившегося же младенчика думали сперва... того... ну, не важно, что думали, главное, фра Диониджи вовремя обнаружил у него те самые, к надчувствованию, — вот и отдали дитя монахам, всё ж лучше, чем...

Так обычно и становятся магусами-законниками. Есть чему позавидовать, верно? С девизом «Закон земной превыше всего» и с полномочиями почти безграничными отправляются они вершить правосудие — и вершат, бесстрастные, неподкупные, вед омые одним только стремлением к справедливости.

«Страшные люди — магусы», — говорят старики. А мудрейшие из них добавляют: «Если вообще — люди».

Магусов много не бывает, вообще дети с такими способностями редко встречаются. И тем более не из каждого ребенка со сверхъестественным талантом удается воспитать следователя-чародея. Однако потребности чрезмерной в магусах нет: редко кто рискует просить у них помощи, да и не всегда магусы оказывают ее — их в первую голову интересуют случаи необычные.

Как тот, например, что произошел на вилле синьора Леандро Циникулли.

2

В поместье синьора Леандро, как и во всяком особняке фамилии, чей возраст исчисляется столетьями, а родовитость, согласно обычаям (изредка — и в самом деле), восходит к особам королевской крови, обитал призрак. В этом не было ничего из ряда вон: предприимчивые наследники с ведома и благословения церкви частенько вызывали дух умершего предка и просили его какое-то время еще побыть в сей юдоли страданий и грехов. Все стороны поначалу были довольны: церковь в который раз наглядно подтверждала факт бессмертия души (и получала немалую мзду за дозволение на вызов этой самой души), неупокоившийся предок даже бестелесное существование здесь предпочитал тамошней неизвестности (ибо, воскрешенный, забывал о том, что с ним произошло с момента смерти); наконец, потомки, во-первых, подтверждали свою именитость (дозволение «на призрака» давалось только знатным родам, голубой крови), а во-вторых, получали дарового охранителя виллы. Ведь призрак не испытывал связанных с бренных телом неудобств, как то: голод, холод, необходимость спать, etc.

Всё это, повторимся, поначалу приводило договаривающиеся стороны в священный трепет и восторг. Но со временем выяснялось, что престижный «призрак предка» обладал рядом отрицательных качеств. О да, матерьяльные потребности его не беспокоили, однако же, душа (та самая, бессмертная!) жаждала соответствующей пищи. Разговоры, чтение книг, услаждение слуха музыкой — все это призрак мог получить, но тут-то выяснялось, что играть для привидений, даже за очень солидное вознаграждение, никто не хочет; одну-две, в лучшем случае несколько десятков книг, которые имелись в фамильных библиотеках, призраки прочитывали быстро, новые же фолианты стоили дорого и были по карману не каждому отпрыску когда-то великих фамилий.

Ну и не следует забывать о разговорах — тоже не самом легкодоступном для призраков развлечении. Со временем характер воскрешенных не улучшался, наоборот, становился более склочным, раздражительным. В самом деле, трудно сохранить невозмутимость, когда оказывается, что стольких жизненных удовольствий ты лишен и можешь лишь с завистью наблюдать за любовными утехами своих потомков, за разудалыми пирушками, балами — и даже простая радость от купанья тебе недоступна.

А вы говорите, «воют, зубами скрежещут»! Что ж тут удивительного?

...Необходимо пояснить: после вызова и частичной материализации, духи не могли самовольно развоплотиться. Чтобы это случилось, нужны были специальные ритуалы, проводимые, опять-таки, клириками и за... правильно! — солидные деньги. Потомки же не торопились расстаться с «дорогим прапрадедушкой» или «бесценным прадядюшкой», потому что, во-первых, престиж есть престиж, а во-вторых, польза от призраков перевешивала неудобства, с ними связанные. Ибо из всех способов развлекаться самой любимой у привидений оставалась игра в «кошки-мышки» с грабителями, время от времени покушавшимися на семейные драгоценности, картины и прочие недешевые штуковины. Ни одна команда охранников и в подметки не годилась изнывающему от безделья призраку — ни по бдительности, ни по изобретательности наказаний для вилланов. Опять же, людей можно подкупить, а чем подкупишь бестелесное привидение?

Но, как свидетельствовал случай на вилле синьора Леандро, нашлись и такие ловкачи. Потому что, изучив все обстоятельства дела, Обэрто пришел к выводу категоричному и неожиданному: тот, кто унес из поместья набор фамильных перстней (количеством девять штук, изготовлены мастером Уливьери делла Кьостра), не воспользовался ни одним из известных способов обезвреживания призраков.

Это была лишь первая из целой серии странностей, связанных с ограблением семьи Циникулли. Не менее подозрительно выглядели попытки синьора Леандро замять случившееся: он вызвал магуса, подписал contractus, но вдруг передумал, мямлил про «наверное, потерялись» (это фамильные-то перстни!), просил прощения за причиненное беспокойство и едва ли не выпихивал Обэрто из поместья.

Магус пожал плечами, собрал вещи и уехал. Официально. В действительности же свернул с полпути, вошел в Альяссо через ворота Нижнего города и поселился inсognito на постоялом дворе «Блаженный отдых». И начал расследование уже по собственному почину.

Потому что для магусов «закон земной превыше всего». Нет у них других стремлений и желаний, сравнимых с этим вот «превыше», нет и быть не может. Страсть к восстановлению законной справедливости отодвигает на вторые роли и личные привязанности, и материальную заинтересованность... Сыщики-инквизиторы иногда пренебрежительно называют магусов «идейные» — и вполне резонно.

Впрочем, помимо соображений «идейных», у Обэрто имелись еще и средства, чтобы продолжать расследование: семья Циникулли выплатила ему причитающееся вознаграждение, как бы «за беспокойство», на самом же деле — чтобы поскорее избавиться от гостя, ставшего вдруг нежелательным.

Басням о «потерялись» Обэрто не поверил — и вскоре в подозрениях своих утвердился. Улицы Альяссо начали усиленно патрулировать явно вздрюченные стражники, вообще отношение ко всякого рода жулью ужесточилось. Местная шваль залегла на дно, не рискуя показываться на глаза блюстителям порядка: те брали в оборот любого сколько-нибудь подозрительного типа и выпускали далеко не сразу. И не без увечий.

Кто вдруг в Альяссо озаботился предотвращением возможных злодейств, было ясно распоследнему грузчику. Обэрто приходил в портовые кабаки, садился где-нибудь в углу, даже не надевая «иллюзорную маску», — и слушал.

— ...»Совет Знатных»? — скептически ухмыляясь, переспрашивал у приятеля какой-нибудь старичина в засаленной куртке. — Да забудь ты про Совет, когда они последний раз что-то решали? Наш синьор с бугра, почтенный Леандро Циникулли — вот кто заправляет в городе, и не знают об этом только медузы да креветки в бухте, а уж в Совете все всё правильно понимают. Он сверху спустил предложеньице: надо б, мол, попатрулировать наш родной город, — Совет и согласился: ой, надо-надо, давно пора, сами как раз собирались!.. Зачем, говоришь? — Старичина хмыкал и выстукивал черными пальцами (загар пополам с грязью) вдохновенное стаккато. — А слыхал ты, что у нашего уважаемого Леандро пропали фамильные перстенёчки-перстеньки? Даже магуса выписывали для их поиска, только магус руками развел, дескать, ничем не помогу — поклонился Льву , поклонился немому и неграмотному Львенку и укатил себе обратно в Ромму. Представляешь, как они теперь-то бесятся?

— Да, осталось синьору нашему лишь на милость Божью надеяться.

— Думаю, в этом случае милость Божья — не то, что ему нужно. Тут одно из двух: или милость, или правда. Что бы ты предпочел?..

Обэрто слушал эти разговоры и мысленно складывал одно с другим, как кусочки разбитого витража.

Он знал наверняка: ему нужна правда. И, милостью Божией, Обэрто отыщет ее — во что бы то ни стало!

3

— Можно вопрос? — вполголоса произносит Фантин. Они одни на улице, впереди уже показались Новые ворота Верхнего Альяссо, но до стражницкой далековато, мог бы и громче спросить... — не решился.

Город полон посторонних взглядов и чутких ушей. Даже ночью.

Особенно ночью.

Обэрто роняет вполголоса: «Спрашивай», — и через плечо с легким интересом глядит на своего спутника. Низкорослый, с гладко выбритым лицом, он и впрямь похож на ребенка, такого себе мальчика-куколку из не слишком благополучной семьи. Глаза — наивно-доверчивые, распахнуты широко, правая рука смущенно теребит край плаща.

Хорошо играет, стервец! Убедительно.

А повернись к нему спиной, дай гарантию, что ты безоружен и расслаблен, — небось, пырнет своим ножичком-валлетом, под пряжку ремня замаскированным, — и опомниться не успеешь!

— Сердиться не будете?

— Не буду.

— Зачем вам это? Ну, перстни краденые. Вам же синьор Леандро уже заплатил за услуги, вы ведь и уехали было. Сам он о вознаграждении за побрякушки эти не объявлял. А так... ну какой резон?

— Я — магус, — напоминает Обэрто. — Я слежу, чтобы был соблюден закон, чтобы вора наказали, чтобы собственность вернулась в руки законного владельца.

Фантин тихо смеется, качая головой.

— Я сказал что-нибудь смешное?

— Ох, господин магус, не обижайтесь, но... Сами ведь говорите: «чтобы соблюсти закон», так? И сами же его нарушить собираетесь. Ну, положим, залезть на градоначальничью виллу — ничего тут такого особенного, вы ж не красть лезете, а вроде как наоборот. Но мне вот разрешили брать, чего захочу, а это уже кража, как ни крути. Так? Так. Это раз. Но это мелочи, ерундишка. А если шире поглядеть? Любой город возьмите — хоть наш Альяссо, хоть Фьорэнцу — везде и воруют, и мошенничают, и кишки из людей выпускают ни за гроссо. Что ж вы тех, других, не ловите?

— Ты когда-нибудь видел, чтобы лев охотился на ящериц? — спрашивает Обэрто. — Не случайно придавил, а нарочно бы выслеживал? Правильно, не видел. Потому что на ящериц есть свои охотники, помельче.

— Понял, — хмыкает Фантин. — Вы, значит, лев.

— Я не лев, — равнодушно отвечает магус. — Я тот, кто охотится на львов.

4

Через Порта Нуова они, конечно, покидать город не рискнули. Ночью к воротам только сунься — не оберешься потом разговоров да расспросов: кто, куда, зачем...

Пошли вдоль стены — так, что по левую руку тянулись дома знатных и зажиточных горожан, с роскошными, облицованными древним мрамором фасадами, с садами, сторожевыми псами и ссобачившимися охранниками, которые, объяснил вполголоса Фантин, чуть что — стреляют в тебя из арбалета, а уж потом интересуются, кто таков. Но это — ежели к фасаду вплотную подойти и начать в окна заглядывать или там за дверной молоток хвататься, но если просто идешь мимо — иди себе и зазря не трясись. Мало ль по какому делу пошлют человека: может, с записочкой от дона Джованни к донне Анне, а может, в «Три поросенка», за пиццей с беконом. Во всех же подряд стрелять — болтов не напасешься.

Значит, вдоль мраморных фасадов двинулись на запад, а дальше вышли к кладбищу. Окруженное со всех сторон невысокими портиками (колонны увиты плющом, резным и живым вперемешку), оно проступало из тьмы как борт громадного корабля — того самого, из моряцких легенд о галионах-призраках, только здесь вместо скелетов команду составляли гранитные и алебастровые памятники. Ангелы с огорченными лицами и полусложенными крыльями укоризненно тыкали пальцами куда-то за спину двум полуночникам, пробиравшимся между склепов. Скорбные мадонны глядели вслед и роняли скупую каменную слезу. Крыса — не скульптурная, живая! — шарахнулась прочь от незваных гостей, и Фантин привычным движением сыпанул в ее сторону хлебными крошками. Видать, нарочно заготовил, ишь ты, в отдельном мешочке они у него. Аккуратный паренек.

— Это еще зачем? — спрашивает Обэрто.

— Вдруг то был гриммо.

Ну да, верно, магус ведь в темноте видит почти так же, как днем, а вот Фантин — нет. Но даже будь это гриммо, а не крыса — хлебные крошки вряд ли бы пригодились. Гримми — одна из ветвей «мелкого народца», селятся обычно на кладбищах или где-нибудь поблизости от таковых. Их хлебом не корми — дай попугать людей, но вообще они миролюбивые, и хоть излишне проказливы (почти все пуэрулли этим отличаются), а все-таки не зловредны.

Словом, отпугивать или отвлекать гриммо Фантину бы не пришлось (да и не удалось бы — хлебными-то крошками!), а как угощение это средство тем более не годилось.

— Они освященные, — шепчет вор-виллан. — Если честно, гриммо я здесь ни разу не видел, а кое-что другое — доводилось.

— Помогали, крошки-то?

— По-разному, — уклончиво отвечает Фантин. И показывает на величественный склеп с грозным, в два человеческих роста, ангелом над входом: — Пришли. Отсюда, мессер, прямой путь из Альяссо на окружную, к перекрестку, от которого и до виллы синьора Леандро рукой подать.

— Ну, пойдем, — даже как-то излишне бодро соглашается Обэрто.

— Вы не сомневайтесь...

Закончить фразу Фантин не успевает — вдруг на церковной колокольне, кажется, совсем рядом с ними, раздается раскатистое «БОМ!» — и затем, через истаивающие паузы, снова и снова: «БОМ! БОМ-М!! БОМ-М-М!!!» — как будто колотится, пробивает себе путь наружу из яйца исполинский птенец, драконыш какой-нибудь огнедышный.

Фантин неосознанным движением втягивает голову в плечи и горбится, кутаясь в плащ. Обэрто, наоборот, расправляет плечи и пристально всматривается туда, где на фоне позлащенного звездами неба темнеет силуэт церквушки. Колокольня ему тоже видна — и виден тот, кто сидит там, у самого края, свесив мохнатые ноги через парапет и глядя куда-то вдаль. Существо похоже на помесь обезьяны с псом — мохнатое, очень тощее, оно недвижимо замерло, повернув голову в сторону Нижнего Альяссо. Колокол за спиной у гриммо сам раскачивается, но (магус не сомневается) заставил его звонить именно пуэрулло.

Такое случается иногда. Ночью, во время или накануне чьей-либо смерти — обычно трагической, мученической — гримми бьют в церковные колокола. Считается, таким образом они дают Богу знак, что эта душа-страдалица достойна снисхождения, даже если и грешила при жизни (а кто без греха?!). Поверья гласят, будто гриммово звонарничество помогает намаявшейся душе легче отойти в мир иной.

Фантин, видимо, знает об этих приметах и догадался, кто сидит на колокольне.

— Не передумали? — спрашивает. (А колокол — «БОМ! БОМ-М!! БОМ-М-М!!!» — продолжает размешивать круто заваренный ночной чай в стакане неба). — Если там гриммо, значит, сегодня или завтра кто-нибудь умрет. И смерть его будет не из легких. Так, может, нам отложить? Ну, пара деньков туда, пара — сюда, что за дело! А знамение дурное.

Обэрто качает головой:

— Знамениями Господь дает знать, что ожидает нас впереди. Слабый духом отступится, сильный — воспользуется предупреждением и обернет испытание к вящей славе Его.

— Вы говорите ну прямо как священник! А только, знаете, я ведь именно из слабых, мессер.

— Я тоже, сынок. Но надо же когда-нибудь закалять душу, верно? Или ты уже не так уверен, что сможешь провести нас на виллу синьора Леандро?

— «На слабо» берете? Ладно, мессер, идем. Но потом, если что — пеняйте на себя!

Когда они вошли в склеп, колокол над церквушкой продолжал звонить; гриммо — смотрел в сторону Нижнего Альяссо.

ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ

— Ты вот пишешь: «С детства был безумно влюблен в двух прекрасных дам: литературу и биологию; отдавал предпочтение последней». А почему биологию?

— А разве когда любят, любят по какой-то причине? Так уж сложилось.

— Какие из насекомых тебе наиболее любимы? Вот тараканы. Герои многих фильмов и текстов. Нормальный человек как увидит, так и рожу скорчит, и тапкой прихлопнет. А что хорошего в тараканах видит Владимир Аренев?

— Нет, тараканы в любимых насекомых никогда не числились! Хотя среди их несомненных достоинств есть то, что они чрезвычайно живучи. Тараканы жили ещё во времена динозавров. Есть чему у них поучиться, правда?

Но в быту я с ними безжалостен: рож не корчу, а тапком прихлопнуть — легко!

Что до насекомых, которые были у меня в коллекции, то я в основном занимался цветочными жуками бронзовками, богомолами и палочниками. Последних было около 5 разных видов, причём некоторые, скажем, австралийские страшилки, выводились в феврале месяце. А они же питаются свежими листьями дуба! В общем, было весело: в морозильнике приходилось на зиму складировать харч для малышей.

— Что объединяет «террариумистику» и просто мистику?

— Каждое животное — тайна, загадка. Прежде, чем описывать инопланетян или обитателей потустороннего мира очень полезно попытаться понять тех, кто живёт рядом с нами. Для писателя-фантаста такой опыт просто незаменим!

…Правда, поскольку любая фантастика прежде всего — о людях, одними животными ограничиваться никак нельзя. Поэтому, наверное, и преподаю в институте. :-)

— Ты вот закончил институт журналистики и пишешь рецензии на многих писателей. С точки зрения психиатра, критик должен обладать желчностью и склочным характером. А как в случае с тобою? Как сочетаются дружеские, приятельские отношения и объективность?

— Я всё-таки надеюсь, что критик Пузий пока не является объектом профессиональных интересов психиатров. :)

Если серьёзно — конечно, литературная критика — занятие неблагодарное. Но я совершенно не согласен с тем подходом, когда критик должен: а) рецензировать всё подряд; б) непременно окроплять ядом всякий текст, попавший пред его светлы очи.

Сейчас ежедневно выходит такое количество книг, что за всем и не уследишь. В 99 случаях из 100 я просто не вижу смысла писать рецензии на книги серые, тусклые, неинтересные. Исключения бывают, если книга написана бездарно, а множество рецензий восхваляют её достоинства. Тогда пишешь рецензию в противовес, чтобы сказать читателю: «Будь внимателен!».

Вообще, на мой взгляд, нынешняя рецензия — это в первую очередь совет для читателя. И здесь есть свои правила. Во-первых, критик должен отдавать себе отчёт в том, что он субъективен, поэтому иногда не лениться вставлять в свои опусы фразы «на мой взгляд» и «мне кажется». Во-вторых, критиковать следует текст, никогда не переходить на личность автора. И желательно с примерами. И здесь уже говорить о субъективности сложнее, потому что — вот они, цитаты: немцы, чью речь автор передаёт на русском и вдруг вставляет в неё «Хайль Гитлер!»; «в дверь кабинета загремел стук»; «он старался отвечать впопад»... Тут уж надо обижаться не на рецензента — на самих себя, грамотных и внимательных.

Я старался отвечать жёлчно. Получилось? :-)

— В советские времена говорили: «ученым можешь ты не быть, но кандидатом быть обязан»… Ты пишешь диссертацию? А зачем? Что значит сегодня «быть кандидатом»? Не лучше ли все силы отдать прозе?

— Ну что сказать... Диссертацию я уже не пишу. В какой-то момент пришлось выбирать — хотя, по большому счёту, это был несложный выбор. Потому что для меня главное — книжки писать, а всё остальное (журналистика, «общественно полезная деятельность» в оргкомитете «Портала» или в КЛФ, даже преподавание) всё-таки — только приправа. Да, важная, да, иногда необходимая для того, чтобы не «вариться в собственном соку», но — приправа! Кстати, я потихоньку уменьшаю количество рецензий и прочих журналистских материалов, которые пишу: всё больше и больше переключаюсь на книжки.

— А преподавание?

— Я сейчас работаю на полставки ассистентом на «родной» кафедре истории литературы и журналистики. Мне это интересно и важно. Конечно, студенты есть разные и читают они сейчас значительно меньше, чем даже мы в своё время. Но по-прежнему есть те, ради кого стоит всем этим безобразием заниматься.

— Как к аналитику: что ждет литературу через лет десять? Фантастику?

— Мне кажется, по-прежнему будут новые прорывы, новые интересные авторы, новые книги. Главное, чтобы оставались неравнодушные, умеющие удивляться и радоваться читатели. Но тут уже всё зависит от авторов! Мы сами можем хотя бы на малую толику влиять на будущее, создавать его.

— Журнал «Ухтышка», советуя детишкам как писать детективы, категорически восклицает — никакой магии! «Действие сверхъестественных или потусторонних сил совершенно исключено» (№7, 2005). А у тебя что происходит в романе? Может ли такое безобразие иметь место?

— Перефразируя Андрея Валентинова, «безобразия — это прекрасно!» J Вообще-то в «Ухтышке» правы: разъяснения загадке в детективе должны поддаваться логике не только авторского произвола. То есть, читатель должен «иметь на руках» те же карты-факты, что и следователь, чтобы иметь возможность самому раскрыть преступление.

Однако кто же мешает нам описать такой мир, в котором магия была бы разрешена к использованию, в котором она существовала бы согласно определенным закономерностям? Да, в мире «Магуса» другие «правила игры», но они есть. И есть набор фактов-карт. Сыграем?!

— А вообще что такое «магический детектив»?

— Детективы в фэнтезийном антураже имеют своих основателей, свои традиции, своих поклонников. Но те книги, которые я читал, как и обычные детективы, делали упор либо на приключения ради приключений, либо только на игры разума, логические загадки. Конечно, и приключения, и загадки в «Магусе» тоже есть, но мне кажется, что детектив — любой, и магический, и «обычный» — имеет значительно больший потенциал. Он затрагивает то, что всегда волновало людей: темы справедливости, воздаяния за содеянное, противоречие между «как надо» по закону и «как надо» по совести…

В конце концов, очень часто в детективах убийство становится лишь поводом для очередной головоломной загадки. Представляете: чья-то смерть — турник, чтобы «размять» мозги!..

Мне хотелось взглянуть на детективный жанр с другой точки зрения. Получилось ли — решать читателям.

— А что мешало тебе написать «Магуса» без привидений, без волшебного народца, в обычном, нашем антураже? Твоя «альтернативная Италия» не является ли бегством от реальности?

— Надеюсь, нет. Мне кажется, что внешние различия иногда только подчёркивают то общее, основное, что есть и в нас, и в людях прошлого — вообще в любом человеке. Ну а именно Италия выплыла сама собою, эта вот история требовала именно таких декораций. Честно говоря, я сам был сперва не очень рад: пришлось перечитать массу книжек по той эпохе, чтобы хотя бы чуть-чуть разобраться, чем тогда жили люди. И иногда обнаруживаются очень интересные параллели с нашим временем!

Кстати, вполне может быть, что через какое-то время я вернусь к «Магусу» и напишу непрямое продолжение. Некоторые идеи есть — и в этом случае мне придётся попутешествовать по миру мессера Обэрто более основательно, наведаться в другие страны. А вот в какие — пока не скажу!..

— Как к инженеру душ: в чем смысл жизни, однако?

— Наверное, ответ на этот вопрос каждый должен найти для себя сам.

— Есть ли у тебя недостатки и как ты с ними борешься?

— Есть, конечно! Вот, например, я бываю очень занудный. И на электронные письма отвечаю с ба-альшим запозданием. И...

Но вообще-то, так нечестно! Что ж я буду сам на себя компромат выдавать? Надо что-нибудь оставить критикам/обиженным мною авторам/переводчикам... Пусть они находят, формулируют, язвят и развенчивают — а я буду всё, ими обнаруженное, исправлять! Во всяком случае, постараюсь!

— Какие творческие планы?

— Про отдалёные планы рассказывать не буду: они есть, но многое ещё может измениться. А из ближайших: сдан в типографию новый сборник «Немой учитель», к моменту выхода журнала он уже окажется на прилавках. Готовится к изданию на украинском мистический роман «Круги на земле»… Ну и «Магус», конечно же! — причём для меня очень важно, что он одновременно выйдет на русском и украинском. Из завершённых книг «Магус», пожалуй, самое удачное, что пока у меня написалось. Кстати, специально для украинского издания уже сделаны чёрно-белые иллюстрации, на мой взгляд, очень удачные!

А сейчас я дописываю второй том «Хозяина небесного зверинца» — «Жребий жонглёра». Книга получается очень большая и, надеюсь, не разочарует тех, кому понравилось «Паломничество...»