ОЛЕГ ДИВОВ: КОГДА Я ВЫПУСКАЮ КНИГУ НА РЫНОК, ОНА НАЧИНАЕТ ЖИТЬ СВОЕЙ ЖИЗНЬЮ…

Предлагаем вашему вниманию интервью с Олегом Дивовым, одним из самых умных и острых русских фантастов. Очень интересный человек и блестящий собеседник, Олег говорит о кино и играх, о книгах коллег и о своих, — словом, о жизни. Беседовала Екатерина Оверчук

— Олег, хотелось бы поговорить с тобой о моде. Моде на фантастику. Как по-твоему, она существует?

— На мой взгляд нет. И не было её. Может показаться, что есть повышенный спрос на фантастику, а на самом деле он завис на естественном для себя уровне. Мы и так выросли в мире, где фантастика пользуется колоссальным спросом. Мы все смотрели «Звездные войны», «Терминатора», «Чужих» — и это было совершенно нормально. То, что мы выросли в России, в стране Стругацких, — это второй вопрос. А первый это как раз «Терминатор», «Чужие» и другие фильмы, собравшие массового зрителя... Просто есть аудитория, строго ориентированная на фантастику, и есть все остальные, которые фантастику употребляют наравне с другими продуктами, представленными на рынке. Есть, конечно, люди, которые фантастику не хотят знать ни в каком её проявлении. Они её не читают, не смотрят. Но и до этой группы фантастика дотягивается. В образе Пелевина, например. Модный автор? Его читают. А он же стопроцентный фантаст! Соответственно, по статистике нельзя и этих людей выносить за скобки. Таким образом в современной России фантастика занимает то место, какое она занимает везде и всегда. Ровно столько, сколько есть. Мы наконец-то такие же, как и все.

— В западном мире имеют место сейчас две тенденции: новеллизация удачных блокбастеров, таких, как упомянутые «Чужие» или «Хроники Риддика», и экранизация фантастики. Последняя всё-таки докатилась до России. В связи с этим у меня два вопроса. Как ты относишься в экранизации фантастики и есть, по-твоему, будущее для новеллизаций здесь, России, где фантастического кино, отдельного от литературы, пока нет.

— Я не вижу здесь никакой проблемы, потому что да, книжки эти лежат в магазинах, но их смысл от меня ускользает. Лет десять назад была такая серия — «Бестселлеры Голливуда», где продавались новеллизации. Я купил несколько книг, потому что фильмы не смотрел. Подбирать такую книгу после фильма… В чём смысл? Только если книга больше, шире, чем фильм. Интересней. Я заметил, что Алан Дин Фостер сделал одну из серий «Чужих» заметно интересней, чем фильм. Но это редкий случай. Понимаешь, в новеллизациях нет открытия. Нет уникального торгового предложения. Ну, продукт такой. И что? Есть кино, есть книжки, есть потребитель. Это всё не делает производителя мультимиллионером. Это всё не событие, ничего сверхъестественного не происходит. Бомба, действительно бомба — это книжки Оксаны Робски. Они тоже не сделали издателя миллионером, господи, там тираж 200-300 тысяч, на нём много не заработаешь. Но эти коряво написанные книжки запомнились, отложились в мозгах. Какой-то фантастический блокбастер, даже настоящий блокбастер, он прошёл, проскочил. Хотя собрал столько же долларов. Нет разницы. Но Робски — событие, а «Код Да Винчи» — нет. Мы возвращаемся к тому, с чего начали — фантастика занимает своё место. Она больше ничего не определяет.

— Да, но ведь можно добавить что-то своё. Взять фильм как сюжетообразующий момент и добавить свою философию психологию, аспекты, которые тебе показались вероятными, мотивации героев. У тебя никогда не возникало такого желания? Может быть, есть фильм, который тебе особенно нравился?

— Никогда. Потому что я однажды нечаянно поработал с Робертом Асприном. Надо было текст, который уже издавался, перевести из состояния подстрочника в читабельный вид. И увеличить объем. Я не удержался, и там появилась пара глав, совершенно не соотносящихся с основной линией, которую выстроил автор. Сюжет не изменился, конечно, но текст вышел в другую плоскость. Герои, которые враждовали, — там появился момент любви. Текст стал глубже исходника. Глубже и интереснее. Но это случай. Потому что трогать сюжет, фабулу нельзя — это же авторская вещь. На мой взгляд, работать по чужому исходнику хороший профессионал может только для развлечения, для того чтобы поиграть. Серьезное вмешательство в чужую концепцию не имеет смысла, лучше сделать что-то свое.

— Олег, возвращаясь к теме экранизаций, если б нашёлся человек, имеющий отношение к миру кино, и сказал: «А давайте экранизируем Дивова». Ты хочешь вообще, чтоб какой-нибудь из твоих романов вышел на большом экране?

— Это продолжается уже с ’99 года. Постоянно возникают какие-то люди, которые хотят что-то экранизировать. Два-три раза в год. Иногда на уровне режиссера, иногда на уровне продюсера. Возникают... И исчезают. Один проект я совершенно точно сам завалил. Я саботировал экранизацию «Выбраковки». Это очень сложная штука, и мне совсем не нужна должность главного фашиста Российской Федерации.

— «Выбраковка» — да. Но она не фашистская.

— Если её делать «в лоб», то получается совершенно фашистская вещь. Но она совсем не для этого была написана.

— А какой роман ты был бы не против экранизировать? Или даже хотел бы.

— В голову не приходило. Я живу по принципу: «Оно само приползёт». Приходят люди, идут какие-то разговоры по «Ночному смотрящему», по той же «Выбраковке», например, не первый раз... Здесь в чём тонкость: моя работа — это заставить людей думать. Я говорю с ними о том, о чём они ещё не успели задуматься, о чём они задумаются завтра. Это довольно рискованная игра. В какую сторону свернет экранизация, что из нее получится — это уже двойной риск. Обнадеживает то, что случайные люди ко мне не обращаются. Они все мои давние читатели, у них обязательно есть оригинальное видение текста. Даже продюсер, фильмы которого я видел, уже известный человек — он не просто так на меня вышел. Оказалось, что он меня читает очень давно, шесть-семь лет, и знает мои тексты, и всегда хотел что-то поставить. Мне это нравится. Но ничего не получилось.

— Олег, давай представим, что что-то всё-таки экранизировали. Ту же «Выбраковку». Твои герои неоднозначны. У тебя не возникает опасения, что героя кинематографического будут трактовать с какой-то одной стороны?

— Это мой профессиональный риск. Когда я выпускаю книгу на рынок, она начинает жить своей жизнью. Появляются совершенно удивительные трактовки. Соответственно, экранизация — это просто следующий этап. Как они увидят, как они попытаются сделать… Моя роль тут очень простая: если я увижу, что это совсем поперёк моего замысла, я попытаюсь всё испортить, чтобы фильма не случилось; если это похоже на то, что я задумал, отлично, пусть получится. Примерно так. Это наверное, самое главное — книга живёт сама. Над книгой надстраивается фильм. И тут уж как повезет.

— Олег, скажи, а ты читаешь других авторов?

— Читаю больше, чем хотелось бы. Но на самом деле мало.

— Ты, наверное, заметил, что сейчас появляется очень много «половинчатых» романов: прописан сюжет, но не прописаны герои или наоборот. Как ты относишься к таким книгам?

— Я сам абсолютно не безгрешен. Есть романы, которые очень хочется переписать. Поэтому мне не за что ругать других авторов. Но и не за что их прощать. Буквально сегодня я Егорову и Гаркушеву, авторам романа «Заповедник», сказал, что им удалось обмануть меня. У них первые две страницы проописаны так аккуратненько, что не купить книжку просто невозможно. А дальше начинается чёрт-те что. Потом великолепная концовка. Это могла бы быть хорошая повесть, очень смачная, с сильнейшим пародийным элементом. Но ребята сделали полноразмерный роман. Потому что повесть у них никто бы не купил. Никогда. Она пропала бы. И вот за что их ругать?

— Однако из вот таких «половинчатых» повестей, романов с сильным сюжетом и пустыми персонажами получаются великолепные квестовые игры. RPG. Ты сам играешь в компьютерные игры?

— Играю. Сейчас второй раз переигрываю «GTA: San Andreas». Именно переигрываю. Так и не удалось познакомиться с девчонкой-полицейским, потому что мой герой накачал слишком много мышц. Не нравятся ей такие. Вот. Один из моих коллег проболтался в этой игре час и стер ее со словами: «Как же противно быть негром и жить в гетто». А я решил это очень просто: надел на своего негритоса платок — на физиономию. А жить в гетто мне никогда не было зазорно. Я и так всю жизнь в гетто.

— Тебе больше RPG нравятся или стратегии?

— Мне обязательно нужен ролевой элемент, чтобы я прокачивал не себя, свою способность шевелить мышкой, а чтобы я прокачивал всё-таки персонаж. Это для меня критично. По большому счёту, моя любимая игра — «Fallout». И в «Fallout» я бы с удовольствием поиграл онлайн. Причём знаю даже, какую бы роль взял — я бы стал таким странствующим сантехником. Беспризорным специалистом. Просто когда пытаешься играть «злым», выясняется (все ролевухи так построены), что когда ты становишься по-настоящему злым, с тобой общаться никто не хочет, кроме таких же идиотов.

— А ты не находишь, что все твои герои в какой-то мере похожи на этих самых странствующих сантехников? Что Рашен, что Гусев, что саботажник.

— Это, к сожалению или к счастью, я не знаю, проблема всех мои книг, написанных давно. Там всегда герой платит по своим долгам. Что Рашен, что выбраковщик Гусев, что этот парень из «Предателя», что замечательный, но, на мой взгляд, неудавшийся армейский капеллан Причер из «Саботажника» — они все платят по своим долгам. Они не могут уйти из той системы, которой отдали много сил и здоровья. А Гусев выбраковку вообще сам придумал — куда ему деваться? И они возвращаются в систему, и пытаются её изменить к лучшему, как могут. Хотя бы самим фактом своего присутствия там... У меня иногда возникает ощущение, что я сам занимаюсь такой же бессмысленной работой. Я пытаюсь фактом наличия себя здесь как-то что-то подвинуть. Служба в армии мне показала, что этот самый «факт наличия тебя здесь» может очень сильно изменить обстановку, может сделать боеготовым подразделение, превратить его из аморфной массы в команду. И если появление одного-единственного человека может как-то всех замотивировать, чтобы все начали шевелиться, то почему бы мне вот так же личным примером — кроме личного примера ничего не помогает — не пытаться изменить ситуацию в нашей фантастике. По большому счёту проблема-то одна: сюда пришёл человек, который может чувствовать боль. Он достаточно жёсткий для того, чтобы отдавать приказания, брать на себя ответственность, но он чувствует боль. Он живой. И значит, другим не зазорно быть живыми.

— То есть, с одной стороны, это твой собственный персонаж, может быть, с какой-то примесью компьютерной эстетики. Присутствует некая квестовость в романах. Но с другой стороны, это человек со всеми его чувствами, тайнами и болью в том числе.

— Обязательно живой! Обязательно живой во всей своей полноте. Не функция. Он может исполнять в сюжете четко очерченную функцию, но если ему сделают больно, ему будет больно. Он будет соответствующим образом реагировать и соответствующим образом давить на тех, кто рядом... Хуже нет, чем вытаскивать раненого. Раненых-то вытаскивают по очень простой причине: если ты сегодня его бросил, завтра бросят тебя. А вот сострадание — это уже гражданское чувство. В армии раненых вытаскивают, потому что своих бросать не положено. Не положено — и все. Ценность раненого может быть равна нулю, но спасать — надо. Если, конечно, он не замечательный специалист, тут уже осмысленное действие. А так, ну зашибли кого-то, ну потащили. Помогать — надо. Сегодня ты, завтра тебе. Это игра.

— Гуманизм — это прекрасно.

— В реальной жизни мы постоянно сталкиваемся с проявлениями гуманизма. Чистого гуманизма. Ну зачем? Вот он упал пьяный. Ну зачем его тащить? Тащат. Абсолютно не надеясь на то, что ты упадёшь и тебя потащат. Потому что он — человек, живое дыхание. Был замечательный анекдот. Гудок прогудел, тётки идут с завода. В канаве лежит мужик, пьяный, грязный. Одна тётка останавливается, смотрит, начинает его шевелить. «Да брось ты! Что, мужика пьяного не видела?» — «Да погоди. Его помыть-почистить — с ним ещё жить можно». Так и живём.

— Олег, ты читаешь товарищей по цеху. Больше, чем хотелось бы. А кто тебе за последнее время понравился, запомнился?

— Из новых, из свежепоявившихся, наверное, самое сильное впечатление от того, как пару лет назад выступил Пехов с вещью «Под знаком мантикоры». Он взял французский авантюрный роман и сделал из него фантастику. Вот это было очень-очень неплохо. Сейчас Егоров-Гаркушев пытаются что-то делать. Они в начале пути, но видно, что если ребята найдут, о чём писать, то они таки напишут — каждый по отдельности и, может, вместе. На самом деле я жду, конечно, новых книг Евгения Прошкина, Михаила Тырина. Самые интересные авторы, которые у нас есть на сегодня, и которые пока ушли на дно. Легли. И молчат.

— Олег, напоследок заинтригуй читателя. Есть ли что-то, о чём ты мечтаешь когда-нибудь написать? Что-то, что в ожидании для тебя.

— Если получится, то осенью это будет напечатано.

— То есть мечта сбывается? А в двух словах?

— На самом деле очень жаль меня. Потому что: а куда дальше? Не знаю. Я сейчас весь в десятом веке. В Киевской Руси. Я обложился источниками, у меня есть исторический консультант нешуточный совершенно... Если получится, то осенью появится неожиданный и неоднозначный текст. Я ввел парочку фантастических допущений, и самое интересное, что эти допущения люди не увидят. А вот отвал челюсти от того, что представляла собой Киевская Русь тогдашняя, князя Владимира — гарантирован. Потому что это было чётко структурированное общество, жёстко построенное государство. И всё работало. Всё очень хорошо работало. Когда даёшь объемную картинку этого мира, обалдеть можно очень сильно. У нас такой страны давно не было и нет. Она кончилась, та Киевская Русь, и ничего похожего просто не было. И людей таких не было, и ничего не было. Есть над чем работать.

— Спасибо, Олег. С нетерпением ждём осени.