ПИКНИК НА ДВУХ ОБОЧИНАХ

Роман Арбитман

Недавний выход в санкт-петербургской «Амфоре» отдельного издания автобиографических «Комментариев к пройденному» Бориса СТРУГАЦКОГО вызвало у автора этих строк — давнего и преданного почитателя таланта АБС — смешанные чувства. Как писать? К содержанию «Комментариев» претензий нет (как их не было и три года назад, когда первые фрагменты напечатал журнал «Если»), а вот к качеству и месту данного конкретного издания 2003 года — вопросов много, и почти все злобные (трудно отделаться от ощущения, что тут поработал некто абсолютно равнодушный и чужой, типа ридли-скоттовского alien'а). Промучившись над текстом, рецензент махнул рукой и решил — в соответствии с любимым высказыванием российского Гаранта Конституции — просто отделить котлеты от мух.

Часть 1. ЧТО

Есть мнение, будто открывать посторонним дверцу в так называемую «писательскую кухню» — занятие нескромное, суетное и общественно-вредное: дескать, нормальному читателю должно быть до лампочки, каким ветром творцу надуло идею книги, сколько раз он переписывал свою нетленку и сколько разных гнид (мужеска и женска пола) пытались воспрепятствовать выходу сочинения в свет. Главное, мол, результат (то есть сам текст), прочее вторично и должно стать достоянием, в лучшем случае, историков литературы...

Изложенные выше соображения, однако, отступают, когда речь идет о вещах знаменитых авторов (едва ли не духовных гуру для нескольких поколений), чьи поклонники давно составляют внушительную армию интеллектуалов. Тут всякая мелочь перестает быть мелочью, всякое лыко тянется в строку, а «сор», из которого растут знакомые с юности строки, сам по себе оказывается драгоценным. Потому-то выход «Комментариев к пройденному» не останется незамеченным в среде любителей НФ. Высокое читательское любопытство ценителей творчества братьев Аркадия и Бориса Стругацких будет удовлетворено. Тем более, что в названии книги нет лукавства. «Ни в коей мере не следует рассматривать эти заметки как «Воспоминания о пережитом» и тем более как мемуары типа «Наша жизнь в литературе», — предупреждает Борис Натанович в первой же главе. — Жизнь моя (да и АН, пожалуй) отнюдь не изобиловала — слава богу! — ни увлекательными приключениями, ни загадочными событиями, ни социально-значимыми поступками, ни — хотя бы — тесными контактами с великими людьми ХХ века... «Комментарии» эти суть не более чем по возможности систематизированные заметки относительно написанного АБС за тридцать пять лет — то, что показалось мне (лично мне!) любопытным; или заведомо неизвестно широкой публике; или представляет собой ответы на вопросы читателей, накопившиеся за все эти годы».

Созданное на материале скупых дневниковых записей и переписки соавторов, повествование выстроено в хронологическом порядке. Таким образом, читатель становится свидетелем духовной эволюции авторов, от «Страны багровых туч» до «Града обреченного»: от молодых, веселых и еще не очень литературно искушенных парней, искренне разделяющих идеологические догматы Страны Победившего Всех Социализма, до немолодых, мудрых, желчных и глубоко скептичных профи, вынужденных тратить великое множество времени и сил, чтобы не дать Системе раздавить себя и чтобы как-то минимизировать число неизбежных потерь, с которыми их книги придут к читателю.

Да, истории возникновения и трансформации многих замыслов сегодня крайне интересны (мог ли кто-нибудь, допустим, предположить, что философичные «Трудно быть богом» или «Улитка на склоне» первоначально задумывались авторами как невинные развлекательные повестушки «с приключениями»? Подобных примеров в тексте немало). Но, быть может, еще интереснее и поучительнее читателям XXI века наблюдать за тем, насколько противоестественным — в эпоху госмонополии на печатное слово — был путь от рукописи до книги. Нелишним будет напомнить, что члены Союза писателей Стругацкие отнюдь не являлись каким-то нелегалами и активными «борцами с режимом»; уважая выбор коллег-диссидентов, сами фантасты не переправляли свои неопубликованные тексты на Запад и, как правило, не творили «в стол», ибо хотели быть прочитанными в свое время и в своей стране. Не тут-то было! «Оттепель» ранних 60-х, когда ретивость цензоров и трусость чиновников еще не достигли апогея, а единственным «профильным» издательством рулили так-сяк вменяемые чиновники (позволявшие нормально работать талантливым редакторам), на десятилетия сменилась «заморозками». Власть решила (цитируем) «показать возомнившей о себе «интеллигузии», кто в этом доме хозяин и с кем он — не с эренбургами вашими, не с эрнстами вашими неизвестными (...), а со старой доброй гвардией, многажды проверенной, давным-давно купленной, запуганной и надежной». Рукописи возвращались к авторам с требованием идеологической правки идиотического свойства. В 70-е у Стругацких не вышло НИ ОДНОЙ новой книги — при том, что новые вещи были и кое-как протискивались к читателю в тонких научно-популярных или региональных журналах (за публикацию «Сказки о Тройки» иркутсткая «Ангара» была попросту ликвидирована). Повесть «Гадкие лебеди» вплоть до горбачевской перестройки вообще не смогла пробиться в печать.

Совсем перекрыть кислород авторам не смогли, зато смогли держать писателей на голодном пайке. Например, между журнальным изданием популярнейшего ныне «Пикника на обочине» и книгой — донельзя обкромсанной цензурой! — прошло ВОСЕМЬ лет; и это при том, что внятно сформулировать, в чем же состоит крамола повести, инстанции даже не пытались, отделываясь мрачными и вполне бредовыми намеками. Хотя авторам все было ясно и без намеков. Еще со времен первого «позднехрущевского» похолодания Стругацкие сумели сформулировать для себя главное: «Не надо иллюзий. Не надо надежд на светлое будущее. Нами управляют жлобы и враги культуры. Они никогда не будут с нами. Они всегда будут против нас. Они никогда не позволят нам говорить то, что мы считаем правильным, потому что они считают правильным нечто иное...»

Примечательно, что именно сегодня — как десятилетия назад — и тексты АБС, и непростая судьба многих из них вызывают вновь «неконтролируемые аллюзии». Если страна опять движется к карикатурному единомыслию и всеобщему «одобрямсу» линии партии (ну разве что название партии поменялось), то книга Б. Стругацкого, помимо прочего, начинает выглядеть еще и необходимым напоминанием о том, ЧТО мы уже проходили и К ЧЕМУ мы можем прийти снова. Пусть даже бородатый основоположник Учения прав, и на новом витке исторической спирали трагедия действительно всегда сменяется фарсом.

Часть 2. ГДЕ И КАК

...Нет, все-таки любопытно, отчего «Амфора» ныне взялась издавать Стругацких? В смысле не почему издают Стругацких, а почему именно «АМФОРА» — и Стругацких? Оксюморон. Тем, кто не в курсе дела, сообщим: еще до выхода рецензируемых «Комментариев» в этом санкт-петербургском издательстве успели тиснуть четырехтомник писателей, а следом — выпустить два романа, написанных Борисом Натановичем уже без соавтора. Что это — любовь? Идеология? Корысть? Тонкий расчет? Сразу отметем любовь: невозможно поверить в то, что издателям, напористо и громогласно пиарящим невнятные и «маловысокохудожественные» опусы Крусанова, Секацкого, Носова или Назарова, ЛИТЕРАТУРНО близка проза Стругацких. Может быть, для «Амфоры» привлекателен антитоталитарный пафос Стругацких? Едва ли. За «идеологию» в издательстве давно отвечают ксенофобские и имперские опусы Проханова, каждой своей корявой строчкой жаждущего сильной руки МВД, КГБ и прочих мрачных АБВГД. Так, может, «Амфора» тиражирует классиков отечественной фантастики исключительно ради денег? И это вряд ли. То есть вещи Стругацких, конечно, никак не убыточны, однако и сверхприбыли с них сегодня не получишь — учитывая, что Борис Натанович разумно не вверяет эксклюзивных прав ни одной конторе, а потому на сегодняшнем рынке одновременно присутствует и множество иных их изданий, от высоколобого «Вагриуса» до массовых «АСТ» и «ЭКСМО»...

Итак, остается расчет, притом подловатый: похоже, Стругацкие нужны «Амфоре» в качестве банальной индульгенции, лукавой отмазки, дабы совсем не погубить свое реноме в глазах чистоплотного читателя. Еще год-полтора назад кульбиты «Амфоры» могли казаться некими «поисками жанра», теперь же ее алгорим легко просчитывается. Вот почему ангажированность декорируется ныне под всеядность. Выпуск Стругацких в одной обойме с Прохановым, Лимоновым и Саддамом Хусейном должен выбить аргументы у тех, кому направленность политических игрищ питерских шустриков внушают тревогу. Кинешь камень в издателя — невольно попадешь в любимого автора, выставленного в качестве «живого щита». Ну а поскольку вся акция, связанная с АБС, — лишь прикрытие, то откуда взяться тщательности при подготовке их книг? Упомянутый четырехтомник, сляпанный кое-как, — лучшее тому доказательство. Концепция «четырех стихий», специально придуманная Сергеем Бережным (человеком, в штате «Амфоры» не состоящим), выглядит, прямо скажем, высосанной из пальца. Но издатели и вовсе лишили беднягу Бережного возможности ее печатно обосновать, сократив предисловие-разъяснение до нескольких дежурных строк на обложке.

Еще краше получилось с «Комментариями к пройденному». В выходных данных можно обнаружить фразу: «Идея и составление Ильи Стогова». Кислотно-ррреволюционный юноша Стогов (он же Стогофф) — деятель небезызвестный, с одинаковой легкостью лабающий романчики, справочники, путеводители, статейки для гламурных журнальчиков (послесловие к Саддаму — тоже его рук дело). Понятно, что для «Амфоры» многостаночник Стогов — крупнейшая культурная величина, вполне соизмеримая со Стругацкими. Но все-таки, быть может, следовало бы подыскать для нешуточного дела составления (при живом-то авторе!) человека более вдумчивого, глубокого и ответственного? Ну Бари Алибасова хотя бы, а еще лучше — Децла. Полагаете, они справились бы хуже?

Все свою титаническую работу г-н Стогов совершил с помощью ножниц и клея, потратив на нее явно не более двух часов рабочего времени. Ввиду того, что текст «Комментариев» Борис Натанович написал еще раньше для редактируемого Светланой Бондаренко ПСС Стругацких (собрание вышло в донецком «Сталкером»; считается образцовым; рассказы о писательско-издательских судьбах той или иной вещи включались в соответствующий том), составитель механически свел все комментарии в один конволют. И все дела. По словам петербургского текстолога Юрия Флейшмана, — одного из тех, кто готовил к печати названное выше ПСС, — произвол составителя бросается в глаза с первых же строк. По ходу дела Стогов что-то по-свойски поменял местами (наплевав на хронологию), треть выкинул (скажем, из 11 вопросов к «Жуку в муравейнике» оставил 4), из текстов многих приводимых писем убрал знак <...> (какая, на фиг, разница? кто проверять будет?), незнакомые слова заменил на знакомые (скажем, идиоматическое выражение «со всеми онерами» превратилось в бессмысленное «со всеми манерами» и т. п.), а завершил книгу публикацией своей беседы с Борисом Натановичем, где писателю пришлось стоически отвечать на вопросы типа: «Вы ведь примерный семьянин, да?» — и отбиваться от глубокомысленных утверждений, вроде: «А еще я знаю, что вы равнодушны к алкоголю. И это странно, ведь все более или менее известные приличные прозаики умерли именно от алкоголизма.» Совсем испортить книгу вся эта тупая липкая стоговщина, по счастью, не способна, а вот подпортить удовольствие людям знающим — безусловно.

И тут нам скрепя сердце приходится задать неизбежный и неприятный вопрос: для чего Борис Натанович вообще связался с этой «Амфорой»? Теряемся в догадках. Быть может, БН не ведал о ее репутации и о том, в какую компанию угодил (вряд ли господа издатели выкладывали перед фантастом свои темпланы и хвастались взахлеб своими Прохановым и Саддамом). А, может, демиург просто посчитал мелочным с высоты прожитых лет вообще глубоко вникать, ЧТО там за издательство такое, ЧЕМ оно еще занимается и КАК готовит свои книги. Попросили тексты — ну и дал, не жалко, работайте. К началу 2003 года сочинения братьев-фантастов вышли в 33 странах мира на 31 языке. Издательством больше, издательством меньше... «А меня ничто не интересует, — сказал Румата. — Я развлекаюсь. Я не дьявол и не бог, я кавалер Румата Эсторский, веселый и благородный дворянин, обремененный капризами и предрассудками и привыкший к свободе во всех отношениях. Запомнили?» (из романа А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом»).