МАРС: БОГИ, ДЕМОНЫ, ЛЮДИ

Даниэль Клугер

Вопрос: каково расстояние до тридевятого царства, тридесятого государства? Ответ: 65 миллионов километров. Иногда немного больше, иногда немного меньше. А называется оное царство-государство — Марс. На вопрос же о его обитателях ответить гораздо сложнее. И не потому, что наука еще не сказала последнего слова относительно существования жизни на Марсе. Просто марсиан так много, что одна лишь классификация их займет не один десяток страниц (а если с иллюстрациями, то получился бы вполне солидный энциклопедический том; не поручусь впрочем, что где-нибудь такой до сих пор не издан).

Явление марсиан

Впервые о разумных существах с Марса заговорили после того, как итальянский астроном Скиапарелли объявил об открытии на Марсе «каналов». Я не буду тут пересказывать давно и хорошо известную историю о том, что открытые Скиапарелли детали поверхности исключительно в силу лингвистической путаницы (в итальянском и английском языках слово «canal» имеет разные значения) стали основой одного из самых значительных мифов в культуре человечества — мифа о разумных обитателях Марса.

Сначала о разумных марсианах и об их грандиозных ирригационных сооружениях написал американский популяризатор астрономии сэр Персиваль Лоуэлл, затем его французский коллега Камилл Фламмарион; в конце концов Марс стал самым притягательным из реально существующих миров для родившейся примерно в тот же период научной фантастики. Тогда-то и начался процесс превращения нашего ближайшего соседа по Солнечной системе в сказочное тридевятое царство, и отважные земные герои ринулись на Красную планету, используя самые различные средства — пушки, ракеты, силу духа, телепортацию и прочее, — совершать подвиги, осваивать новый мир, а то и завоевывать его.

Правда, их поначалу опередили марсиане. Если спросить сегодня любителей фантастики, кто и в какой книге первым описал попытку обитателей Марса завоевать Землю, подавляющее большинство назовет Герберта Уэллса и его роман «Война миров», вышедший в 1898 году. Между тем годом раньше — в 1897-м — война между Землей и Марсом уже была описана немецким писателем-фантастом Курдом Лассвитцем в романе «На двух планетах». Марс у него древнее Земли, и соответственно, марсианская цивилизация — древнее и совершеннее. «Каналы» Скиапарелли представляют собой полосы растительности в пустынях. Эти леса дают тень просторным городам и движущимся шоссе. Вода на Марсе подводится к городам по трубам, чтобы не допустить ее испарения. Пища марсиан в результате достижений марсианской химии является синтетической и столь недорогой, что фактически выдается даром.

Роман начинается с полета группы людей на воздушном шаре к Северному полюсу. Когда шар приближается к полюсу, люди в гондоле, к своему удивлению, замечают странное по форме здание, не похожее на чум эскимоса. Воздушный шар начинает вращаться и, словно увлекаемый смерчем, подниматься вверх. Оказывается, шар попал в поле «отрицательного тяготения», созданного между зданием на полюсе и непонятным аппаратом, расположенным неподвижно над полюсом, на высоте радиуса Земли.

Этот аппарат создан марсианами и является их первым внешним опорным пунктом на Земле. Как только шар достигает «внешней станции», марсиане выключают поле «отрицательного тяготения» и люди оказываются их пленниками. Здесь люди узнают и о достижениях марсианской цивилизации, и о способах преодоления космического пространства. Им удалось создать такой материал, который, имея определенную массу, обладал свойством приобретать невесомость, как только ему придавалась форма сосуда. Таким образом, марсианский космический летательный аппарат (а он имел вид сферы) становился невесомым, когда на нем закрывался последний люк.

Далее в романе Лассвитца упрямые земляне не желают принимать блага цивилизации, после чего начинается война, которую, разумеется, выигрывают марсиане — правда, они не уничтожают человечество и не завоевывают его, их миссия, скорее, цивилизаторская, так что роман завершается мирным договором. Обращаю ваше внимание на то, что Уэллса можно было бы назвать эпигоном немецкого фантаста — тут и взгляд на марсианскую цивилизацию как на более древнюю и более развитую, и тема войны между Землей и Марсом, и, наконец, особый «антигравитационный» металл, использующийся для космических полетов (две первых темы нашли свое отражение в романе «Война миров», третья — в «Первых людях на Луне»). Так можно было бы говорить, если бы не мощный литературный талант английского писателя, сделавшего именно его первооткрывателем темы.

Чтобы завершить разговор о незаслуженно, на мой взгляд, забытом в России «немецком Жюле Верне» (так называли его в Германии) или «немецком Свифте» (есть все основания называть его и так — достаточно почитать откровенно сатирические рассказы «На мыльном пузыре», «Психотомия», «Повелитель снов» и др.), скажем, что он был не только талантливым писателем-фантастом, но и поэтом, и автором оригинальных философских работ. Именно в связи с последними его отмечали такие известные ученые как академик В.Н. Вернадский, назвавший Лассвитца глубоким философом (статья «Автотрофность человечества»), Конрад Лоренц и Вилли Лей. «На двух планетах» выходил в России дважды: в 1903 и 1925 годах и, несомненно, повлиял на русскую фантастику — в частности, на Александра Богданова, автора «марсианской» дилогии «Красная звезда» (1908) и «Инженер Мэнни» (1913). Мы еще поговорим о творчестве русского писателя и философа; пока же вернемся к Курду Лассвитцу. Ныне в Германии существует премия им. Курда Лассвитца, которой награждаются лучшие НФ-книги года; в относительно же недавнем прошлом ему везло меньше — в частности, из-за принципиально антивоенной направленности романа «На двух планетах» книги Лассвитца при нацистах были запрещены и изъяты из библиотек, причем этот запрет относился и к художественным произведениям писателя, и к научно-популярным, и к философским. Правда, по утверждению Вилли Лея, создатель ракет «Фау» Вернер фон Браун многие свои сугубо технические идеи первоначально почерпнул из книг «немецкого Жюля Верна», которые имелись в личной библиотеке конструктора несмотря на запрет.

Вскоре после войны, описанной Курдом Лассвитцем, марсиане появились на Земле, имея целью завоевать Землю и то ли покорить, то ли истребить человечество, — в книге Герберта Уэллса «Война миров». Событие это произошло в 1898 году. Вряд ли есть смысл пересказывать подробно сюжет знаменитого произведения. В отличие от творчества Лассвитца, творчество Уэллса достаточно хорошо знакомо. Объем критических работ, посвященных ему, в десятки раз превышает объем самого романа. Я же хочу обратить внимание читателей лишь на две детали — поскольку именно они в различных вариациях то и дело всплывают в книгах, написанных последующими поколениями писателей-фантастов: во-первых, тот факт, что марсиане гибнут от земных микроорганизмов; во-вторых, явно инфернальная, потусторонняя природа «братьев по разуму» — демоническая внешность, всемогущество (кажущееся или реальное), отталкивающие привычки (употребление крови и каннибальство), и т.д.

Третьим фантастом, заложившим краеугольный камень фантастического марсоведения, стал американец Эдгар Берроуз. Его место в культуре оказывается где-то посередине — между известным далеко за пределами научной фантастики классиком Гербертом Уэллсом и прочно (хотя, повторяю, и незаслуженно) забытом даже знатоками НФ Курдом Лассвитцем: те, кто не интересуется фантастикой, знают другого Берроуза, но любители фантастики продолжают читать и почитать человека, придумавшего Тарзана. Кроме многочисленных книг (более 20-ти) о приключениях обезьяньего приемыша, Берроуз написал еще и чуть больше десятка романов так называемой «марсианской серии» — о капитане Джоне Картере. И на этих книгах я бы хотел остановиться подробнее.

В тридевятом царстве

Надеюсь, читатель еще помнит вопрос, с которого автор начал эту статью — о тридевятом царстве. Так вот, в наибольшей степени родство этой сказочной страны с реальным Марсом проявилось именно в марсианских романах Беррозуа. Говоря о сказочности, я в данном случае имею в виду отнюдь не проблему реальности или нереальности берроузовского Марса. Я хочу обратить внимание читателей на тот смысл, который придается филологами — например, В.Я. Проппом — понятию «тридевятое царство». «Тридевятое царство», волшебная страна, в которой разворачиваются приключения Ивана-царевича, Иванушки-дурачка и прочих героев волшебных сказок, определяется Проппом как потусторонний мир, мир смерти; следовательно, и путешествие в него — состояние, близкое к тому, которое определяется как «смертный сон».

А теперь посмотрите, как начинается марсианская серия Берроуза, как ее герой — Джон Картер, бывший капитан армии конфедератов, оказывается на планете Марс:

«...Блаженное ощущение охватило меня, мускулы мои ослабли, и я был уже близок к тому, чтобы уступить желанию заснуть, как вдруг до моего слуха донесся звук приближающегося лошадиного топота. Я сделал попытку вскочить на ноги, но, к величайшему своему ужасу, обнаружил, что мускулы мои отказываются повиноваться моей воле. Будучи в полном сознании, я не мог пошевельнуть ни одним своим членом, как бы превратившись в камень. И вот в этот самый момент я впервые заметил, что пещеру наполняет какой-то прозрачный туман, заметный лишь у самого выхода, озаренного ярким солнцем... С этой минуты и до полуночи вокруг меня царила тишина смерти!.. Внезапно я ощутил сильный внутренний толчок, мгновенную тошноту, услышал треск как бы ломающегося стального прута и... прямо перед собой увидел... свое собственное тело, распростертое в той же позе, в какой оно пролежало все эти часы: с широко открытыми глазами, устремленными к выходу из пещеры, и с безжизненно раскинутыми руками. Охваченный полнейшей растерянностью, я переводил взгляд со своей недвижимой земной оболочки на стены пещеры...» («Принцесса Марса»). В конце этого первого романа Картер, найденный без признаков жизни, завещает похоронить его в построенном по его собственным чертежам склепе. Из этого склепа «умерший-неумерший» Картер отправляется на Марс в поисках очередных приключений. Кстати, появляясь у автора и рассказывая ему о своем путешествии, Картер всякий раз удаляется затем в сторону кладбища...

Впрочем, указанная выше черта романов Берроуза — не единственная, роднящая их с волшебной сказкой. На Марсе, каким он предстает в романах Берроуза, обитают прекрасные принцессы, злобные чудовища, красные, зеленые, черные и желтые люди, монстры, питающиеся человечиной, вампиры, черные колдуны, — так хорошо знакомые нам именно по сказкам. И, конечно же, летающие корабли, чудо-оружие, шапки-невидимки... Словом, если в каких-то произведениях научная фантастика и раскрывает свое родство с волшебной сказкой и героическим эпосом, то, очевидно, нигде это не получилось столь откровенно.

А еще любопытнее представляется тот факт, что именно романы Берроуза в наибольшей степени повлияли на последующие поколения писателей фантастов. Не этическая философия Лассвитца, не предостережения и опасения Уэллса, а именно бесшабашная удаль Джона Картера оказалась обреченной на бессмертие в современной фантастике. И Марс писателей следующих поколений чаще похож на Марс Берроуза — экзотический, загадочный и притягательный. Чтобы убедиться в этом, достаточно перечитать романы Ли Брекет и обнаружить все тот же берроузовский древний Марс-»Барсум» с его летающими кораблями и разноцветными расами. И одна из лучших книг послевоенной фантастики — «Марсианские хроники» Рэя Брэдбери — тоже несет в себе следы родства с «Богами Марса» и «Марсианскими шахматами» Берроуза. Собственно, Брэдбери и не скрывает этого, с гордостью называя себя учеником и младшим соавтором выдающегося мастера. И не последнюю роль в этом влиянии сыграла близость произведений Берроуза к фольклору, а его Марса — к тому самому тридевятому царству...

* * *

«На двух планетах» Лассвитца, «Война миров» Уэллса и «Дочь тысячи джаттаков» Берроуза в большой степени определили образ Марса и его жителей в последующей литературе. Сколько бы ни изображали писатели более поздних поколений Марс, его колонизацию, встречу с марсианами и т.д., — сквозь все эти картины проглядывают страницы книг пионеров. Летающие корабли Берроуза превращаются в песчаные парусники Брэдбери, марсиане у того же Брэдбери, подобно уэллсовским обитателям Красной планеты, гибнут от земных микробов («Марсианские хроники»), Марс у Ли Брэккет в «Шпаге Рианона» списан с берроузовского же Марса-Барсума... Впрямую Марс Уэллса и уэллсовские же спрутообразные чудовища действуют в романе Кристофера Приста «Машина пространства». Впрочем, там же действует и сам великий фантаст. Да и советская фантастика позднейшего времени несвободна от влияния тех же Уэллса или Берроуза — например, у Стругацких следует вспомнить не только «Второе нашествие марсиан», написанное как продолжение «Войны миров». Марсианские «летающие пиявки» в «Ночи на Марсе» и «Стажерах» предками своими тоже числят уэллсовских марсиан в их выродившемся, деградировавшем варианте. Берроузовские же марсиане кажутся дедами и прадедами марсиан из книг Константина Волкова («Марс пробуждается») или Александра Шалимова («Цена бессмертия»).

Я намеренно называю произведения фантастики позднего времени, но настоящая статья посвящена текстам раннего периода — сочинениям авторов, которые, как мне кажется, могли сформировать русскую фантастику и оказать на нее большое влияние. Но, к сожалению, не оказали (за одним исключением) — по причинам, не имеющим отношения к литературным достоинствам их книг.

Потерянный мир потерянной фантастики

«...С детства его увлекала мысль о межпланетных сношениях. Он посвятил ей всю жизнь. В разных научных обществах делал он доклады об изобретенных им снарядах для полета с Земли на другую планету. Его везде осмеяли. Но небо, по его выражению, хранило награду его старости. На основании каких-то замечательных документов он убедился, что вопрос о межпланетных сношениях уже был решен именно жителями Марса. В конце XIII столетия нашего летосчисления они послали на Землю корабль. Корабль этот опустился в Центральной Африке. По предположению старика, на этом корабле были не путешественники, а изгнанники, дерзкие беглецы на другую планету. Они не занялись исследованием Земли, а постарались только устроиться поудобнее. Оградив себя от дикарей искусственной пустыней, они жили в ее середине отдельным самостоятельным обществом. Старик был убежден, что потомки этих переселенцев с Марса до сих пор живут в той стране...»

Это отрывок из фантастической повести «Гора звезды», принадлежащей перу «отца русского символизма» Валерия Брюсова. Правда, опубликовали ее лишь в 1974 году в молодогвардейском сборнике «Фантастика 1973-1974», и потому серьезного влияния на советскую фантастику «Гора звезды» оказать не могла. А, право, жаль — повесть написана динамично, сюжет занимателен, герой — вполне традиционный для Серебряного века ницшеанец, крайний индивидуалист, сильная, пресыщенная личность («Науку я презираю, человечества не люблю... На что мне нужна слава? Но я все равно блуждаю по пустыне и могу из любопытства заглянуть в ту страну...»)

Разумеется, в описаниях таинственной экзотики Черного континента можно при большом желании усмотреть влияние Хаггарда, особенно его знаменитого романа «Она», но в данном случае это неважно. «Гора звезды» претендует на приоритет сразу в нескольких «номинациях». Марсианская тема в ней переплетена с темой контактов с инопланетянами в давние эпохи и, наряду с повестью бельгийца Жозефа Рони-старшего («Ксипехузы»), вполне могла бы считаться одним из первых произведений на эту неумирающую тему. Впрочем, почему — «одним из»? Именно первым, поскольку в черновиках на месте даты написания указан 1895 год, иными словами Брюсов работал над нею еще до выхода в свет романов Лассвитца (1897) и Уэллса (1898)! Сюжет о любви прекрасной «принцессы марсиан» Сеаты преломился в историю любви Аэлиты и «Сына Неба» (о романе Толстого мы еще поговорим); даже марсиане, выступающие предками некоторых земных народностей впоследствии, появлялись у того же Александра Казанцева («Марсианин», «Внуки Марса», многочисленные очерки о «палеоконтакте»). С учетом того, что множество идей — и научных, и фантастических — буквально рассыпаны через строку в этой небольшой по объему повести, действительно, можно выразить сожаление о том, что автор так и не опубликовал ее в свое время. Русская литература получила бы своего Берроуза, и, при всем уважении к американскому отцу-основателю, «русский Берроуз» был многократно образованнее и талантливее.

Брюсов, впрочем, к научной фантастике обращался неоднократно, и одним из его последних (неоконченных, увы) произведений стала повесть «Первое междупланетное путешествие» — опять-таки, о Марсе (1920-1921).

Прежде чем перейти к другим зачинателем «марсианской эпопеи» по-русски, отметим, что Брюсов был еще и первым в русской литературе теоретиком научной фантастики. В статье «Пределы фантастики» (опять-таки, не опубликованной при жизни автора), он писал: «Три приема, которые может использовать писатель при изображении фантастических явлений: 1) Изобразить иной мир — не тот, где мы живем. 2) Ввести в наш мир существа иного мира. 3) Изменить условия нашего мира». В сущности, это три основных принципа написания научно-фантастического произведения и по сей день.

Всепланетная социалистическая революция

«...Это было тогда, когда только начиналась та великая ломка в нашей стране, которая идет еще до сих пор и, я думаю, близится теперь к своему неизбежному грозному концу. Ее первые, кровавые дни так глубоко потрясли общественное сознание, что все ожидали скорого и светлого исхода борьбы: казалось, что худшее уже совершилось, что ничего еще худшего не может быть. Никто не представлял себе, до какой степени цепки костлявые руки мертвеца, который давил и еще продолжает давить живого в своих судорожных объятиях.

Я был, несмотря на свои двадцать семь лет, одним из «старых» работников партии. За мною числилось шесть лет работы, с перерывом всего на год тюрьмы. Я раньше, чем многие другие, почувствовал приближение бури и спокойнее, чем они, ее встретил.

Около этого времени в столицу приехал молодой человек, носивший необычайное у нас конспиративное имя Мэнни. Он привез с Юга некоторые сообщения и поручения, по которым можно было видеть, что он пользуется полным доверием товарищей. Выполнивши свое дело, он еще на некоторое время решил остаться в столице и стал нередко заходить к нам, обнаруживая явную склонность ближе сойтись со мною...»

Вот так в 1908 году в русском революционном движении появились инопланетяне — обитатели Красной планеты. Правда, случилось это лишь на страницах романа Александра Богданова «Красная звезда»: приведенные выше абзацы — начало этого произведения. Александр Богданов-Малиновский — известный большевик, ученый и мыслитель (книга Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» в основном посвящена разоблачению философских взглядов Богданова и его сторонников в партии как антимарксистских), автор знаменитой трехтомной философско-методологической «Тектологии», впоследствии истолкованной как одно из первых предвестий кибернетики и общей теории систем. Его перу принадлежит фантастическая дилогия «Красная звезда» (1908) и «Инженер Мэнни» (1913).

Сравнивая его романы с произведениями Брюсова, следует отметить, во-первых, отсутствие истинных литературных достоинств — «Красная звезда», а особенно «Инженер Мэнни» часто из художественного произведения превращаются в суховатые и скучноватые философско-политические трактаты, — а во-вторых, меньшую оригинальность в собственно фантастических идеях. Богданов заимствует у того же Лассвитца материал, «отражающий гравитацию», «минус-материю» — «этеронефы» марсиан используют те же принципы движения, что и марсианские корабли в романе немецкого писателя. Впрочем, особо упрекать его в этом не стоит, столь же сильное впечатление эта идея произвела и на Герберта Уэллса (мы уже говорили об этом в первой статье). Правда, в марсианской дилогии много говорится о «радиирующих» (то есть, радиоактивных) элементах и использовании атомной энергии технологиями марсиан.

Богданов много внимания уделяет марсианской истории: общество на Красной планете представляет собою идеальное, по мнению автора, социалистическое государство, сменившее эксплуататорские формации — правда, с меньшей кровью, чем это предполагалось в ближайшем будущем на Земле. Тем не менее ничего иного, кроме социализма в его марксистском воплощении, в будущем человечество не ждет. Ну, а единственными достойными представителями землян являются, безусловно, революционеры: «Нам нужен был человек, в натуре которого совмещалось бы как можно больше здоровья и гибкости, как можно больше способности к разумному труду, как можно меньше чисто личных привязанностей на Земле, как можно меньше индивидуализма. Наши физиологи и психологи полагали, что переход от условий жизни вашего общества, резко раздробленного вечной внутренней борьбой, к условиям нашего, организованного, как вы сказали, социалистически, — что переход этот очень тяжел и труден для отдельного человека и требует особенно благоприятной организации. Мэнни нашел, что вы подходите больше других...»

Марсиане Богданова — существа рациональные. Для осуществления колонизации Земли — а это необходимо цивилизации состарившегося Марса — они готовы уничтожить человечество, погрязшее в войнах и эксплуатации, но наличие в оном социалистических элементов вынуждает их отказаться от этого разумного плана. Так что жизнь на Земле сохранилась благодаря наличию большевиков и им подобных.

При всей наивной на нынешний взгляд идеологичности произведений Богданова, нельзя не выразить сожаление (так же, как и по поводу повестей Брюсова) в связи с долгим забвением их в Советском Союзе — «Красная звезда» была переиздана лишь спустя 68 лет после первого издания, в 1976 году; «Инженер Мэнни» вновь увидел свет в конце 80-х. Видимо, факт ленинской критики довлел над цензорами — при том, что Богданов был не только оригинальным философом, но и одним из создателей Пролеткульта.

Фактически, единственным крупным научно-фантастическим произведением на марсианскую тему, издававшимся неоднократно и являвшимся тем исключением, о котором говорилось выше — то есть, единственным ранним научно-фантастическим произведением, оказавшим серьезное воздействие на более позднюю литературу, — был роман Алексея Толстого «Аэлита». Думаю, его читали многие, а потому нет смысла пересказывать сюжет. Чем-то он похож на богдановскую «Красную звезду» — как зеркальное отражение последней: не марсиане участвуют в земном революционном движении, а земляне устраивают на Марсе социалистическую революцию — правда, неудачную. А еще упомянем то, что отмечалось многими критиками при первом же появлении «Аэлиты»: сходство с Берроузом, особенно с романом «Дочь тысячи джаттаков». Правда, антураж «научный» у Толстого несравненно добросовестнее (его герои отправляются в космос на ракете), да и с точки зрения собственно художественной он многократно превосходит американца. Что же до сходства, то, полагаю, есть ему и другое объяснение.

Мир соседний, мир иной

В XX веке появилась мода на отыскивание в древних преданиях, в мифах архаических религий следы контактов с космическими пришельцами. Возникла даже некая «наука» — палеокосмонавтика, имеющая к науке подлинной весьма отдаленное отношение. Между тем, если уж искать какие-то подтексты, связывающие космические приключения с шумерскими, ацтекскими и египетскими мифами, то в прямо противоположном направлении: не в мифологии разыскивать свидетельства о «палеоконтакте», а в современной научной фантастике, увлекательных сказках для взрослых, обнаруживать следы древних верований, перешедших из области религии в область массовой культуры и добавивших свой особый оттенок в плетение, составляющее ее подтекст.

Космические путешествия и приключения в архетипической основе своей представляют собою более или менее стройное описание путешествия в мир загробный. И опасности, подстерегающие персонажей, весьма напоминают те ужасы и испытания, с которыми сталкивается умерший — а еще чаще, живой, «незаконный» пришелец в мире мрачного Аида или безжалостной Эрешкигаль. Все эти далекие миры, населенные странными существами — нашими братьями по разуму, дружелюбными или враждебными — представляют собою те или иные «пейзажи» мира загробного, иногда адские, иногда райские. Чудовища Уэллса выглядят типичными кровожадными и безжалостными стражами подземного мира, сохраняющими архаические черты хтонических существ (змеевидные щупальца и т.д.). Что же касается Эдгара Берроуза, то я уже писал о сходстве путешествий капитана Картера с рассказом о посмертных странствиях души.

Родившись из волшебной сказки, в свою очередь берущей начало в низшей мифологии, научная фантастика сохранила множество черт, роднящих ее с последней. Потому и обнаруживаются родство идей и описаний в произведениях фантастов разных стран, пишущих на разных языках: это родство определено общей структурой жанра, восходящего к волшебной сказке. И потому марсианская тема не исчезнет со страниц современной литературы — вне зависимости от того, ступит ли нога человека на реальный Марс. Марс книжный ничего общего с ним не имеет, это всего лишь псевдоним, под которым, как мы уже говорили, прячется тридевятое царство, тридесятое государство.

То есть, мир иной.