НУ ТАК ЧЁ, БЛИН, ДОЧИРИКАЛИСЬ?

Нина Чешко

Если бы Эдик Капибара не почувствовал, что стареет, теряет помаленьку знаменитую свою капибарью мертвую хватку; если бы не стали ему мерещиться украдливые оценивающие взгляды братвы; если бы для доказательства собственной якобы еще очень крутой крутизны не завел себе авторитетный тёзка южноамериканского грызуна идиотское хобби вечерами гонять в одиночку, без водилы даже, по самым безлюдым-темным окраинам...

В тот вечер человечеству повезло: мотор капибарьего «Чероки» взял да и заглох. Причём не где-нибудь, а аккурат на каменном мосту через Гнилянку (она же Вонючка, она же Керосинка, она же когдатошний Хрустальный Ручей). Причём заглох он ровно в ноль-ноль часов и столько же минут — человечеству повезло ещё раз.

И в третий раз повезло человечеству. Что у тачки пять колёс, одно из которых нужно крутить вручную (называется «рулевое»); что ключом от зажигания дверца, к сожалению, не отпирается, и что если за водительские права отшуршать тонну зелени, то менты их на дом принесут в красивой коробочке — вот, пожалуй, и всё, известное Капибаре про автомобиль точно. А неточно он помнил, что когда-то у его «чирика» уже шибало из носу паром, будто из чайника, и что водила тогда куда-то в чириков нос влил с полведра воды.

Ведро в багажнике имелось всегда — за этим Капибара следил. Ведро — вещь в хозяйстве нужная постоянно. Кого-нибудь при надобности бензинчиком оплеснуть, или развести цементику, чтоб опять же кого-нибудь туда ногами, а потом в водоёмчик — как же такое и без ведра?! То-то.

Да, ведро имелось; и вода тоже имелась: под мостом. Капибаре же простительно не догадываться, что воду из-под моста нельзя заливать в радиатор... особенно, если под упомянутым мостом протекает когдатошний Хрустальный Ручей, в котором воды уже давно осталось куда меньше, нежели всего прочего.

Погромыхивая ведром и матерясь раздраженно, Эдик отправился за жидкостью. Шагал он широко и решительно. Но это сперва. А вскоре и ширина, и решительность шага как-то незаметно подались на убыль. Очень уж неуютно оказалось вокруг.

Фонари, естественно, не светили; блеклые городские огни словно бы из неправдоподобного далека просвечивали сквозь черные, мотаемые ветром кроны приречного сквера; а на по-всегдашнему облепленном мутью небе почти затерялись серые пятна звёзд. Зато на небо выкатывалась луна. Уж её-то, огромную, тяжелую, низкую, заводской чад не сумел ни замазать, ни притушить даже, а сумел он только подменить лунное золото мрачным воспалённым багрянцем. И пятна лунные выкоричневели почти дочерна, прорисовались злорадным оскалом черепа, подсвеченного то ли пожаром, то ли погребальным костром...

И ещё была тишина, вязкая хлябь, сквозь которую не могли пробарахтаться ни ветряное лопотанье листвы, ни редкие шумы дремлющих улиц, ни взрёвы, гулы да стоны, прикатывающиеся то сзади, от химического комбината, то спереди, от металлургического, то вообще бо-зна откуда... А вот повизгиванье ведёрной ручки... да что там — Эдика пугали своей оглушительностью даже собственные шаги... шаги мягких кроссовочных подошв по шлифованному граниту.

Да, гранит. Гранит набережной под ногами; гранитные надолбы, перемежающиеся чугунными давлеными пауками — декоративная ограда; гранитные ступени, уводящие к маслянистой бурой воде...

Это Шизя Хрящ, державший одно время оба городских рынка, года три тому ушибся обо что-то темечком и на оной почве загорелся одеть Керосинку гранитом да запустить в неё прогулочные речные трамвайчики. Слава те, Господи, Шизю успели грохнуть до полного осуществления его Шизиного гениального замысла. Ведь уже чего только этому городу ни доставалось! Аварии на комбинатах с химическими атаками, взрывами и пожарами; всякие самолёты-вертолёты сюда падали — и целиком, и по частям тоже; про автотранспорт да поезда вообще помолчим... Единственно лишь корабли покамест тут не тонули. Правда, в Вонючке утонуть затруднительно, да было бы чему, а где и как — то дело времени. Не говоря о том, что прогуливаться на таких катерках пришлось бы в противогазах... как минимум.

Да, слава Богу, трамвайчики городу уже не грозят. Но гранит остался. Мёртвая вода в мёртвом каменном склепе. Страшно...

Страшно.

И с каждым шагом Эдику делалось всё страшней и страшней. Но он шел. Шел, из последних сил борясь с желанием вызвать по мобиле подмогу. Нельзя ведь, никак нельзя. Уж если взбрело Капибаре играться в крутого волка-одиночку, понты нужно держать до конца. Собственная же братва хуже собак: дай только почувствовать слабину — разом кинутся. И порвут.

Неча было вообще затевать эти вечерние гульки-каталки. Или бы уж позвать сразу, как двигун заглох... Да не просто так, а с накатиком: чё, мол, за хрень, чё за борзота в коллективе — у бугра возло не возит! Да, так и нужно было. А теперь... теперь уже поздно. Эдик аж застонал от досады. Вот же тупак, блин, вот же ж козёл козлиный! На хрена было самому дёргаться?! Свистнул бы шестёрок, и все дела! А теперь это уж если самому не удастся. Ведь могут же пастИ, гниды, свои же собственные могут пасти втихаря. Не для западла, а просто из дурной заботы: как бы с хозяином чего не... И пойдёт звон. Хозяин-то сдал — года не прошло, как Трефатого на правиле голыми руками задрал, а теперь ночью на улице обоспался... И всё. Это всяких там козлов-президентов переизбирают голосованием, а тут кадровые вопросы не на повестку дня ставят — тут ставят на перья... в лучшем случае. Капибара в подробностях вспомнил, как действительно голыми руками драл своего предшественника, тряхнул головой и зашагал быстрее. Хватит соплей. Взял финак — не ной, что слабак.

Нужно идти. Идти, лапать в кармане «вальтер», стискивать зубы до скрипа... Да ещё сквозь них, сквозь до скрипа стиснутые зубы, давить всякую ерунду, тупящую страх.

«По улице-мостовой шел громила за водой»... «Гремя ведром, сверкая голдяками»...

И тут...

Наверное, всё-таки лунный свет был не настолько ярок, как притворялся. Наверное, врал он всё-таки. Иначе как мог бы Эдик сразу не заметить человека, неторопливо шагающего... Нет, пожалуй, что не шагающего. И, пожалуй, не человека.

Навстречу, плавно колыхаясь под порывистым ветром, плыла личность белесовато-зелёная, облачённая в подобие библейской хламиды. Именно плыла: босые ноги личности, переступавшие с плавным изяществом, земли не касались. Ото лба личности исходило слабое сияние, глаза её были желты и вместо зрачков имели вертикальные щели; верхнюю губу приоттопыривали зубы, числом, размером и остротою людские изрядно превосходящие. Пол и возраст личности чёткому определению не поддавались.

Все изложенные подробности Капибара дал себе труд разглядеть, уже выдернув-вздёрнув вооруженную руку и с наивозможнейшей быстротой дёргая указательным пальцем этой руки. Вальтер оттараторил обойму, как прекрасно вызубренный урок; отзвенели-отпрыгали по граниту стреляные гильзы... Только после этого встречное нечто, зависнув шагах в пяти от смолкнувшего, курящегося пистолетного ствола, произнесло:

— Должен ли я понимать произведенные вами действия, как отказ от беседы?

Эдик облизнул губы, немножко посипел горлом и в конце концов выдавил из себя:

— Во блин!..

— Видите ли, — произнесло нечто, прикачнувшись чуть ближе (Капибара снова задёргал правым указательным — без толку, естественно). — Видите ли, меня прислали с важным и, надеюсь, приятным для вас известием.

Оно смолкло, очевидно дожидаясь какой либо реакции собеседника. Эдик снова посипел горлом и прореагировал:

— Ну, блин!..

— Видите ли, — нечто решило всё-таки гнуть своё, — поддержание канала связи со здесь весьма затруднительно... энергетические затраты очень значительны... у меня всего двадцать ваших минут... было...

Тут оно осеклось, дёрнулось, подалось немного назад, и Капибара тоже вздрогнул, шарахнулся вбок от грохнувшего рядом гулкого лязга...

— Это вы ваш металлический сосуд уронили, — пояснило нечто, скосившись.

— А, блин!.. — прохрипел Эдик.

Нет, он отнюдь не млел в бессмысленном ступоре, он всё это время напряженно думал. «Мазануть с пяти метров я не мог, тем более — всю обойму. А тогда где в этом блинском фуфле дырки? И почему это блинское фуфло разговаривает? Губами ни хрена не шевелит, а разговаривает... Привидение? Или, тот... как его — пришелец?»

— Последний термин наиболее близок к правде, — весьма бесцеремонно залезло нечто в Эдиковы мысли. — Но слово «привидение» тоже не лишено применимости ко мне. Я ощущаюсь только вашими органами зрения, поэтому ваш дырокол... прибор для производства отверстий на расстоянии... кстати, не могли бы вы его отодвинуть? Столь близкий ко мне металл требует дополнительных энергозатрат на компенсацию помех и сокращает...

Капибара, наконец, осознал, что продолжает тыкать «вальтером» чуть ли не прямо в светящуюся клыкастую рожу. Осознал и тут же почему-то выронил пистолет. А пришельцепривидение, наливаясь уже чуть ли не изумрудным свечением, продолжало:

— Цель изображения здесь меня — довести очень важную информацию до первого местного разумоносителя, который приблизится. К прискорбию, не имеем возможности выбирать место и время: демонстрационный период близок к истечению, а кроме вас...

Тут желтоглазая физиономия изобразила на себе некоторое сомнение — вероятно, не в том, что Эдик Капибара первый встречный, а в том, что он — носитель именно разума.

— Вы не согласились бы поддаться незначительному тестированию? Например, в вашей футурологической литературе необходимым признаком интеллекта иномирян одно время считалось умение доказать теорию... нет, тезис... нет, теорему, известную у вас под именем вашего древнего геометра Пифагора... Так вот, вы не согласитесь?..

— Ну ты, блин... — вымямлил Эдик. Вымямливая, он вспомнил хрен-зна когда слышанную приговорку про на все стороны равные Пифагоровы шорты. Да ещё и представил их себе, шорты эти. Причём не просто так шорты, а рисунок на трансформаторной будке, что около его, Эдикова, персонального скромного особнячишки. Мелом рисунок. Человечек — палка-палка-огуречик, а на нём штанишки из треугольничка с тремя квадратами. И ещё стих рядом выцарапан:

Дед Пифагор на баб был очень зол:

Назло бабью штаны он изобрёл,

Чтоб не сверкали греки Сиракуз

Квадратами своих гипотенуз.

— Грубо, — сказало нечто, каким-то немыслимым способом явно опять сумев подглядеть Эдиковы мысли. — Грубо, но остроумно. Спасибо. Теперь я могу сообщить, что ваше дело рассмотрено и что решение для вас благоприятно.

Капибара мучительно задумался, о каком деле может идти речь из тех восьми, по которым он проходил как подозреваемый свидетель или обвиняемый потерпевший. А ещё он задумался, почему его дело вместо прокуратуры рассматривал этот, который даже не человек, а типа из телика выскочил. Что ли он, этот-то, от Мундштука? Говорят, у Мунды какой-то экстрасекс... этот... кастролог какой-то на жаловании. Ну, точно: не сумел по-честному конкурента завалить — решил нечисть науськать, гнида. Однако, таки абзац... И ни тебе кола осинового под рукой, ни святой воды... Блин, хоть бы цепура не золотой была! Или золото тоже помогает? Может те, древние, которые про серебро от всяких вампиров-призраков выдумали — может, они просто некрутые были и не наскребли на желтяк?

Может, может... Чё теперь остаётся, кроме попробовать? Не наутёк же — поди, оно только того и ждёт, чтоб спиной к нему...

Исподволь, будто рассеянно теребя, Капибара нащупал замочек шейной цепи, одновременно примериваясь ловчей охлестнуть ею полупрозрачное зелёное горло и пытаясь вспомнить, как разбиралась с нечистью натасканная кобыла Баффи из любимого дочкиного сериала.

А ещё при этом он следил, чтоб ненароком как-нибудь не подумать, зачем снимает цепуру и зачем вспоминает сериал. Желтоглазая падла умеет подглядывать в мозги — так вот, чтоб не заподозрила... Впрочем, за это-то Эдик был спокоен. Уж что-что, а не думать он умел профессионально.

За всеми такими занятиями он чуть не позабыл слушать трепотню призракопришельца. А трепотня, между прочим, очень стоила того, чтоб её послушать:

— ...не смотря на что весь наш Союз с восхищением следит за вашей героической борьбой...

«Какой Союз, чё он буровит? — думал Капибара, всё раздраженней дёргая артачащийся замок. — Ах, тот... Галактический... Брешет. Не такие уж мы с Мундштуком крутые волчары, чтоб... Но своим раззвездяям надо-таки будет вломать. Конспираторы хреновы — уже вся галактика в курсе!»

А зелёномордый продолжал:

— Прошу вас не отвлекаться на скоропоспевшие выводы: напоминаю о дефиците времени. Речь моя, конечно, не о вашей вражде с... м-м-м... пластмассовый, янтарный либо из др. материала патрубок для вдыхания наркотических и т.п. паров и газов... Я подразумеваю беспримерную борьбу за переустройство среды обитания, которую вся ваша цивилизация ведёт уже больше сотни ваших лет. Сами масштабы задуманных вами изменений состава гидро- и атмосферы, теплового климатического режима, уровня радиации — дерзновенность замыслов при крайне низком уровне развития технологий — уже одно это приводит в благоговейный восторг. Когда же мы убедились в ваших несомненных успехах на выбранном вами трудообильном Пути, это было расценено, как беспримерная победа Разума и Духа над ограниченностью средств достижения Цели.

— Ишь, блин! — пробормотал Эдик, на секунду подзабыв даже про цепочечную застёжку.

— Только одно несколько удивительно. Лучшие учёные самых передовых миров Союза тщательно проанализировали ваши беспримерные успехи, экстраполировали полученные вами промежуточные результаты, и вынесли однозначный вердикт: модель окружающей среды, к воплощению которой вы так упорно стремитесь, абсолютно не совместима с жизнедеятельностью практически всех биологических форм вашей планеты. Но — зелёный развёл руками, вздохнул, — нам ли судить о высоких замыслах сверхдуховных рас?! Быть может, вы хотите явить галактике пример несравненного самоотрешения? Или собираетесь подвергнуть своё биологическое устройство столь же революционным преобразованиям? За последнее предположение говорят ваши стремительные успехи в генной инженерии и клонировании... Не нам, повторяю, подвергать критике расу, способную так сплотиться в едином экстазе Преобразования. Ведь вот, например, то же клонирование: кроме вас ни одна из ведомых нам цивилизаций, даже самых развитых технически, не рискнула на практическое воплощение этой наиболее не... непр... не-на-пе-рёд-(уф!)-сказуемой науки. А вы — вы не знаете сомнений. Значит, ваш разум самый предусмотрительный и непогрешимый в галактике!

— В натуре, блин! — покладисто согласился Капибара, наконец-то сумевший разобраться со строптивым замочком.

— Значит, этот вопрос решен, — с явным, но не вполне понятным облегчением перевёл дух приведениепришелец. — Теперь о мелочах...

Он вдруг оглянулся, обвёл взглядом зазолотившихся глаз скверные (в смысле, слагающие из себя сквер), измордованные кислотными дождями деревья; жалкую травку, из последних сил цепляющуюся за жизнь на вытоптанных газонах; Керосинку, играющую в лунных лучах радужными разводами нефтяных пятен...

— Хорошо тут у вас, — произнёс зелёный каким-то непрежним, растерявшим официальность голосом. — Растения живые, речка... Рыбка вон плавает...

Последним замечанием клыкастое привидение умудрилось свершить невозможное: огорошило Эдика даже сильнее, чем собственными появлением, способом вести разговор и регулярными посягательствами на содержимое Эдиковых мозгов. Услышав про рыбку, Капибара так и замер с недоснятой цепочкой в руке; потом медленно, опасливо оглянулся на реку. Из-под моста действительно выплывала огромная рыбина — скумбрия холодного копчения.

А желтоглазое нечто встряхнулось, будто вылезший на сушу ньюфаундленд, зыркнуло на пристёгнутый к рукаву какой-то прибор (не на часы ли?) и вдруг зачастило, словно боясь опоздать:

— Итак, в результате рассмотрения вашего дела Галактический Совет принял решение, которое полностью удовлетворит всех. Мы имеем заявки от трёхсот двадцати четырёх цивилизаций, мечтающих жить в мире, аналогичном вашему нынешнему (подчёркиваю: ны-неш-не-му, с растениями и рыбой). Да, мечтающих, но лишенных вашего упорства, вашей духовности и вашей силы разума, а потому неспособных преобразовать собственные миры. Поэтому вашу планету, после её освобождения, решено выставить на свободный аукцион.

— Ты это чё, блин, ляпнул?! — вконец уже примерившийся накинуть цепочку на светящуюся салатную шею Эдик опять замер, таращась. — Какое освобождение? От кого?!

Зелёный много- и длиннозубо осклабился:

— От вас, разумеется! Повторяю: лучшие учёные самых передовых миров тщательно проанализировали ваши беспримерные успехи и способом экстраполяции получили точную модель окружающей среды, которую вы так упорно себе создаёте. Поздравляю вас. В созвездии Гнилоеда (от, как вы говорите, Полярной Звезды через первую чёрную дыру налево) найдена планета, условия на которой полностью соответствуют вашему идеалу. Океаны — смесь лёгких углеводородов и поверхностноактивных веществ, газовая оболочка — окись азота, токсины, пепел и пыль; кислотные дожди; жара до восьмидесяти ваших градусов по вашему Цельсию... и всё это ярко светится от радиации. Ещё раз поздравляю: принято решение о поголовной и безвозмездной переброске туда всей вашей расы до последней особи. Нет-нет, — привидениепришелец легко уклонился от кинувшегося на него с цепочкой Капибары. — Это бесполезно: я ведь голограмма. Не нужно благодарностей и подарков. Да, я понимаю, сколько времени и сил мы вам сэкономим. Но мы это делаем не столько для вас, сколько для себя же самих. Сохранённый с нашей помощью пыл вы потратите на новые беспримерные подвиги, явите нам новые вершины разума, озарите нас новой вспышкой всехобъединяющего дерзновенного духа. Итак, — ещё один короткий взгляд на «как бы не часы», — моя миссия выполнена. Срок вашей всеобщей эвакуации назначен на...

Отвратительный скребущий звук — будто гигантский коготь полоснул по остекляневшему небу. Противный голос, раздавшийся как бы и ниоткуда, и отовсюду разом, протараторил короткую фразу (в Эдиковом мозгу пронеслось что-то в роде «опустите ещё монетку или заканчивайте разговор»).

— Извините, мне пора, — сказал зелёный светящийся.

И исчез.

Совсем исчез.

Как и не было.

Минут пять Капибара стоял, где стоял, морща лоб, натужно и беззвучно шевеля губами, растерянно скребя бритую макушку. Затем аккуратно надел свою цепуру. Затем подобрал, перезарядил и опять затолкал в карман «вальтер». А потом подобрал ведро и шагнул к реке.

Зачёрпывая маслянисто-коричневую, воняющую бензином воду он вспомнил, что у дочки есть англо-русский словарь, и решил, что это хорошо. Потому что паханом в ООН работает теперь не то португалец, не то вообще араб, и если написать ему по-русски, он не прохавает.