ЭКОЛОГИЯ ЧУВСТВ

Андрей Цеменко

…Есть еще и другие разновидности живых существ.

Роберт Шекли

Дело было не в патронах.

Как раз патроны можно было не беречь.

И темнота чердака тоже делу не помеха. Когда он тренировался в парке — неделю назад, и пять дней назад, и позавчера… не мешала ему темнота. Холод мешал — приходилось разминать пальцы. На чердаке холода нет. Мешал страх открытого пространства — кто-то подойдет сзади и скажет: «А что это вы тут делаете, а?» Здесь сзади никто не подойдет. Ну, и от ветра слезились глаза. Поэтому наводить прицел было чуть сложнее… Но главное — он все время ждал, что слезы от ветра перейдут в другие слезы, те самые. Которые бросают тело в неконтролируемый припадок, и тело бьется, не способное остановиться. Не может стоять прямо, не способно замереть и не двигаться, не в силах удержать в руках Мстителя. Не может прицелиться. Не в силах нажать на спуск.

Это как секс, подумал он. Включился — не остановишь. Входишь в процесс еще ты, разумный человек, а не может выйти из процесса уже тело, и некоторое время ты над ним не властен. Акт еще можно прервать. А истерику рыданий — нет. Не получалось.

Но слезы от ветра были правильные, здоровые. Слезы тела, а не души. Ничего общего. Он перестал их бояться. И тогда мишени стали исчезать, как обычно. Сто из ста. Главное — не думать.

Главное — чтобы руки не дрожали.

Когда стреляешь по мишеням, руки не дрожат.

Ветра на чердаке тоже не бывает. Ничто мне не помешает, подумал он. Ничто мне не помешает. Ничто мне сегодня не помешает.

Сегодня ничто не сможет мне помешать.

Так нельзя, лениво подумал он. Надо думать без отрицаний, чтобы образ оставался положительный. Не «ничто не помешает мне сделать», а «я сделаю».

Нет, у меня так не получится. У меня всё — «не». Одни только отрицания. У меня.

Квартиры «не». Работы «не». Друзей «не». Денег тоже уже практически «не».

И не надо. Подумаешь. Мелочи жизни.

Жизни — тоже нет!

И детей — нет!

И…

Хватит, хватит… Стоп… Не надо… Не надо… Не надо думать… Не… надо… думать отрицательно.

Не «ничто не помешает мне сделать», а «я сделаю».

Не «ничто не помешает убить», а — «убью».

Конечно, убью, подумал он. Куда он денется. Мерзавец.

* * *

— Девочки, завтра зарплата, а сегодня надо бы собрать деньги для Вить… для Виктора Андреевича. Кто сколько может. Но если сегодня трудно, можно и завтра, только утром, сразу. Кто сколько может.

— А что, что-то случилось?

— Ой, а ты не знаешь? Да, ты же вчера в отгуле… Представляешь, ужас — у Витьки сына машина сбила.

— Что? Насмерть?

— Да, представляешь, какой кошмар?

— Ой, а он что?

— Ну что… Держится. Даже не заплакал. Но смотреть на него страшно, конечно. Знаешь, под глазами синяки, ну видно, что переживает, и голос такой хриплый… Его же из командировки вызывали! Он как раз уехал, а тут…

— Это сын какой — младший?

— Ой, Валя, да у них один! Был…

— Да, там вообще, мне рассказали, кошмар. Представляешь, их воспитательница на экскурсию вела, и не усмотрела. Они через дорогу… А она только через пять минут…

— Вот ведь дура! Сажать за такое надо!

— А мне ее жалко — представляешь, как она теперь…

— Да она–то что — представляешь, как Витька теперь!

— А жена как?

— А что «как»? Матери всегда тяжелее, чем мужику…

— Ну ладно, девочки, у меня отчет стоит. Кто сколько может…

* * *

Необъяснимо, подумал он. Почему я не чувствую ее к Болвану. Только к Мерзавцу. Да ведь и к другим у меня ее нет. Ни к училке, которая заболталась с подружкой и послала восьмилетних детей одних переходить через дорогу. Ни к теще, которая выгнала внука из-за компьютера сходить с классом, повысить культурный уровень. Ни к зевакам, которые полчаса искали машину, телефон, карточку, вчерашний день. Ни к «скорой», которая все, что правильно, делала медленно, а все, что быстро, — неправильно. Все-таки сколько людей, из-за которых умер мой сын… И ни к одному из них я ее не испытываю. Ни к адвокату. Ни к начальнику, который придумал эту идиотскую командировку. Если бы я не уехал — никакого Болвана мы бы и знать не знали. Поехал бы с сыном на рыбалку, как собирался. Все же почему никогда не было ее к Болвану? И когда объявили процент алкоголя в крови. И когда сказали про амнистию, и он заулыбался, как будто ничего не произошло. Стал подмигивать знакомым в зале.

Одно слово — Болван. И когда он пытался свалить вину на училку и чуть ли не на нас с… с… с… Стоп. Стоп!

Стоп. Спокойно. Скоро придет Мерзавец. Скоро мне быть наготове. Скоро у меня против Мерзавца третья попытка.

Нет, не так. Я и Мститель — против Мерзавца.

Нет. Со мной — Мститель.

А Мерзавцу помогает она.

Если она не перестанет, я сначала убью ее.

* * *

— Че, мужики, сегодня на футбол-пиво идем?

— А кому идти? Сашка в отпуске, Генка заболел, Смирнова не будет, Витька — сам понимаешь…

— Да… Вот уж судьба… Знаете, как говорят, мужики: пошла черная полоса — все, остановить нельзя. Можно только минимизировать потери.

— Ага, как в покере: везет — выигрывай много, не везет — проигрывай мало.

— Не, наоборот: в покере выигрываешь — тихарись, проигрываешь — раскачивай лодку. А тут проигрываешь — тихарись.

— Че фигню несете? Можно подумать, от Витьки зависело! Тихарись, не тихарись… Если бабу ночью из огнестрельного — чем тут муж поможет?

— Не ночью, вечером. Встречать жену надо с работы.

— Ага, мы с тобой много встречаем. А он как раз в командировке. Сын погиб — он в командировке, жена — то же самое…

— А че, работа у него такая. Или работай, или жену береги. Не повезло мужику.

— Ну, Любке больше не повезло.

— А что там было вообще — знает кто?

— Видимо, разборка была. А они там просто случайно мимо проходили. Три трупа, случайные люди. Прохожие. Свидетелей, видимо, не оставляли. Вот и ее…

— И… не нашли?

— И не найдут. Да, в принципе, ясно, чья это работа. Витька прямо фамилии называл. Но кто ж докажет?

— Э, кстати, мужики, я подумал — а может, ну его на фиг, тот футбол? Может, правда в покер?

* * *

Вот интересно, думал он.

Любой счастливчик, баловень судьбы в своей жизни обязательно когда-нибудь терпел неудачу. Хоть маленькую. Ведь никто не может быть победителем всегда и во всем. Представить себе человека, не знакомого со вкусом поражения, — невозможно.

А бывают ли абсолютные неудачники? Не знавшие вкуса победы? Наверное, бывают. В любом забеге победитель один… или просто победителей меньше, чем побежденных.

И что же получается?

Выходит, что победитель всегда может понять неудачника, потому что и сам таким бывал. А неудачник, возможно, не способен даже представить себе психологию победителя.

Ну и что?

И, выходит, получается, что человек… Просто нормальный человек, средний, хомо сапиенс как таковой… он ближе к неудачнику, чем к везунчику. Получается, что для каждого нормально быть проигравшим… А выигравшим тогда быть ненормально?

Бред.

Хорошо. Кажется, успокоился, подумал он. Может быть, сегодня она мне не помешает.

Можно больше не думать о ерунде.

Больше можно вообще не думать.

Почему она мне мешает, подумал он?

Ведь она — моя. Она — со мной.

Она — единственное, что у меня осталось.

Ну, кроме Мстителя.

Но если бы не было ее… как к Болвану… То и Мстителя бы не было. Мстителя я добыл ради нее. Практически обменял на него квартиру. Можно сказать, шантажировал Сашку. Он и не хотел продавать — боялся за меня, да и права не имел — боялся за себя. Экспериментальная разработка, подумал он. Как Сашка потом отчитывался, не знаю. А я потерял друга — он мне не простил.

Мститель — страшная вещь, подумал он. Главное — бесшумная. Когда я промахнулся в первый раз… Когда выжег полметра бетона рядом с окном... Я понял — наверное, это красиво. Очевидно, мне было бы приятно видеть такое в кино. Видимо, мне понравится это, когда я попаду. Но сейчас я не могу почувствовать красоту выстрела Мстителя, потому что не попал. Так я подумал тогда, подумал он.

Я не сразу понял, что мне мешает она. Она всегда мне помогала — будила утром, заставляла одеваться, есть, мыться, думать. Искать Мерзавца, доставать Мстителя. Она помогала мне не думать о…

Не думать. Не думать. Не думать.

Думать о чем-то другом!

О Мстителе. О Мерзавце.

О ней!

Что я буду без нее делать?

Она помогла мне выжить. И сейчас помогает мне жить.

Я не хочу ее убивать, подумал он.

Но если она мне помешает в третий раз — я ее убью.

* * *

— Тренинг чувств, тренинг чувств… Чувства — физиология. Разум — физиология. Жизнь — физиология. Мы шарлатаны. Пытаемся накачать чувства тренировками! Или — еще хуже — убить чувства тренировками! Представь себе: ты качаешь мышцы, чтобы их не было!

— Но мышцы же можно накачать, чтобы он были!

— А смысл? Кто сейчас реально качается вчистую, без химии?

— Так ты шарлатан? А у меня к тебе денежное дело.

— Ну раз денежное, сам понимаешь — что тебе нужно, то и будет. Хочешь — буду шарлатан, хочешь — буду непризнанный гений. Бабло определяет сознание.

— Угу. Я в тебя верил. Витьку помнишь?

— А… Не повезло парню…

— У него проблема.

— Ты извини, конечно, это не смешно, но говорить про Витьку, что у него проблема… У него катастрофа. И не одна. Извини.

— Не свисти. Он говорит, что зациклился. Не может войти в нормальную колею. Видишь ли, он знает, кто Любку… И у него такое сильное чувство к этому… мерзавцу, что Витька не может нормально жить. Так он мне сказал.

— Подожди, да я-то что могу…

— Помнишь, ты свистел спьяну, что у тебя есть какое-то средство вымерших японских индейцев Атлантиды?

— Ага, чукотских цыган. Шутки понимать надо. Тем более пьяные.

— Так что, нету?

— А ему… Очень надо?

— Он деньги платит.

— М-да… Понимаешь… Я к Витьке очень хорошо отношусь. И к тебе неплохо отношусь. И деньги мне нужны. И средство это… ему… скажем так, поможет. Да. Непонятно, как оно действует… Но, в принципе, химически… фармакологически… Оно убивает чувства. Чувство. Самое сильное. Аффектированное. В общем, то, что доктор прописал…

— Но?

— Но! Смотри — все в мире взаимосвязано. Все сложно. А такие сильные и простые средства… Они непредсказуемы. Вот в экологии, банальность: нельзя, скажем, уничтожить только комаров — всех и сразу. Погибнут лягушки, потом там… кто лягушек ест — цапли, потом еще какая-то фигня сдохнет… А другая фигня — размножится сверх меры. Не успеешь оглянуться — вся биология всмятку. Так и тут. Чувство можно убить: раз — и всё… Но лучше этого не делать. Это непредсказуемая вещь.

— Ты понял, что несешь? Ты представляешь, от какого чувства он собирается избавляться? Зачем оно ему? Да еще такое — жить мешает! Ты сам посуди, что это такое — постоянно жить с ненавистью в… мозгу.

— Пойми…

— Стоп! Это ты пойми — он ведь становится неадекватен. Он зациклился на своей ненависти! И сам ничего не может сделать.

— Пойми, биоценоз — это естественно. И комары — гадкие комары! — естественны. И чувства — мерзкие, неприятные, разные — они тоже естественны. А уничтожать что-то в мозгу — хоть тараканов! — это неестественно.

— Слышишь, а он ведь не выживет без твоего этого… эликсира.

— Ну разве что не выживет… Дай бог, чтоб с ним выжил. В общем, так: если что — я предупредил. Давай деньги.

* * *

Все-таки это странно, подумал он. Когда твое тело тебя предает. Делает то, что ты не хочешь. Или не понимаешь. Или не приказываешь. Когда ты не можешь выйти из истерики. Или из припадка. Или когда не способен правильно прицелиться.

Страшно было, когда видел алкашей, которые не могли разлить водку. Руки тряслись с такой амплитудой, что горлышко пролетало мимо стакана.

Когда у самого так же — это странно, но не страшно.

Интересно, кто трясет руками алкашей?

Моими руками управляет она.

Я это понял быстро. Но до сих пор не понял, зачем.

Когда я увидел Мерзавца второй раз в окне, и у меня опять затряслись руки… от нее затряслись, подумал он… я даже не выстрелил. Просто понял — имею шанс попасть в соседей через две квартиры. Или засадить по автостраде. Амплитуда колебаний ствола была, наверное, больше метра.

За что меня от нее так трясет?

Я люблю ее, понял он. Больше у меня никого не осталось. Больше мне некого любить.

Мститель — железяка… А она — мой партнер. Моя духовная опора.

Но сегодня я могу ее убить.

Хоть и люблю.

Интересно, подумал он. Вот это слово я уже могу думать. А раньше не мог, потому что оно так похоже на… На… На…

Надо не думать. Надо не спать! Надо вынуть и подготовить этот проклятый эликсир!

Интересно, как я буду жить после всего этого, подумал он. Кода убью Мерзавца. Сейчас это неважно. У меня нет ничего — ни квартиры, ни семьи, ни работы, ни друзей… Но есть главное — есть я, есть Мерзавец и есть она. И еще — Мститель. А больше мне ничего и не нужно. Сейчас. А потом, когда я наконец в него попаду, Мерзавца больше не будет. Как хорошо звучит — не будет Мерзавца. А без Мерзавца не будет и ее. И Мститель мне тоже не будет нужен. И не останется у меня ничего. Наверное, и я сам тогда исчезну. Не будет меня, как нет больше сына и как больше нет…. Нет… Нет… Черт! Нет! Не надо! Не надо… глупости думать. Надо опустить руки — пусть расслабляются. Надо найти часы — сколько осталось времени до прихода Мерзавца?

А ведь это несправедливо, что моей семьи нет, а они все живут и будут жить, подумал он. Но у меня к ним ее нет. Только к Мерзавцу.

* * *

Он успел всё — прицелиться, убедиться, что всё напрасно, быстро, но осторожно отложить Мстителя, свинтить пробку, швырнуть маслянистую каплю на ватку, бросить ватку под небо, прижать языком, аккуратно взять Мстителя, глубоко вздохнуть, навести ствол на цель, понять, что она умерла, и попрощаться с ней мысленно, с благодарностью…

Успел обрадоваться красоте работы Мстителя.

Успел увидеть рядом с Мерзавцем его подельников — шакалов, убийц, негодяев, шлюх.

Ее к ним нет, подумал он.

Успел оценить работу Мстителя еще много раз.

Она умерла, подумал он.

Но я не одинок. У меня остался Мститель.

Несправедливо, подумал он…

Красиво…

Обидно…

Жалко…

А потом он подумал: рано я решил, что все мои проблемы закончились.

Проблема осталась.

Но, пожалуй, только одна.

Патронов может не хватить.