№6(34)
Июнь 2006


 
Свежий номер
Архив номеров
Персоналии
Галерея
Мастер-класс
Контакты
 




  
 
РЕАЛЬНОСТЬ ФАНТАСТИКИ

ЕСТЬ, ГОСПОДИН ПРЕЗИДЕНТ!

Лев Гурский


В прошлом году «Синопсис» представлял роман Льва Гурского «Никто, кроме президента», созданный в жанре политической фантастики. Новая книга автора, над которой он сейчас работает, имеет к жанру традиционной фантастики еще большее отношение. Может ли средневековый манускрипт повлиять на исход президентских выборов в России начала двадцать первого столетия? Может, если создатель древней рукописи — знаменитый алхимик, проникший в суть вещей, а один из главных героев, Иван Щебнев, — ближайший советник российского президента Волина и держит руку на пульсе (а часто и на горле) политической жизни всей страны. Стоит рукописи попасть к Щебневу, как многое в судьбе страны может измениться. А уж в судьбе самого Ивана — наверняка... Впрочем, в первых главах, предлагаемых читателям «РФ», наш герой еще не знает о существовании таинственной рукописи. И не до нее ему...

I

Размер имеет значение, если это размер твоего кабинета. Старые чиновные пердуны советской партзакваски грызлись за квадратные метры из чисто спортивного азарта, а вот молодым умникам вроде меня полезная площадь нужна под грядущие проекты, на дальнюю перспективу. Узкоглазый дед Кун-цзы как в воду глядел: мы живем в обалденно интересные времена. Никогда не поймешь, откуда подует ветер через пять минут и какая вещь пригодится завтра. Так что для экспромтов лучше заранее иметь богатый выбор про запас. Лично я стараюсь, чтобы все крайне важное или пока совсем неважное было спрятано от посторонних глаз, но в пределах досягаемости. Чтобы от идеи до реализации — всего две двери, четыре шага и шесть секунд. Протянул руку и достал.

На нашем этаже география всех кабинетов, кроме одного, вполне рутинная. Из коридора ты сразу попадаешь в предбанник, с лопатообразным столом секретаря и тремя-четырьмя мягкими кожаными креслами для трудовых жоп посетителей. Из предбанника пафосная дверь — мореный дуб в центре, секвойя по краям, золотые гвозди вдоль периметра — ведет в парадный зал с раскатанным от порога красным шершавым языком ковровой дорожки. Которая длится-длится-длится и исчезает под гигантским, словно слоновый гроб, рабочим столом босса. За рабочим троном того же босса имеется еще одна дверь, из нормального дерева. Дальше начинается приватная зона культуры и отдыха: сортир, душ, кладовая, фитнес-зальчик и обломовский диванчик.

Единый стандарт парадного зала нарушать нельзя, категорическое табу. Зато в служебных комнатах, для народа закрытых, ты можешь хозяйничать сколько влезет. У меня влезает видимо-невидимо.

Раньше мои апартаменты занимал советник по сельскому хозяйству. Судя по нынешнему состоянию дел на сельском фронте, советовал он какую-то ахинею. Потому, наверное, и продержался в кабинете рекордных пятнадцать лет — пока, наконец, не сменил чахлые родные озимые на вечнозеленые райские кущи. В наследство мне достались недурная финская сантехника, а заодно стеклянный шкаф, набитый восковыми муляжами овощей и пыльными снопами пшеницы элитных сортов. Шкаф я сразу освободил под детскую энциклопедию, однако ничего из прежнего содержимого не выкинул. Только переместил в самый дальний угол кладовки. Туда же я засунул свой старый гоночный велосипед, электрогитару с усилителем, прибамбасы для дайвинга, белое кимоно, дюжину разноцветных клоунских носов, монашескую скуфью, картонную коробку с «Монополией», миниатюрную модель нефтевышки, двести томов разной макулатуры, включая Фому Аквинского, Желязны и Кастанеду, и еще мно-о-ого всего. Пока Ваня Щебнев не прибился к Администрации президента, увлечений у него было до хрена...

Где же, где же тот аттракциончик? По-моему, лежал в третьей.

Я прошел в свои закрома, отсчитал третью секцию от двери и, поднатужившись, снял с верхней полки тяжелый прямоугольный короб, завернутый в зеленую бархатную скатерть. Длиной он был метра полтора — как раз по ширине моего рабочего стола.

Громоздкую штуковину я еще пацаном увел из вип-клуба «DVL», где почти месяц отпахал приходящим ди-джеем на четверть ставки. Когда же мой срок там вышел, не хотелось уходить без подарка. В то время я еще знать не знал, на черта мне это чудо-юдо, но не поленился протащить его ночью сквозь полуподвальное оконце — единственное, куда хозяева клуба забыли всобачить сигнализацию. На меня, кстати, никто и не подумал: обманчивая внешность тихого мальчика-ангелочка опять выручила Ванюшу. Спасибо маме с папой.

Попридержав левым плечом одну дверь, а правым коленом вторую, я выволок сверток в парадный зал. Осторожно сгрузил его на край стола, отдышался, медленно развернул зеленую скатерть. Память не подвела — дорожек было именно четыре, по числу моих кандидатов. Я смахнул пыль, проверил герметичность приемных лотков и нашел плексигласовые забрала в идеальном состоянии. Ни трещины, ни даже царапины. Электрохозяйство тоже заработало, едва я воткнул евровилку в сеть и пощелкал тумблерами настройки. Полная стартовая иллюминация включалась после заполнения всех боксов, финишная — по достижению кем-нибудь конечной цели.

Отлично, можно приступать. Двадцать минут меня нет ни для кого, кроме четверки членистоногих, сегодняшних моих советников по кадрам.

Из верхнего ящика стола я извлек жестяную коробку, побарабанил двумя пальцами по крышке, приложил ухо и уловил внутри шелест и недовольное шевеление. Потерпите, детки, папочка уже с вами.

— «Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, — вслух процитировал я, глядя на коробку, — Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое...»

Кафка ложь, да в ней намек. А намек — первый шаг навстречу истине. Я осторожно приоткрыл коробку, двумя пальцами поймал первого из будущих чемпионов по бегу и пересадил его в лоток с цифрой «1». Первый ткнулся в плексиглас черным блестящим задом. Развернулся. Осмотрелся. Тревожно затрепетал усами. Сразу стало ясно, что это у нас будет Никандров.

Второго усатика, чуть помельче, я отправил в соседний лоток. Усатик обежал свой загон, присмотрелся к новой обстановке и тут же насрал в двух местах. Ага, это Васютинский.

Третий чемпион прежде, чем я его водворил на стартовую позицию, долго выскальзывал у меня из пальцев, а потом едва не провалился в щель между деревянным барьером и лотком. Сычев. Кто же еще?

Последнего черного бегуна без особых примет я нарек Титкиным — по остаточному принципу. Теперь все в сборе. Четыре лампочки над боксами демонстрируют готовность к старту. Можно трогаться.

Кое-кто считает, будто бы в состязаниях такого рода достойны принимать участие одни лишь крупные приезжие экземпляры из теплых мест, вроде острова Мадагаскар. Это абсолютная чепуха, притом вредная. У меня широкие взгляды на миграцию, я не против гастарбайтеров — но там, где без них никак не обойтись. Во всех же иных областях надо шире использовать представителей титульной нации. Африка нам не нужна. Наши черные тараканы вида blatta orientalis достигают в длину трех сантиметров и прекрасно годятся как для спринта, так и для стипль-чеза. А если кто из них, по русскому обычаю, вздумает сачкануть на старте, пусть имеет в виду: к жестяному покрытию дорожек подключен реостат. Даешь слабенький ток — и лодырь мигом заряжается энергией.

— Готовы, орлы? — спросил я у чемпионов.

Те своим молчанием выразили дружное согласие.

Ну, с Богом, поскакали! Стартовые лампочки мигнули и угасли. Одновременно распахнулись прозрачные дверцы четырех лотков. Четверка кандидатов на приз имени меня, перебирая лапками, покинула свои загончики. Чтобы таракаши не засиделись на одном месте, я сразу подстегнул их активность легким электрическим импульсом и стал наблюдать за дальнейшим развитием событий.

Как известно, истертое выражение «тараканьи бега» — метафора. Речь идет, в лучшем случае, о быстрой ходьбе. Даже самые прыткие из насекомых отличаются от гончих псов или лошадей гораздо большей осмотрительностью. Мчаться сломя голову — дураков нет. За многие миллионы лет эволюции таракан приучился никому не верить, но не бунтовать без крайней нужды, чуять свою выгоду, однако не лезть ради нее на рожон. Идеальный электорат. Ближе всего к такому идеалу подступили только китайцы...

Та-а-а-ак, пошли, пошли мои рысаки! В первые тридцать секунд в лидеры вырвался Никандров. Сычев же, наоборот, дал маху: он увлекся обследованием беговой дорожки, порскнул вправо-влево и уступил фавориту два корпуса. Титкин, темная лошадка, уверенно претендовал на серебро, а вот Васютинский, оказавшийся в хвосте, не столько двигался к финишу, сколько трудолюбиво помечал своими какашками пройденный путь.

Значит, лидирует у нас пока номер первый, за ним четвертый, потом третий, замыкает второй. Если дальше все пойдет в таком духе, расклад не изменится. Хотя могут быть подвижки. Скажем, первенство в итоге отойдет Титкину или даже... Нет, вы только посмотрите!.. Ну надо же... Ай да Васютинский, ай да молодец!

Не переставая какать на ходу, кандидат под номером три сумел-таки собраться и резко прибавить скорость. Он влегкую обставил любознательного третьего, на раз уделал четвертого и стал отвоевывать у фаворита миллиметр за миллиметром.

Прыткость номера третьего заразила Титкина, обиженного на превратность судьбы. Внутри у него сработал переключатель скорости: с прогулочного шага номер четыре перешел на деловую ходьбу — словно денди, боящийся опоздать на файв-о-клок.

Меньше всего шансов было теперь у Сычева, чьи усики шевелились далеко позади всей команды. Больше всего — по-прежнему у Никандрова. Он все равно мог пересечь бы заветную черту раньше любого из кандидатов, если бы не снижал темпа. Если бы... Но он вдруг замер, сделал круг на месте и с прежней скоростью двинулся обратно. Куда?! Куда пошел, дурашка? Матерь божья, да он забыл, где перед и где зад! Диагноз: приступ амнезии в ответственный момент. И у тараканов бывают стрессы. Прощай, золото.

Финишная лампочка вспыхнула, и в чемпионский отсек первым свалился сегодняшний победитель — наш засранец. Денди Титкин подтвердил свое второе место, упав следом. Сычеву досталась бронза, а Никандрову — ничего. Фаворит, застрявший на беговой дорожке, превратился в аутсайдера. Такова спортивная жизнь.

— Победителем соревнования объявляется господин Васютинский, — торжественно сказал я. — Он и получает призовое пиво.

Из бутылки с «будвайзером» я отлил немного в крышечку из-под майонеза и поставил перед засранцем, который моментально скакнул вглубь пива всеми своими лапками и усиками. Что с ними поделаешь — плебс. Охлос. Культура потребления на нуле.

Я уселся в кресло и занялся дыхательной гимнастикой: она всегда помогает мне перед Важным Звонком. Перво-наперво я собрал губы в трубочку и ме-е-едленно выпустил воздух из легких. Затем быстро вдохнул через нос. Третий шаг — резко выдохнуть воздух через рот, как можно ниже в диафрагме. Теперь мне остается задержать дыхание и втянуть живот, мысленно считая до десяти...

Готово. В голове значительно посветлело. Я вернул себе воздух и скорчил государственную рожу. После чего поднял трубку самого главного на столе телефонного аппарата — белого, с аляповатым золотым гербом на месте наборного диска. В нашем коридоре обычными вертушками АТС-1 и АТС-2 никого не сразишь, эка невидаль. Но только в кабинете Ивана Николаевича Щебнева подключена линия АТС-zero для прямой связи с президентом.

— Ваня, привет, — услышал я голос главы государства. — Вы там определились, наконец, по Прибайкальскому краю?

— Доброе утро, Павел Петрович. — С нашим президентом следует говорить без подобострастия, но и без фамильярности. Искусством этой золотой середины в овладел лучше многих. — Да, я потому вам и звоню. Кандидатура нового губернатора уже ясна. Никандров.

Еще до начала забега я твердо решил отдать должность аутсайдеру гонок. Фавориту хватит и пива. Чересчур прыткие нам не надобны.

— Никандров? — с удивлением переспросил президент. — Вы не ошиблись, Ваня? Мне-то он показался слегка заторможенным.

Глава государства обычно доверял моим советам. Просто в спорных случаях ему хотелось от меня еще и внятных аргументов. Это мы завсегда пожалуйста. Даже международную обстановку приплетем.

— Уверен на все сто, Павел Петрович, — ответил я, искоса поглядывая на номера первого. Таракан все ползал по дорожке то взад, то вперед, явно переживая острый кризис самооценки. — Я внимательно просмотрел его личное дело. Он человек ищущий, но не склонный к поспешным решениям. У них там в крае при губернаторе Назаренко такого нарубили с плеча, что щепки разгребать придется медленно и осторожно. Эта задача как раз для Никандрова. Тем более сейчас, когда у северных корейцев напряженка.

В трубке помолчали — секунду, другую, третью. Президент раздумывал над моими словами, и я его тактично не торопил.

— Ну хорошо, Ваня, — услышал я наконец. — Полагаюсь на ваш выбор. Кадровую ситуацию на местах вы знаете все-таки получше меня. Готовьте представление на Никандрова, я подпишу.

Вот и чудненько, подумал я, нахлобучивая белую трубку на двойную плешь золотого гербового орла. Еще одной головной болью меньше.

Счастье, что прежнюю канитель с выборами губернаторов мы заменили четкой системой назначений. Пусть себе демократы воют о произволе власти, плевать. Народовластие — игрушка не для России. Нашего чпокнутого богоносца к избирательным урнам надо подпускать как можно реже. В идеале — раз в десять лет. Чуть зазеваешься, и эти козлы тут же норовят выбрать какого-нибудь ваххабита, педераста или, прости Господи, эстрадного певца.

Я сложил тараканов обратно в жестяную коробочку. Сегодня же выпущу их на волю — больше они мне не пригодятся. Метод проб и ошибок подвел меня к главному принципу в работе с регионами: широкая веерность подходов. Губернаторский корпус ни в коем случае нельзя формировать одинаковым способом. Хватит, я обжегся на том гнусном волнистом попугайчике. Казалось бы, раз выборщик взят от фонаря, подкуп исключен, процедура элементарна, то сбоев не будет. И что в результате? Три раза подряд этот паршивец тянул карточки с именами и трижды вытягивал людей из команды бывшего московского мэра! Невезуха. Кому теперь докажешь, что это не хитрая акция Кремля, а происки безмозглой птицы?

Нет уж, никаких штампов, никакой предсказуемости. Теперь каждый раз меняем тактику. Я обеспечиваю процесс, а дальше за меня работает Провидение — или что там есть над нами. Все кандидаты, понятно, мной заранее просвечены с головы до пят, но итоговый выбор я от себя отвожу. Случись что не так, не желаю чувствовать себя дураком. Пусть дураком будет Провидение.

II

— Иван Николаевич, три икса.

— Понял, Софья Андреевна, спасибо, я уже собираюсь.

В ежедневном расписании Ивана Щебнева есть слова, а есть условные значки. Даже надежной секретарше, верстающей для меня график, не обязательно быть в курсе деталей рабочего процесса. Я ей доверяю, но так спокойнее. Заранее поставить нужный значок на нужное место, вовремя напомнить мне о плановом рандеву — вот и все ее функции. Дальше я сам. Служба президентского советника по кадрам должна быть не столько опасна или трудна, сколько не видна. Про мои встречи в теленовостях не скажут, и слава Богу.

Я вышел из-за стола, обогнул кресло, вступил в служебную зону. Пора менять прикид. Никто не ходит в лес в акваланге и ластах, а на романтическое свидание — в телогрейке и валенках. Форму одежды диктует содержание встреч: каждому свое.

Гардероб у меня подобран на все случаи жизни. Есть и ситец, и парча, и кевлар. Хотя бронежилет сегодня без надобности. Эти господа, конечно, тоже устраивают разборки, но строго между собой. Со всеми прочими делить им нечего, они и так — короли.

Открыв платяной шкаф, я повесил на свободное место свой деловой костюм, в котором еще утром гонял тараканов. Туда же, в шкаф, я отправил и галстук. Сменил скромную белую рубашку с высоким воротом на ярко-зеленую, от Thomas Pink, с двумя нагрудными карманами и клапанчиками на рукавах. Влез в джинсы, надел пиджак от Baroni, критически оглядел себя в зеркало со всех сторон.

М-да, картинка, достойная кисти Александра Эм Шилова. Бархатный пиджак смотрится на мне вызывающе вульгарно, тем более в такое время года. Однако для сегодняшних визави изысканность — дурной тон. Даже мой Baroni почти на грани фола. По-хорошему, мне полагалось бы влезть в канареечный пиджачище с люрексом и обуть добрую половину пальцев на руках в червонное золото. Но это уж хрен вам, достопочтенные господа. Перебьетесь. Кое-какую разницу между кремлевским функционером моего ранга и вами, пугалами огородными, невредно и подчеркнуть. Чтоб видна была дистанция.

Из моего рабочего кабинета есть еще один выход, помимо главного, — через заднюю раздвижную панель посудного шкафа. Тот кажется древним и ветхим, но эта ветхость мнимая: внутри там жесткий металлический каркас. Сразу за панелью открывается узенький внутренний коридорчик. Он тянется недолго и завершается тусклой стальной дверью, которая ведет в служебный лифт. О нем у нас многие не знают, а немногие знающие помалкивают. Наше здание не вчера строилось. Не я первый ухожу отсюда в анонимное плаванье.

Лифт двинулся вниз плавно, почти беззвучно. Эта конструкция раза в полтора-два старше меня — и ничего, работает.

Как я выяснил, моду идти в народ другим путем ввели тут после Хрущева. Нужда заставила. Кремлевские старцы еще не были старцами, зато их законные подруги годились лишь для музея. Клуб первых мужей СССР нашел лазейку: сквозь сверхтайные ходы, припасенные на случай ядерной атаки. Игра в Гарун-аль-Рашида раньше других надоела Брежневу, а самым частым ходоком до последнего оставался товарищ Пельше Арвид Янович. Он же был в Политбюро главным «ястребом», выступая против замирения со Штатами. В случае разрядки уровень атомной секретности был бы понижен и могла всплыть правда о его небоевых походах на сторону. В день, когда Брежнев и Картер все же объявили детант, Арвид Янович не стал здороваться с Леонидом Ильичем, вышел из Политбюро и через три шага демонстративно умер. В Риге некоторые историки до сих пор считают, что Арвид Янович был скрытым латышским патриотом, бросившим вызов советской империи.

Российская историография казуса этого, конечно, не подтверждает. В учебниках сказано, будто Пельше отбросил коньки только через год после Брежнева... Хотя и про этот лифт ни в одном учебнике не написано. Мы по-прежнему — самая неизученная страна в мире. После Северной Кореи, разумеется.

Я спустился в подвал, откуда по боковой лестнице перешел на нулевой уровень гаража. Там меня ждал черный «мерин» класса «S» с водителем и охранниками — двумя крепко сбитыми приземистыми бульдогами под пятьдесят.

— Вы поели, господа? — спросил я, подойдя к машине. — Или, может, прихватить вам что-нибудь из буфета?

Фраза моя была почти ритуальной. Не было еще случая, когда моя охрана забыла своевременно подкрепиться.

— Да нет, спасибо, Иван Николаевич, мы обедали, — отозвался ближайший из моих бульдогов. — Сосисок навернули по две порции.

— С кетчупом, — добавил второй бульдог. — Самое то.

Мне открыли дверцу, и я влез на заднее сиденье. В моделях «S» много всяких полезных технических примочек, но салон тесноват.

— Сейчас в Хоромный? — Шофер повернулся ко мне. Я кивнул.

Шофер у меня по паспорту Санин, а охранники — Гришин и Борин. Такие короткие фамилии, по словам старика Серебряного, при коммунистах доставались лучшим евреям-эстрадникам — всем этим Боруховичам, Файнциммерам, Вайнштокам — по блату и за бабки. А в гэбэшной «девятке» те же фамилии давали даром, вместе с пайком и кобурой. Охране нельзя быть длиннее двух слогов. Мало ли что? Пока объект орет «Нечипоренко!», его сто раз успеют подстрелить.

Мы тронулись. В подземных лабиринтах Санин ориентировался лучше всех. Зная конечный пункт, водитель находил наивыгоднейший путь наверх. Вот и теперь мы вынырнули на Ильинке, чтобы по Большому Черкасскому двинуть к Сретенке. Оттуда до Садового рукой подать.

Чего Санин не умел, так это рассасывать пробки. Мигалку включать я не велел, и на внутренней стороне кольца мы потеряли четверть часа. В подземке вся дорога заняла бы минут двенадцать. Когда обстоятельства позволяли, мы с Гришиным и Бориным не гнушались метро: польза важнее понтов. Но в Хоромный являться пешком нельзя из соображений тактики. «Мерин» для местных — вроде как правильная тотемная раскраска для индейца с понятием. Приедешь на «ниссане» или «тойоте» — никакое знание пароля не прокатит.

— Ждите меня здесь, — скомандовал я охране, как только машина въехала в Хоромный тупик и притормозила на стоянке у магазина Синькова. — По сторонам поглядывать, но внутрь не соваться.

Хотя лицо мое было заранее укрыто темными «хамелеонами», перед дверью я все-таки не выдержал — украдкой огляделся по сторонам.

Сделал я это инстинктивно, браня себя за пережитки совковой морали. Грешен, я не научился заходить в такие заведения с бывалой улыбкой и гордо поднятой головой. «Резиновая Зина», где мы обычно устраивали свидания с тремя иксами, считалась самым навороченным секс-шопом в пределах Садового. Олег Синьков, тертый жук, увел брэнд из-под носа у наследников Агнии Барто.

Камера над дверью зыркнула стеклянным глазом в сторону нашего «мерина», потом объектив спикировал на меня. Послышалось комариное жужжание: дресс-контроль пройден, вход свободен.

— Добро пожаловать, — интимным шепотом поприветствовал меня юный дистрибьютор в шапочке-презервативе из прозрачного латекса. — Желаете что-то приобрести для себя? Для подруги? Для друга?

Он гостеприимно повел рукой в сторону прилавков и многоцветных витрин, предлагая на глазок оценить широту и разнообразие выбора всей их дорогостоящей эротоманской дребедени.

— Анальные стимуляторы? — с отрепетированным наслаждением в голосе принялся перечислять он. — Вагинальные шарики? Вакуумные помпы, а? Любриканты? Вибраторы импортные, на пальчиковых батарейках? Вибраторы отечественные, конверсионные, на базе «Т-72»? Афродизиаки? Евродизиаки? Может быть, предпочитаете австралодизиаки? О-о-о-о, я советую вам попробовать...

Парень, черт возьми, был незнакомым. Похоже, Олег успел набрать себе в штат свежее пополнение менеджеров-первертов. А значит, весь пароль придется отбарабанить от и до. Прежний дистрибьютор, по крайней мере, смутно догадывался, КТО я, и запускал меня в служебное помещение, не дожидаясь Алиции.

— Куклу! — прервал я этот словесный оргазм. И продолжил вколачивать ему в башку слова пароля, одно за другим: — Для. Очень. Серьезного. Любителя. Расслабиться. Под. Звуки. Танго.

Дистрибьютор-новичок поперхнулся и вылупил на меня зенки. В его черепушке, кажется, началось шевеление немногих извилин.

— Могу вам... э-э... рекомендовать надувную женщину Деванс, — забормотал он после долгой паузы, — светлокожую блондинку, изготовленную в Голландии, рост метр пятьдесят. Трехмесячная гарантия... набор запасных комплектующих...

Упс! Он это сказал. Я уж испугался, что у него память отшибло или, того хуже, Синьков забыл ему оставить отзыв.

— Нет, — перешел я к третьей части пароля. — Мне. Нужна. Конкретно. Алиция. Рио. Латинская. Секс-бомба. Ясно?

— Ясно-ясно-ясно... — Дистрибьютор так старательно закивал, что его латексный чепчик едва не свалился на прилавок. — Рио, Алиция, латинская, бомба, да, конечно. Пройдите на склад, это вперед и вниз... Я сейчас выключу сигнализацию и пропущу вас...

Он пошарил рукой под прилавком. Пневмопривод с натугой загудел, и на стене разошлись в стороны, открыв проход, две гигантские пластиковые женские груди. Спасибо, что это были не ноги.

Я вошел в арку, спустился на десяток ступеней, свернул. Здесь.

Все три икса уже ждали меня в трех глубоких креслах. Никакими иксами они, понятно, не были. Им-то паролей не требовалось. Их физиономии, в отличие от моей, в России знала каждая собака.

— Привет честной компании, — поздоровался я, садясь. — Давно хотел спросить: та кукла, Алиция, что, действительно существует?

— Возможно, да, — с задумчивостью ответил Гуру. Глядя поверх меня, он сплетал свою бороду в косичку. Затем расплетал. Опять сплетал. Борода у него была наподобие четок. — Возможно, нет.

— Вроде есть такая, — сказал плюгавый Штепсель и деловито шмыгнул носом. — Мы с моими питерскими здесь на Новый год похожих девок брали. Ну резиновых. Две штуки, по двести пятьдесят баксов. Петросяну чтоб подарить, типа прикол. На, мол, вместо жены. А Ваганыч че-то распсиховался, бочку на нас покатил. Ладно, говорим, не хочешь — не надо. Тады, девчонки, свободны. Надули обеих гелием и отпустили. Жаль, полный улет обломился. Одна-то нормально пошла, а вторая, дрянь, за главную башню страны зацепилась. Каким местом, догадайтесь сами.

— За башню? — Гуру приподнял брови домиком. — Спасскую? Концептуально.

— Останкинскую, — уточнил Штепсель. — За антенну. Вернее, сразу за две и обе погнула. Да я вам че, не рассказывал? Ну вы помните, наверняка, два дня потом трансляция по Москве никакая не шла. Болтали, типа опять пожар, а это был не пожар, гы-гы...

— Иван Николаевич! — скорбным голосом обратился ко мне третий икс, самый высокий и кудрявый. Его белый пиджак был наиболее блестящ и переливался. — Скажите, Кремль не будет против, если я вон того микроцефала чем-нибудь тяжелым тресну? У меня тогда пять концертов слетело с эфира. И у жены, бывшей, столько же!

Кудрявчик по прозвищу Павлин держал на себе три четверти нашей гламурной попсы. Штепсель верховодил чуть ли не всем грязным рокопопсом страны. Гуру считался величайшим монстром арт-рока. Втроем они перекрывали процентов девяносто пять нынешнего музыкального рынка. Оставшимися пятью — балалаечниками, бардами и бетховенами — я мог пренебречь. Погоды они не делали.

— Кремль против не будет, — ответил я откровенно. С этими ребятами не стоило церемониться, иначе на шею сядут. — Кремлю вообще наплевать, можете хоть бошки друг другу пооткусывать и в унитазы спустить. Но только через полгода. После выборов.

— Выборы? — Гуру пожал вялыми плечами. Его темно-рыжая кожаная жилетка вздыбилась и опала. — Скука. Очевидность. Прескрипшн.

— Че, без нас не нарисуете? — удивился Штепсель и поскреб всей пятерней в затылке. — Да это же для ваших, екарный бабай, говна-пирога. Туда — плюс, сюда — минус, и все в шоколаде.

— Административный ресурс, — брезгливо поджимая губы, сказал Павлин. — Его имеет в виду этот питекантроп. Мне тоже, Иван Николаевич, не вполне понятно, для чего нам-то надрываться. Сами губернаторы и припишут, сколько надо.

— Вы это бросьте! — Я погрозил троице кулаком. — А явка? К чему они припишут, если народ вообще не явится? Я сам не люблю выборов, но раз уж они есть, нельзя их просрать. Поймите, Кремлю не нужны трубадуры. Тем более, из вас агитаторы — как из мякины бритва. Нет, у вас иная задача. Вы создаете настроение, вы песней пробуждаете активность масс. Хоть какую. Плюс, минус, неважно — главное, не нолик... Дошло? Люди должны верить, что весы качаются, что все взаправду, что ОТ НИХ САМИХ зависит, КТО победит — фашист-популист или преемник с человеческим лицом.

— Че-то у преемника лицо не фонтан, — объявил, ковыряясь в зубах, Штепсель. — Человеческое, базара нет, но какое-то тупое. Слышь, Николаич, а может, развели вас втемную и он не из Питера?

— Обезьяна, в сущности, права, — кивнул Павлин. — Интеллект у вашего газовика очень здорово спрятан, про обаяние вообще молчу.

— Да. — Гуру опять расплел свою бородку. — Не венец творения.

Я вздохнул про себя. Вся тусовка, кроме Тимы Погодина, давно уже поняла: преемником номер раз практически утвержден нефтегазовый министр Кораблев. Проект этот курировал Глава администрации. Он и пиаром занимался самолично. Не в моих правилах критиковать начальство, но пока оно, к глубокому моему сожалению, не шибко перетрудилось. Как и два месяца назад, и месяц назад, и неделю, газовик оставался тем, кем был раньше, — огромной сонной рыбиной. Его счастье, что оппозицию делает наша же контора. Тимины семь процентов я, ради остроты выборного сюжета, могу довести до двенадцати. Но это его потолок. А вот будь на месте игрушечного популиста настоящий, да с харизмой, никакой ресурс не вытянул бы Кораблева в первом туре. Да и второй под вопросом.

Вслух я, конечно же, сказал о другом.

— Эх вы, слабаки, — укорил я троицу. — Как увидели трудность, так и лапки кверху. Хорошо, допустим, вы правы и преемник — с брачком. Второй сорт вместо первого. И что? Чем сложнее задача, тем интереснее решение. Зажгите пипл, покажите класс. Вы гении или поссать вышли? Ну! Сманить народ к урнам, если в кандидатах — мачо с голливудской улыбкой, и пацан зеленый сумеет.

Три икса переглянулись. Решать сложные задачи им было стремно. Привыкли уже: шикадам, мазафака, зумзумзум — и полные залы.

— А я про мачо клевую поговорку слышал, — подумав, сообщил вдруг Штепсель. — Мачо в моче вымачивал мачете. Прикольно.

— Вот дегенерат, — кисло сказал Павлин. — Из-за таких народ в Петербурге совсем без крыши. Мне на сцену дохлую кошку метнули.

— В моче? Мачете? — Гуру перестал плести очередную косичку. На его лбу собрались вопросительные складки. — Непонятно. Зачем?

— Так просто, поговорка же. Че, не врубаешься? — Штепсель сунул себе в ухо указательный палец и дважды, с хрустом, его провернул.

Гуру бросил на него строгий взор. Потом свел ладони вместе, словно играя в «ладушки», и принялся их рассматривать то справа, то слева. Как бы проверял, не исходит ли от них сияние.

— Все на свете не просто так, — монотонно забубнил он. — Все связано. Есть причины. Есть следствия. Есть карма. Отринувший пожалеет. Вкусивший будет править миром. Все совокупно. Белая птица теряет перья. Черный зверь рвется на волю...

— Ништяк! — восхитился Штепсель и засунул полмизинца глубоко себе в ноздрю. — Зверь — это че, пони из зоопарка сбежал?

— Я давно знаю, кто тут из зоопарка сбежал, — желчно заметил Павлин. — Я не спец в кармах, но у нас всегда кое-что связано с кое-чем. Эти ваши камлания — с моей мигренью, стопроцентно. А у меня вечером два концерта, эфир и запись на радио.

Да уж, с грустью подумал я, все и впрямь взаимосвязано. Одно цепляется за другое. Как я при входе не смог ужать пароль, так и дальше вся бодяга идет без сокращений: Штепсель юморит, Павлин ноет, Гуру талдычит свои мантры и норовит слинять в астрал. Эти любимцы муз похуже Тимы. Разве что беговых тараканов не давят. А я-то надеялся управиться с ними минут за двадцать. Как же!

— К черту карму. — Я устало глянул на часы. — К черту фауну. Оставьте в покое зоопарк и попытайтесь, на хрен, меня понять...

— Вы так блистательно описали тараканьи бега… Где это видели? Обучались этому? Признайтесь — есть в России или Америке подпольные тараканьи тотализаторы? Приходилось делать ставки? Как Вы вообще относитесь к тараканам?

— Главный (хотя и не единственный, каюсь) мой источник информации о тараканьих бегах — известная пьеса Михаила Булгакова, так что я во время написания текста нечеловеческим усилием воли удерживал себя от фразы «Янычар сбоит!». Сам я равнодушен к подобным развлечениям, хотя подпольные тараканьи тотализаторы действительно в России есть. Правда, в них задействуют импортных мадагаскарских тараканов — что, на мой взгляд, является явной дискриминацией и примером так называемых «двойных стандартов»…Если же коснуться сути эпизода, то моя идея использовать тараканов в качестве объективных выборщиков кажется мне самому любопытной. Не удивлюсь, что прототипы моих персонажей действительно балуются чем-то подобным... Кстати, мои членистоногие герои (я про тараканов!) еще появятся в моей книге и сыграют кое-какую роль в сюжете…

— Опять же, замечательно описаны нравы и пароли наших родных секс-шопов… Сами-то бывали? Что хотелось бы приобрести?

— Ответ на этот вопрос следовало бы начать словами: «Нелегкая судьба беллетриста занесла меня в…» Но это неправда. Такие заведения интереснее всего описывать, в них не бывая, методом экстраполяции (берешь обычный магазинчик садового инвентаря и заменяешь лейки на …, а грабли на …). По моему глубокому убеждению, писателю-фантасту ни в коем случае не следует изучать жизнь. Всякие совпадения должны быть случайны и удивительны — в этом кроется магия жанра. Когда режиссер Юрий Кара носился с идеей фантастического фильма по Айтматову и хотел снимать МКС на МКС, я расстроился. А узнав, что его проект накрылся, обрадовался. И правильно. Не надо в космос. Компьютерные эффекты на что? А фантазия художников? А изобретательность мастеров всяких фокусов? Нет-с, никакой правды!

— Эпизод с куклой и Останкино — это правда или опять вымысел?

— Чистый вымысел, чистый! На самом деле, как известно, Останкинская башня пострадала от метеорита — младшего брата знаменитого Тунгусского.

— В Ваших романах — все выборы да выборы президентов… Чего самому не стать главой державы?

— Спасибо, что-то не хочется. Хотя некоторые мои коллеги-фантасты (и не только фантасты) действительно мечтают «пасти народы», и ради этого даже отказываются от беллетристики в пользу политической публицистики. Вот они, я думаю, с удовольствием бы согласились «порулить» и страной, и миром. У них много идей, ох, много… К счастью, бодливой корове Бог рогов не дает.

— А если все же представить Вас в роли президента — какие первые указы? Как изменилась бы судьба отечественной фантастики?

— Я бы в первый день отдельным Указом назначил президентскую пенсию Юрию Никитину и Василию Головачеву — по $100000 каждому в месяц. Но с одним условием: чтобы они перестали писать. Нарушат условия — денежки обратно! А что? По-моему, это намного гуманнее вечной каторги.

— Какое Ваше мнение о положении дел в кинофантастике сегодня?

— К сожалению, в кинофантастике (и российской, и мировой) чересчур много всякой потусторонней сволочи — вампиров, оборотней, призраков и т.п. И слишком мало роботов и космических кораблей. Луч света в темном царстве — космический сериал «Firefly» Джосса Уэдона и его же «Миссия Серенити». Живые персонажи, хорошие диалоги — и никаких вервольфов… Жаль, что «Серенити» постигла неудача с кассовыми сборами, но, надеюсь, еще не вечер…

— Как известно, критик Роман Арбитман — одна из реинкарнаций писателя Гурского. Критик, надо сказать, остроумный, эрудированный, но уж очень язвительный… Так вот — критиками рождаются или становятся? Когда Вы появились на свет — уже были голосистым и занозистым? А в юности как проявлялся талант насмешничества? В зрелости сие жить не мешает?

— Думаю, критиками становятся. В детстве я был не язвительным, а очень даже мягким. Язвить начал в студенческие годы — да так и не могу остановиться до сих пор. Я уважаю иронию, но терпеть не могу так называемых женских «иронических детективов». Я люблю пародию, но ненавижу так называемый стеб — само слово кажется мне ругательным. И вообще насмешить человека, на мой взгляд, гораздо труднее, чем вызвать у него слезы. Но я не боюсь трудностей. Свой роман «Т раектория копья» я старался писать так, чтобы читатель улыбнулся хотя бы раз на страницу… Многие, кстати, до сих пор считают «Траекторию копья» самым неудачным моим детективом: все хиханьки да хаханьки, а где трупы, мужик???

— Над чем работаете, то бишь, смеетесь ныне?

— И работаю, и смеюсь — над собой. Как завещал великий Гоголь.

25.05.06.



   
Свежий номер
    №2(42) Февраль 2007
Февраль 2007


   
Персоналии
   

•  Ираклий Вахтангишвили

•  Геннадий Прашкевич

•  Наталья Осояну

•  Виктор Ночкин

•  Андрей Белоглазов

•  Юлия Сиромолот

•  Игорь Масленков

•  Александр Дусман

•  Нина Чешко

•  Юрий Гордиенко

•  Сергей Челяев

•  Ляля Ангельчегова

•  Ина Голдин

•  Ю. Лебедев

•  Антон Первушин

•  Михаил Назаренко

•  Олексій Демченко

•  Владимир Пузий

•  Роман Арбитман

•  Ірина Віртосу

•