ТЕНИ ЧЕТВЕРТОГО РЕЙХА (ИЗ ПЕРЕПИСКИ ПИСАТЕЛЕЙ-ФАНТАСТОВ)

Андрей Валентинов , Сергей Ястребов

Вопросы, поднятые в докладе «Четвертый Рейх» («Реальность фантастики», № 1»), продолжают волновать тех, кому небезразличны метастазы нацизма, проникающие даже в, казалось бы, столь «далекую» от нашей реальности Фантастику. Автору приходится не только отвечать на вопросы, но и порой вступать в настоящие дискуссии. Помещенные ниже письма интересны не только острой постановкой проблемы, но и широтой тем, затронутых в ходе заочного спора.

СЕРГЕЙ ЯСТРЕБОВ:

Андрей Валентинович, простите меня.

Я написал повесть «Лунная соната» (опубликована в журнале «Полдень, XXI век» № 2 за 2003 год) и только потом прочел текст Вашего свирепого доклада о «Четвертом Рейхе». Четвертый не четвертый, но очередную прозаическую апологию Третьего Рейха я действительно в меру своих способностей постарался создать. Причем в трезвой памяти, вполне сознавая, что, собственно, делаю.

Конечно, я не Дик, не Лазарчук и даже не Бессонов. Может, моя повесть вообще пройдет незамеченной, но что делать — для меня-то она очень важна. И в равной мере для меня важно Ваше мнение. А тут такой конфуз: завет Мастера выполнен с точностью до наоборот. Поверьте, я не ерничаю, а говорю вполне серьезно. Хотя надо признать, что ситуация забавна. Говорят, что, прочитав труды молодого Фихте (считавшего тогда себя главным апостолом кантианства), мягчайший и корректнейший профессор Кант, поморщившись, изрек что-то вроде: «Господи, защити нас от друзей, а с врагами мы уж как-нибудь справимся сами». Вот уж чего не хотелось бы. Чего не хотелось бы — так это непонимания.

Вот почему я и взялся сейчас за перо. Ну, за клавиатуру. Не для того, чтобы полемизировать, конечно. Не с чем тут спорить. Восхвалять нацизм — преступление. Даже если отвлечься от чисто эмоциональных вещей. Я вот просто боюсь пересчитывать, сколько именно мужчин в моей семье не вернулось со Второй мировой; если по обеим линиям, то как бы не десяток.

И все же — даже на этом фоне я должен Вас упрекнуть, как минимум, в некотором сознательном умолчании.

Уж если говорить правду, так всю. А Вы ведь не можете, например, не помнить, что один из Ваших любимых героев, Антон Васильевич Туркул, закончил Вторую мировую войну в должности командующего соединением РОА (так называемой «4-й дивизией», она же Зальцбургская группа войск). И ладно Туркул, который вообще всегда был изрядным авантюристом! Умнейший, выдержанный, героический и всеми бесспорно уважаемый Владимир Константинович Витковский тоже ведь поддержал участие белоэмигрантов в войне на стороне Рейха. А подполковник Пташников, которого мы (спасибо «Оку силы») все-таки имеем право считать живым, — где к 1942 году оказался он?

...Ну, Пташникову, считайте, повезло. К началу войны он работал по специальности не то в Шотландии, не то в Америке. А работай он в Белградском или Загребском университете — тогда бы куда делся? К титовским партизанам, под красные знамена? А окажись в петэновской Франции — пошел бы 22 июня в советское консульство и потребовал записать его в Красную армию? Вы сами в это верите?

Кто-кто, а уж Вы легко можете поставить себя на место эдакого «руссо бланко», готового войти в союз хоть с самим Врагом рода человеческого, дабы не воздвиглись над Евразией, а то и над всем миром, башни с проклятыми красными пентаграммами. Даже говорить об этом не стоит, ибо из Ваших текстов это очевидно. И вот ударная группа генерала Туркула стирает с лица земли Мценск, а эсэсовская бригада Бронислава Каминского — Варшаву. Вот полковник Неженцев, красиво сидя на лошади, выкликает по офицерским ротам: «Господа, желающие на расправу!..» Между прочим, тот же Пташников Ледяной поход вспоминает часто, но вот о том, что добровольцы в этом походе после каждого крупного боя расстреливали человек по пятьсот пленных, он как-то не слишком подробно пишет. А у тех первопоходников, которые про это все-таки пишут, покаянный тон как-то не просматривается. Зато фельдмаршал Манштейн считает нужным оправдаться в мемуарах, что приказ Гитлера расстреливать на месте пленных комиссаров (только комиссаров!) был воспринят как преступный, заторможен штабами и в войсках якобы не выполнялся.

Ну, и кто из них лучше?

И почему литература должна быть в указанном смысле лучше, чем реальность? Почему?! Если мы отчасти живем жизнями наших героев (а это всегда так), значит, просто обязаны брать на себя в том числе и их грязь, их ошибки, их преступления...

В каком-то смысле это проблема не более как техническая. Не берясь комментировать соображения Дика или Лазарчука, скажу только за себя. Эксплуатируемая мной манера «военно-исторического экзистенциализма» (как обозвал это один мой весьма умный знакомый) потребовала по ходу дела вознесения апологии Третьему Рейху. И я ее вознес. Вот и все. «Ничего личного», как принято сейчас говорить.

Не повторяете ли Вы ошибку тех, кто всерьез объявлял Хорхе Луиса Борхеса фашистом за его рассказ «Deutsches Requiem»?

Нет, нельзя сказать, что все так уж по-экзистенциалистски просто.

Разумеется, есть и сопутствующие факторы, которые заставляют одного автора за другим возводить в своей прозе цитадель «Четвертого Рейха». Во-первых, это забавный, но очень понятный идеологический откат: дорвались. Во-вторых, в истории Рейха безусловно есть своя особая (хотя и довольно тривиальная по сути) эстетика, на которую всяческие беспринципные формалисты охотно клюют. Черные мундиры там, реактивные истребители...

...Ламеллярные доспехи, звуки букцин. А куда от этого денешься? История есть история. Работая с тканью, ты волей-неволей опираешься на ее фактуру. Если шьешь рубашку — то на физическую фактуру, а если пишешь прозу — то на эстетическую. И загрохочут по страницам очередного романа Pz.Kpfw.V из эсэсовской танковой армии группенфюрера Дитриха, прорываясь при свете синих фар через Арденны. Это, боюсь, неизбежно, как неизбежна литературная мифологизация любой приличной империи — хоть Римской, хоть наполеоновской. И все это — не более как инструмент, которым каждый автор может, если ему это потребуется, решать свою задачу.

Вот через какое-то время мы наверняка встретимся с волной произведений, которые будут в таком же духе использовать эстетику уже СОВЕТСКОЙ империи. Первая ласточка промелькнула недавно — это роман Сергея Анисимова «Вариант Бис». Первая моя реакция по прочтении этой книжки: ну так же нельзя! Вторая реакция: зато какая проза великолепная! Вот вам и антитеза, в которой всем, кто вообще заинтересован в подобных вещах, так и предстоит оставаться. Как в артиллерийской «вилке».

Если бы я сначала ознакомился с Вашим мнением о Четвертом Рейхе и только потом взялся за свою повесть — в ней, скорее всего, не изменилось бы ни строчки.

После этих слов я хотел было в заключение повторить, как Суворов в предисловии к «Ледоколу»: «Простите меня». Потом подумал: а за что, собственно? Вы старше меня почти на двадцать лет, но в любом случае мы с Вами оба — люди уже существенно послевоенной эпохи. Тяга ко всяческой белогвардейщине явно имеет у Вас и у меня схожую природу. Личные счеты ко Второй мировой войне... ну, это понятно. А если вспомнить Ваш роман «Сфера», то мой прадед и в польской кампании участвовал (правда, мальчишкой еще), и заместителем наркома был, и на Сталинградском фронте не последнее место занимал. Хотя я его не помню совсем...

Нельзя вырвать себя из исторического контекста, который тебя же и породил. Да, это аксиома. Но это же не основание, чтобы запрещать себе рефлексию! Скажем аккуратнее: чтобы ограничивать свою рефлексию. Потому что, ограничивая рефлексию, ты, в конце концов, просто перестаешь быть человеком. А что касается опасности, которую таят в себе некоторые эксперименты с воображением — так ведь познание вообще вещь опасная. Примерно то же самое было с изучением радиоактивности, грозовых разрядов, с учением о множественности обитаемых миров. Историку, будь он профессионалом или любителем, приходится идти на риск, чтобы, наконец, увидеть реальность объемной.

Чтобы увидеть Сферу.

АНДРЕЙ ВАЛЕНТИНОВ:

Вы затронули сразу несколько проблем, посему будем разбираться последовательно.

Вашу вещь, к сожалению, не читал, поэтому как-либо оценить ее не имею пока возможности. Но безотносительно этого, сама постановка вопроса («простите меня» — «не-а, не прощайте меня») несколько несерьезна. Никаких заветов, политических завещаний и лютеровых тезисов я не прокламировал и, тем более, не требовал их исполнения. «Если бы я сначала ознакомился с Вашим мнением о Четвертом Рейхе и только потом взялся за свою повесть — в ней, скорее всего, не изменилось бы ни строчки.» И слава Богу! Я вообще не гуру (нашли гуру, однако!), скорее — глас вопиющего в пустыне. А для оного гласа вполне достаточно услышать эхо. И это эхо я, как Вы сами констатировали, услыхал, слышу и, думаю, буду слышать еще долго.

А не обратили ли Вы внимание на время написания доклада о Четвертом Рейхе? Два года тому — и только сейчас нашелся смелый журнал, решившийся его напечатать. Не ради хвастовства, но ради сравнения замечу, что мою публицистику (всю!) в последние годы печатают не только сразу, но и одновременно в нескольких изданиях. Скажем, последний доклад уже напечатан в трех журналах. От «Четвертого Рейха» отказывались ВСЕ, включая, между прочим, и «Полдень». Видать, текст скучный — и совершенно неактуальный. Давно, мол, дело было…

А если серьезно, то наша политкорректность по отношению к нацикам меня поистине умиляет.

Так что будем считать, что все завершилась почти по-голливудски. Доклад напечатали, Вы его прочитали. Чего еще желать? Касательно же избранного Вами объекта художественного изучения (Рейх) и метода его освоения («прозаическая апология») могу сказать, что само по себе это ни хорошо, ни плохо. Каждый автор вправе писать, что он хочет и как хочет. Иное дело, результат. Более конкретно смогу высказаться лишь после прочтения Вашей повести.

Пока же об иных проблемах, затронутых Вами.

«…Я должен Вас упрекнуть, как минимум, в некотором сознательном умолчании».

Упрекнули. Будем разбираться. «Уж если говорить правду, так всю». Да с удовольствием!

Итак, наши с Вами любимые белогвардейцы, как пособники Гитлера. Вы совершенно правы, все это я знал, причем еще до того, как начал писать «Флегетон», первую из моих книг, прямо посвященных Белому делу (как и многое другое, например, что Туркула считали не просто «авантюристом», а самым настоящим буйным сумасшедшим). Оказало ли это влияние на мое восприятие героев книги, скажем конкретно, Туркула и Витковского? Да, оказало. Но прямо выразить в тексте это я не имел возможности. Действие происходит в 1920-21 годах, и герои никак не могут прозреть Грядущее. Кроме того, Туркул образца 1921-го и он же через двадцать лет — все-таки разные люди. Два десятилетия бесполезной борьбы с Большевизией, два десятилетия отчаяния, ненависти, бессилия... Оправдать нельзя, но понять все же можно. Поэтому скажу так: мы не судьи тому поколению, иное дело, согласиться с ними не можем. Но именно тому поколению, а не Переслегину!

Во «Флегетоне» же я мог лишь намекнуть. Помните споры Пташникова и Туркула о перспективах борьбы? Туркул не сдается, он готов сотрудничать хоть с Кемалем (пока что) — лишь бы против большевиков. Так что Грядущее все-таки отбрасывает тень. Но это Грядущее моему главному герою просто неинтересно, он даже не хочет о нем думать. Книга — о Прошлом.

«Око Силы» писалось иначе, и там я вполне сознательно направил того же Туркула превращать в щебенку Мценск. Князь Ухтомский прямо сравнивает действия белых с «подвигами» СС. Помните? «Мы хуже СС!» Мог ли я высказаться яснее?

Между прочим, судьбу Арцеулова (героя «Ока Силы») во Вторую мировую я обозначил без всяких недомолвок. Помните его видение в пещере? Так что не пошел бы он ни к Власову, ни к Краснову. Пташников же, думаю, вообще не захотел бы воевать — ни за кого. Мобилизовать бы не смогли. Инвалид!

Не могу не остановиться на еще одном аспекте проблемы «Туркул и Шикльгрубер» — на этот раз в самом общем плане.

А не обратили ли Вы внимание, что в Белом движении было очень много (мягко говоря!) германофилов? Бермонт-Авалов, Маннергейм, Краснов, Скоропадский? Почему германофилы? Кажется, даже Великая война не смогла изжить давнего, традиционного германофильства части российского общества. В свое время импульс давался с самого верха, только в последние годы Александра III ситуация изменилась. И то не слишком. Вспомните Розанова. Он, после Февраля видевший в каждом «левом» немецкого шпиона, до войны считал, что неплохо бы эту будущую войну с немцами «слегка» проиграть. Польза, мол, будет.

Так вот, «дрозды» как раз из числа германофилов, как ни странно это звучит. С одной стороны они (см. дневник Дроздовского и мемуары иных «дроздов») проклинают большевиков за Брест и за «предательство союзников», а с другой… Кто был их реальным союзником в Ясском походе? Наивный вопрос: почему бы отважным «дроздам» не врезать тевтонам где-нибудь под Каховкой? Ведь именно тогда шла Вторая Марна.

Про оружие от Краснова и Скоропадского, получаемое «добровольцами», не стоит и упоминать. Как и про их полный «нейтралитет». Ну да, красные хуже немцев! Так и ведь красные считали аналогично, только с обратным знаком.

Из ненавистников Германии (путь и платонических) могу назвать лишь Деникина. Так ведь он не только русский, но еще и поляк. Чему удивляться?

Так что германофильство — давняя, традиционная позиция значительной части российского офицерства. Это еще один аргумент (не оправдание!) поведения Туркула и Витковского перед и во время Второй мировой. Оно б, конечно, подумать им, прикинуть бы, что немец не тот пошел, разобраться…

А мы с вами — разобрались?

Теперь к вопросу о зверствах белых. Кое-что уже сказано выше. Пташников же и Арцеулов, прошагавшие всю войну по уши в крови, относятся к расстрелам пленных, как к привычной данности. «Децивилизация» — как выразился кто-то их моих героев. Но вот Косухин, тоже мой любимый герой (сам не очень-то гуманист) высказывается по адресу белых более чем конкретно: «Да твои беляки — зверье, бешеные псы, похуже всяких оборотней. На вас крови — броненосцы пускать можно…» Между прочим, я, автор, с этим и не спорю, лишь показываю, что красные ничем не лучше. В «Оке Силы» позиция, заявленная Луниным и Ухтомским, тоже вполне однозначна.

Кто хуже — Манштейн или Туркул? Для нас — Манштейн хуже, будь он хоть рыцарем-госпитальером. «Война домова» — наше дело, разберемся, а вот иностранное нашествие — нечто иное.

Итог. То, что в борьбе красных и белых я целиком на стороне белых, не означает, что я не вижу страшных изъянов в Белом движении, которые и привели его к быстрой гибели. Мне казалось, что именно это я и пытался высказать в своих книгах.

«Если мы отчасти живем жизнями наших героев (а это всегда так), значит, просто обязаны брать на себя в том числе и их грязь, их ошибки, их преступления...»

Не так! Не брать на себя (все-таки мы с Вами лично в этом неповинны), но прочувствовать, вдохнуть ноздрями, ощутить боль корнями нервов… Знаете, когда мой любимый герой Степа Косухин должен был расстрелять пленных, я дважды эту сцену переписывал. Не удержался — смягчил, вначале там еще хуже было. А потом, когда Степу пришлось убивать… Не выдержал и тут — воскресил во второй трилогии.

В том, почему о Рейхе пишут и будут писать впредь, мы оба, кажется, вполне согласны. Вы даже прокопали дальше и глубже. Но предела нет. Опустишься на самое дно — снизу постучат…

Копаем.

«…Неизбежна литературная мифологизация любой приличной империи». Для начала выделю слово «приличной». Но об этом — чуть позже. Пока же о «неизбежности».

Дело не только в эстетике (Рифеншталь ли, братья Васильевы — не так важно) и памяти о пиве по двадцать две копейки кружка. Любая Империя — соблазн, причем из тех, что близки к смертному греху. Человек вместо того, чтобы решать проблемы самостоятельно, веря в себя, как в образ и подобие Божие, передоверяет эти проблемы кому-то другому. В демократическом государстве (настоящем, точнее, идеальном) личность доверяет системе только небольшую часть собственной ноши. Соответственно, и платить за это приходится немного. Это — удел сильных. А вот слабым легче скинуть все, вплоть до права самостоятельно размышлять и принимать решения — в обмен на покой и безопасность. Империя сие обеспечивает, зато и плата высока — приходится отдавать самого себя, превращаясь из наместника Божьего в «колесико и винтик». Более обыденное сравнение: зверь на воле — и он же в зоопарке. В каждом варианте есть свои преимущества, иное дело, что человек — все-таки не зверь.

Итак, всегда найдутся люди, вздыхающие о клетке и трехразовом питании. Предел их вольномыслия — громкий рев: «Мяса не хватает! Ревизора сюда!» Требовать свободы — главного человеческого богатства, они просто не захотят. Отсюда и вздохи: запирайте, только чтобы поезда по расписанию. А если наш зоопарк станет еще и самым большим в мире — и с самым богатым коллективом хищников...

Это правило общее. Но вот случай с Рейхом — особый. Напомню: «Неизбежна литературная мифологизация любой приличной империи». Приличной! А Рейх, что Третий, что гипотетический Четвертый?

Несмотря на очевидность ответа, подчеркну важное обстоятельство. В «приличной» Империи (даже в позднем СССР!) люди платили САМИ, сами отдавали свою свободу и свой труд. А вот немцы, соблазненные Шикльгрубером, купились на возможность «передоверить» эту оплату другим — евреям, восточным рабам, батракам-полякам, добровольцам из Норвегии и Дании. В этом главная подлость Рейха. Хочешь нацизм — корми его своей же плотью и плотью своих детей. Каждый народ достоин своего правительства. Но вот тащить в пасть коричневому Левиафану тех, кто такого ничуть не желал… Как это назвать? Поэтому нацистский режим — подлый режим. Сталин был не совсем прав, говоря, что Гитлеры, мол, приходят и уходят. Не САМИ они приходят — и не САМИ уходят. Как именно происходит и то, и другое, хорошо известно. Так что виновен не только бесноватый «соблазнитель», но и «соблазненные», причем ничуть не меньше.

Вывод. Даже самый заядлый имперец, но все же человек, любящий свой дом, свою семью и свою землю, никогда и ни за что не может пожелать успехов Рейху № 3 — и его продолжателям. Это даже не мазохизм, это просто грязная измена своему народу. А то, что за измену платят не рейхсмарками, а, скажем, возможностью напечататься и «прославиться» — разницы никакой нет. Та же бочка варенья и корзина печенья, хоть и в иной упаковке.

Меня часто упрекали за «Четвертый Рейх». Главный аргумент: война окончилась, всем — спасибо, будем играть в шахматы и прочие «стратегички». На это отвечаю: окончилась война с государством Германия, а вот война с нацистами окончится еще нескоро. Назовем вещи своими именами. В последние годы под влиянием уже указанных причин, ряд талантливых (и не очень) авторов начали виртуально (пока виртуально!) подыгрывать нацизму. Среди этих людей, увы, мой хороший друг и замечательный писатель Андрей Лазарчук. Могу лишь сказать: ему, быть может, и позволено. Ему! Но ведь коричневый вал давно перехлестнул «Иное небо»!

О Переслегине не хочется лишний раз поминать. Все, что хотел высказать, я уже высказал. Промолчу — из брезгливости. Равно как и о толпе эпигонов с их «Отрядами» и «Драконами Третьего Рейха».

А вот о дружбе-фройндшафте, готовой простить и даже одобрить коричневые излияния коллеги по семинару (любимого критика, хорошего писателя — один черт) хочу еще раз упомянуть. И Питер тут — поистине твердыня. Или я не прав?

СЕРГЕЙ ЯСТРЕБОВ:

Видимо, я опять должен Вас кое в чем поддержать, а против чего-то возразить.

В своем ответе Вы рассуждаете о Рейхе, оттолкнувшись от моей фразы: «Неизбежна литературная мифологизация любой приличной империи — хоть римской, хоть наполеоновской». Давайте разберемся, что я имел в виду. Когда я писал то послание, я не пояснил, какой именно смысл вкладываю в слово «приличный». Но отлично помню, что в том контексте я употребил его вне всяких этических оттенков, просто как технический термин. «Приличной» — значит ТИПОЛОГИЧЕСКИ САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ. Не больше и не меньше.

У наполеоновской империи такой типологической самостоятельности вполне хватает, чтобы превратить ее в миф. (Этот эффект был блестяще спародирован Львом Вершининым — помните его французского кондитера из романа «Сельва умеет ждать»?) А вот у империи Наполеона III — не хватает. О ней книг писать не будут. О яркой личности Луи Бонапарта — будут, о его империи просто как об очередном историческом явлении — тоже будут, но вот об его империи как об Империи — нет.

Понятно, что критерий получается довольно произвольный, но, по-моему, он все-таки реален. И по этому критерию Рим, государство Чингисхана, империя Наполеона I, Третий Рейх и Советский Союз ничем не отличаются друг от друга.

Что и говорить, противное дело — защищать Третий Рейх. Но заняться этим в порядке полемики сейчас все-таки придется, потому что некоторые Ваши аргументы действительно кажутся мне небезупречными.

Итак, по-Вашему, главное «неприличие» Третьего Рейха и отличие его от всех других описанных в литературе империй состоит в том, что Рейх — это империя-паразит.

Стремился ли Гитлер к захватам чужих земель? Стремился, но не любой ценой. Конфликт с Польшей был вызван проблемой Данцига и Восточной Силезии — территорий, которые Гитлер имел спорные, но все-таки основания считать немецкими. Получи Гитлер летом 1939 года Данциг, он бы на вторжение в Польшу не пошел. А захват всех стран, которые германская армия занимала уже в процессе Второй мировой войны, диктовался действительно только и чисто военной необходимостью. Голландия, например, была нужна немцам для того, чтобы ценой одной брошенной туда дивизии облегчить переброску во Францию всех остальных соединений группы армий «B» (и только для этого). Норвегия — чтобы разорвать британскую блокаду Северного моря (и только для этого). Югославия — чтобы закрыть путь для проникновения британцев на континент через «мягкое подбрюшье». Югославская кампания не входила ни в какие долгосрочные планы — решение о ней действительно родилось «вдруг». Изначально же Гитлер не только не форсировал, но и пытался притормозить распространение войны на Балканы, уговаривая Муссолини не воевать с Грецией. Кто ж виноват, что дуче не послушался?

Тем не менее, Балканский полуостров — это, пожалуй, самый яркий пример прямой агрессии Гитлера (если не считать России). А самый яркий пример прямой агрессии Наполеона — это Пиренейский полуостров (если опять же не считать России). И причина агрессии в обоих этих случаях была АБСОЛЮТНО ОДНОЙ И ТОЙ ЖЕ.

Ergo — империя Гитлера проявляла не большую склонность к внешним захватам, чем наполеоновская. Иное дело, что Наполеон и Гитлер по-разному повели себя на УЖЕ захваченных территориях.

А вот с точки зрения собственно внешней экспансии куда страшнее выглядит Япония. Или Рим.

За чей, интересно, счет шли бесплатные выдачи хлеба римским жителям? «Универсализация» Рима произошла довольно поздно, а на рубеже тысячелетий Римская республика была образованием сугубо национальным (что Вы сами и показываете в «Спартаке»). А уж мерой жестокости ни Япония, ни Рим Рейху не уступали. Невообразимый погром 1937 года в Нанкине — это ведь только самая верхушка айсберга... А сколько легионов Марк Ульпий Траян бросил в Дакию? Поправьте меня, если я ошибаюсь: по-моему, их было семнадцать. Семнадцать легионов!.. А как насчет юстиниановой «реконкисты», в результате которой два народа — вандалы и остготы — просто прекратили свое существование? А об иудейских войнах лучше умолчать. Добывали бедные иудеи, сосланные в каменоломни Верхнего Египта, мрамор для роскошных римских построек... Более яркую иллюстрацию паразитизма на завоеванных народах просто трудно подобрать.

Пожалуй, я бы согласился здесь с моим великим коллегой (не по литературе, а по роду научных занятий) Иваном Антоновичем Ефремовым: Рим Августа, Траяна и Марка Аврелия на самом-то деле, по любым этическим критериям, нисколько не лучше Третьего Рейха. Расстояние больше, вот и скрались некоторые существенные детали.

Или это неверно?

Другая претензия к «Четвертому Рейху» гораздо серьезней. С первых же строчек этой статьи автор неявно принимает тезис, что стремление к изменению исхода Второй мировой войны равносильно симпатии к нацизму. Так вот: это не так. Это было не так и во время самой войны. Финляндия воевала против Советского Союза — следовательно, на той же стороне, что и Рейх, но проникновением в нее нацистской идеологии это не сопровождалось. Маршал Маннергейм всячески подчеркивал, что Германия и Финляндия воюют ПРОТИВ ОБЩЕГО ВРАГА — и только. И задачей его было — отвести вполне реальную угрозу превращения Финляндии в еще одну советскую республику. И с этой задачей финны справились. И кто скажет, что они были неправы? Опять же, солдаты и офицеры 1-й дивизии РОА, маршировавшей в апреле 1945 года на Прагу, в массе своей нацистов НЕНАВИДЕЛИ. Это уж точно. А японцам вообще было наплевать на то, чем закончится война в Европе. На Тихом океане просто шла своя война. А французский линкор «Ришелье» в сентябре 1940 года огнем главного калибра отразил попытку англичан высадиться в Дакаре — то есть совершенную по приказу Черчилля агрессию против нейтрального государства. Кто здесь прав, а кто нет?

А представьте себе, с другой стороны, какого-нибудь летчика истребительной авиагруппы Люфтваффе где-нибудь в марте или апреле 1945 года. От Германии остались руины. Уже случился знаменитый налет на Дрезден. И вот идет очередная эскадра штук так в шестьсот «летающих крепостей» с соответствующим истребительным прикрытием. И понимают взлетающие летчики, что прорыв такой эскадры — это гибель нескольких тысяч, а то и десятков тысяч МИРНЫХ людей... Дальше рассказывать? А комментарии нужны?

Пожалуй, все-таки нужны. Один из героев Еськова в «Последнем кольценосце» говорит, что неправильно делить мир — даже воюющий мир — на белых и черных. Как минимум, есть еще разноцветные... Я бы сказал наоборот. В каком-то смысле мы все одного цвета. Бессонову в «Алых крыльях огня», кстати, очень хорошо удалось это показать. Можете не согласиться, но, по-моему, то, что он заставил своего Дирка воевать именно в Люфтваффе, придает книге дополнительную очень серьезную — я бы даже сказал, философскую — глубину. Такой вот избитый тезис: оценивать людей нужно не по погонам, которые они носят, а только лично. «...Что племя, родина, род...» Да, банально, но я не виноват. Так получается.

И, кстати, в литературном потоке это отражено. Тот же Переслегин в указанном смысле на самом деле довольно «объективен». При случае он и эстетику операций советских танковых армий воспевает, и хвалит советский режим за то, что тот апеллировал к разуму — интеллектуалов вроде как воспитывал… (См. предисловия и послесловия к мемуарам Н.К. Попеля.)

А произведения, где так же, как с Рейхом, станут заигрывать с советской империей, — они будут писаться. Уже пишутся. Роман Анисимова «Вариант «Бис»» я уже упоминал. Блистательная книга, в которой автор, по ходу дела, вполне всерьез превозносит героизм советских летчиков и моряков. В войне против Америки, кстати. Анисимов даже некоторые исторические реалии искажает ради того, чтобы его любимые герои не проиграли.

Литературное заигрывание с империями — феномен вполне четко очерченный и едва ли не универсальный.

Вот, например, Евразийский Миф. Уважение к Л.Н. Гумилеву, Г.В. Вернадскому и В.М. Рыбакову заставляет меня писать эти слова с заглавных букв. Только вот... Рыбаков, конечно же, достаточно умен, чтобы возводить утопический мир Ордуси хотя бы с юмором. Слава Богу — потому что утопия-то получилась, мягко говоря, страшноватая. Так совпало: я прочитал довольно старый роман ван Зайчика «Дело о полку Игореве» буквально на днях. Н-да… Утопический мир, в котором государство имеет возможность запретить и запрещает целую важнейшую отрасль одной из естественных наук. Полностью! Понимаете, что это значит? Молекулярно-генетические лаборатории есть на биофаках всех университетов, в целом ряде исследовательских институтов, довольно многочисленных в нашей реальности, — в одной Москве таких лабораторий сейчас, скорее всего, несколько десятков. В реальности ван Зайчика, следовательно, все это ликвидировали волевым решением правительства. И ладно бы — просто запретив разработку практических приложений. Можно ведь заниматься исследованиями и без всякого прикладного аспекта — писать статьи про разные там опероны, промоторы, гомеобоксы... Но это тоже было безоговорочно запрещено! В романе прямо сказано, что ВСЕ молекулярные генетики оказались выброшены из жизни и должны были искать себе работу, не связанную с наукой.

Такая степень вмешательства государства в научные дела далеко превосходит все, что имело место на пике коммунистической диктатуры — после сессии ВАСХНИЛ 1948 года и «Павловской сессии» АН СССР. Тогда многие из опальных ученых продолжили работу пусть не по любимым темам, но все-таки в биологии. А здесь — вымели подчистую! Значит, вводится строжайшая (Вы представляете, как это в реальности должно выглядеть?) цензура всех планов работы кафедр, всех заявок на гранты и на оборудование... А студентам там как — лекции по генетике и по биологии развития читают? Или не читают, оставляя их знания на уровне работ Августа Вейсмана? Или читают, но исключительно по западным учебникам?.. Не буду дальше вдаваться в подробности: лично мне воображать такой мир по-настоящему страшно. И самое поразительное — это преподносится как утопия!

Обзовите меня как угодно, но реальность «Иного неба» нравится мне в сто раз больше.

А действительно, чем империя Чингисидов лучше Рейха? Тем, что в ней нет расизма? Так все империи (кроме советской!) начинались с национальных государств, а потом, расширившись, претерпевали естественный процесс «универсализации». А еще через какое-то время эта универсализация приводила к развалу… но вот это время могло быть очень долгим. Такой цикл четко читается в истории Рима (и Вы кое-что об этом пишете в «Созвездьи Пса»). Так было бы — неизбежно! — и с Рейхом, если бы он пережил войну. И Лазарчук в «Ином небе» нам это показывает. Рейх в старости — вполне корректный исторический эксперимент, по-моему.

А мечта о великой чингисовой империи, в самом деле, ведь НИЧЕМ не лучше мечты о победившем Рейхе.

Не так ли?

А уж если заглянуть совсем глубоко...

Если заглянуть совсем глубоко — окажется, что сам по себе предмет спора имеет основанием укоренившуюся в европейском сознании привычку к БИНАРНОМУ ПОДРАЗДЕЛЕНИЮ МИРА. На черное и белое, на добро и зло, на материю и идею или еще на что-нибудь. Но дело в том, что сама манера такого бинарного подразделения была изобретена не сразу и принята далеко не всеми. В философии Платона или Фомы Аквинского бинарное подразделение мира есть. А в философии Гегеля, Гераклита или Сартра — нет. Это просто два способа мыслить. Из которых второй способ, когда ты идешь «по канату без страховки», лично мне нравится больше.

Как раз пример такого хождения по канату являет собой уже упоминавшийся мною рассказ Борхеса «Deutsches Requiem». Борхес — типичный интеллектуал-формалист, влюбленный в Шопенгауэра и Ницше. За упомянутый рассказ некоторые особо глубокомысленные критики объявили его фашистом.

Так, может быть, они были правы?

АНДРЕЙ ВАЛЕНТИНОВ:

К сожалению, Вы, не до конца добив меня вкупе с моими аргументами по конкретному вопросу, спешите расчистить новую площадку для схватки. В результате сущности множатся без особой необходимости. Посему сперва отбросим мелочь.

Об «Алых крыльях…» и ван Зайчике я уже подробно высказывался (есть на моей странице и в сборнике «Созвездье Пса»), не буду повторяться. Напомню лишь, что, говоря о ван-Зайчиковой китайщине, я употребил слово «страшноватая». Так что и спорить тут не о чем.

Согласен с тем, что Римская, Монгольская и Наполеоновская империи были очень агрессивны и кровожадны во всех смыслах. А кто с этим спорит? После Наполеона французы стали в среднем ниже на несколько сантиметров. Гвардия умирает, но не сдается! Какая из этих империй ХУЖЕ — не знаю, все плохи.

Теперь о более серьезных вещах. Умиление перед «славой» («…чтобы превратить ее в миф») характерное для молодых, «подростковых» наций, с течением времени проходит, правда, икается после этих славолюбных войн еще долго. Мы, кажется, уже повзрослели? Так что мне совершенно неинтересен весь этот шелест знамен и бой барабанов («Що тi римлянi убогi? Казна що, не Брути. От в нас Брути i Коклеси славнi, незабутi!»). Пусть делением империй на «приличные» и нет занимается сравнительная мифология. Имперский «восторг» (добавлю к сказанному выше) характерен не только для слабых (по возрасту и от природы) личностей — те хотя бы искренни — но и для откровенных конъюнктурщиков, чувствующих, что их родная власть в данный конкретный момент желает прослыть «крутой». И тут спорить не о чем.

А вот насчет деления на «белое-черное» можно и поспорить. Это мы сейчас такие многогранные. А где-нибудь в окопах под Волоколамском действует простой и ясный эренбурговский завет: «Папа! Убей немца!» Разница в нашем с Вами понимании в том, что вы хотите недобитых нациков вписать в «многогранный мир», а вот я считаю, что сначала их надо добить — именно для того, чтобы мир стал многогранным. Странное, вообще-то говоря, дело! То, что коммунизм еще не добит и опасен, понимают многие, а вот нацизм уже успели записать в одну категорию с руинами Акрополя. А зря! Я даже не о скинхедах, но и без них такого «добра» хватает.

«Кто здесь прав, а кто нет?» Прав я, потому что я в окопе и защищаю свою страну. То, что мой враг думает аналогично, меня сейчас не беспокоит. Поздно об этом думать! Прежде бы задуматься, когда фюрер (генсек, Переслегин) призывал клепать побольше оружия (Переслегин, кажется, советовал линкоры строить?) и готовиться к очередной «славной войне» ради создания «приличной» Империи. А сейчас…

Сейчас: «Папа! Убей немца!» И мне в окопе под Волоколамском все равно, кто тот парень, идущий на меня с винтовкой «маузер». В тот момент он просто «немец». И в небе над Берлином он для меня все еще «немец». Уже потом я смогу понять, что этот парень воевал и умер, как герой, защищая свою землю и своих родных. Потом — не сейчас. Сейчас он только «немец» — и я его убью. И виноват в этом не я и не он лично. Во всяком случае, не только мы (но и мы тоже — сначала проголосовали, потом на баррикады не вышли). Война — зверь, чудовище, самое нечеловеческое из «действ», изобретенных людьми. Как только Зверь выходит из Бездны, человек становится подстать Зверю. Вот и весь многогранный мир в одной обойме для трехлинейки. Но ведь война закончилась! — скажете Вы. Да, война с «немцами» закончилась, и я могу с сочувствием читать, скажем, «Приключения Вернера Хольта». Немецкий народ до сих пор расплачивается за упоминавшуюся выше «славу». А вот с Переслегиным, чувствую, война только начинается. «Папа! Убей…» Вы скажете, что упомянутый не столь опасен, как Рейх? Так ведь и отравленный газами художник-неудачник с красной повязкой на рукаве шинели (Мюнхен, 1919) тоже не показался опасным баварским белогвардейцам. Даже не расстреляли.

Дальше — хуже. «Стремление к изменению исхода Второй мировой войны равносильно симпатии к нацизму». А к кому еще? Воевали Объединенные Нации и страны Оси. Победили первые. Изменение исхода войны — в любом случае В ПОЛЬЗУ Оси. А как иначе?

И не стоит про благородного лебедя Суоми. В 1939-1940 годах Финляндия сражалась с невоюющим союзником Германии, коим являлся СССР. Спасать финнов собирались как раз Англия и Франция, с Гитлером воевавшие. А в 1941 году Суоми переметнулась к тому же Гитлеру и в свою очередь нарушила мирный договор с СССР. Месть по всем правилам, симметрично. Точно как в Майниле: кто-то кого-то там обстрелял…

В остальном же… Все примеры: и Даккар, и немецкий летчик в 1945 году говорят лишь о том, что война — это и есть Зверь из Бездны. Увы, рыцарство стало мифом уже во времена Сервантеса. Расчеловечивание — иначе не скажешь. Но КТО выпустил этого Зверя из Бездны? В Нюрнберге попытались ответить на этот вопрос. Согласен, не все так просто, и Суворов правильно поднял эту проблему. Однако факты не отменишь. Известно, чьи войска перешли соответственно польскую и, между прочим, китайскую границы. «Невообразимый погром 1937 года в Нанкине — это ведь только самая верхушка айсберга...» Именно.

Ваши рассуждения о том, что Гитлер «не хотел» или «хотел, но не так» справедливы. Он был не прочь, чтобы ему отдали все, чего хочется, задаром, как в Мюнхене. Но когда вражеские танки переходят границу, мне уже все равно, чего там хотел или не хотел бесноватый. Представьте, что упомянутый Переслегин организовал с помощью Машины Времени экскурсию по гитлеровским местам. И вот на аппельплаце очередного «концентрака» Вы встречаете Анну Франк и объясняете ей: Видите ли, фроляйн, «Голландия, например, была нужна немцам для того, чтобы ценой одной брошенной туда дивизии облегчить переброску во Францию всех остальных соединений группы армий «B» (и только для этого)». Судят, как правило, за поступок, а не за намерение. Вот в Нюрнберге и судили. Вы скажете, что по Сталину и его команде Нюрнберг тоже плакал? Согласен абсолютно. Но это не повод для реабилитации наци.

…К слову. «Получи Гитлер летом 1939 года Данциг, он бы на вторжение в Польшу не пошел». Так ведь был уже опыт — с Судетами. Или нет? Отдали, поклонились…

Вывод. Остаюсь при своем мнении, изложенном в «Четвертом Рейхе»: «заигрывание, даже виртуальное, с нацизмом — вещь опасная, вызывать (пусть в процессе «интеллектуальной игры») призрак Четвертого Рейха — это не просто глупость, но и оскорбление памяти миллионов погибших».

«А уж если заглянуть совсем глубоко...» В самом деле хотите? Тогда…

Война — продолжение политики иными средствами, — сказал Клаузевиц.

Война — продолжение политики иными, а именно НАСИЛЬСТВЕННЫМИ средствами, — уточнил Ленин.

Война — продолжение политики иными, а именно НАСИЛЬСТВЕННЫМИ средствами, граничащими с угрозой САМОУБИЙСТВА человечества, — говорили либералы в эпоху холодной войны.

Все это правда — но не вся, только краешек. Оруэлл смотрел глубже. Цель насилия — насилие, цель жестокости — жестокость, ЦЕЛЬ ВОЙНЫ — ВОЙНА. Но и он не ответил — почему.

Вот мы и подходим к главной тайне — к МИСТИКЕ ВОЙНЫ, к войне — как ЖЕРТВОПРИНОШЕНИИ. Вопрос — кому? Вопрос — насколько сознательно? Вопрос — почему об этом молчат уже сотни лет? Не кроется ли за этим нечто даже большее? В этом случае даже Гитлер — просто мелкий колдун мумба-юмба, льющий человеческую кровь на ЧЕЙ-ТО алтарь.

Вы скажете, что это уже совсем фантастика? Так ведь профессия обязывает. Кроме того, я давно убедился, что Жизнь подкидывает нам такие факты, перед которыми бледнеет всякая Фантастика.

(Продолжение дискуссии читайте в следующем номере)