ПРИВЕТ УЧАСТНИКАМ МАСТЕР-КЛАССА!

Марина Дяченко

Душой с вами. Припасла даже несколько слов.

Борис Стругацкий сказал однажды: «Всякий текст становится лучше, если срезать с него лишний жир». А я это запомнила и с тех пор пытаюсь применять, и, надо сказать, никогда еще эта формула не подводила. На «сыром» тексте висят, как правило, лишние прилагательные, причастные и деепричастные обороты, всякие лишние «тот», «этот» и особенно «свой», ненужные подробности, лишние абзацы и так далее. Мне кажется, что почти все работы из тех, что мы с Сергеем прочитали, станут лучше, если их «подрезать».

Дальше. Главная, как мне кажется, беда многих из прочитанных нами рассказов – вторичность. И упрек этот относится даже к тем работам, которые мне представляются лучшими. Пример: «Иногда это корона». Мне очень симпатичен автор этого рассказа, рассказ человеческий, добрый, с живым характером, с деталями. С «психотерапевтическим эффектом»: оставляет по себе хорошее настроение, а это очень правильно и важно. Но вот параллель с «Мастером и Маргаритой» хорошо бы заявить как прием, иначе выходит «перепев». А кроме «Мастера», я здесь навскидку увидела еще и «Отягощенные злом» Стругацких: Демиург вот точно так же копался в чемоданчике Агасфера Лукича, и засовывал руку по локоть… Еще мне здесь примерещилась «Горелая Башня», но это, возможно, мои личные фантазии.

По собственному опыту знаю: как правило, человек начинает писать, кому-то подражая. У меня, во всяком случае, это было именно так. Но чем скорее удается уйти от подражательства, тем лучше для автора и для его потенциальных читателей… Понимаю, что говорю банальные вещи, но не могу удержаться: в тему :-).

Бывает, что автор неосознанно повторяет образ или метафору, которую до него воспроизводили много раз. Пример: «Турнир в Сурлузе». После того, как Вальтер Скотт описал в «Айвенго» рыцарский турнир, рассказывать заново обо всех этих доспехах, флажках, шатрах, щитах можно только ради чего-то очень оригинального и важного, какой-то изюминки. Увидеть турнир заново, собственными глазами, увидеть детали, корорых до вас никто не видел. Или не писать о турнире.

Избитые словосочетания – проклятие авторов, и не только начинающих. Оглянуться не успеешь, а шаблонный образ уже лезет в текст, и надо держать и не пускать его. Ветерок, конечно, может ласково гладить по щеке и ерошить волосы, более того – в жизни ветерок так и поступает, но фраза, описывающая ветерок именно такими словами – уязвима. Так же как и, к примеру, фраза о том, что “из трубы лениво идет дымок” или “дверь жалобно скрипнула”.

Лишние прилагательные – “ужас, летящий на крыльях ночи”. У кого-то из западных авторов был даже такой рассказ: “Ловушка для прилагательных”. Там один писатель получил каким-то образом магнит, вытягивающий прилагательные из текста, и его дела сразу пошли на лад… Причастия-определения, лишние причастные обороты засоряют текст наравне с прилагательными.

“Рассеянно улыбнувшись, он медленно скатал в комочек зажатый в руке серый листок бумаги и прицельным броском зашвырнул его…” Мне кажется, что если сказать так: “Улыбнувшись, он скатал в комочек серый листок бумаги и зашвырнул его…” – будет лучше.

Диалоги. Хорошо бы разные люди говорили по-разному, обладали яркой речевой характеристикой (опять общее место и канцелярит к тому же, но не могу не сказать). Пример: “Роза в сердце”, отрывки из романа. Там несколько диалогов, и беседуют такие разные на просто люди – существа, насколько мне было понятно, едва ли не иной биологической природы… И все диалоги, к сожалению, похожи один на другой – по манере героев выражаться.

Слова автора в диалоге. Здесь хорошо бы избежать такой вот последовательности: “ехидно поинтересовался он” – “лукаво спросила она” – “с хитрецой отозвался он” – “смущенно сказала она”… Не всякую реплику надо снабжать “иллюстрирующим” авторским комментарием.

И наконец, как человек театра, не могу не увязнуть в соответствующей терминологии. Герои – в идеале – пребывают друг с другом к конфликте (разумеется, не в бытовом значении этого слова, просто каждому от каждого чего-то надо). Их отношения во время диалога развиваются, и каждый пытается добиться своей задачи, каждый действует словом и реагирует на реплики собеседника. Как только герой в тексте реагирует “неправильно” – читатель моментально это чувствует и теряет интерес.

Пример: “Дракон-бродяга”. Юноша впервые увидел дракона. Он не пытается бежать – может быть. Он хладнокровно понимает, что это смерть пришла – странно для молодого человека, но тоже может быть. Но когда дракон обращается к нему со словами “Доброй дороги, друг” – юноша срывает былинку и начинает ее жевать, то есть ведет себя как человек расслабленный и даже где-то скучающий.

Допустим, он прикрывает этой травинкой свои истинные эмоции, но тогда нужны слова автора о том, например, что ладонь у него была мокрой, что рука подрагивала или что-то в этом роде. Тогда понятно: юноша действует, он демонстрирует дракону, что не испугался. Но без этого складывается впечатление, что этот парень видит драконов по тридцать раз на дню и они ему смертельно надоели. Юноша ложится, разглядывая дракона, “любуясь на редкость”. Узнав, что дракон платиновый, что он летит за Драконий Хребет, юноша продолжает “лениво размышлять”.

Потом преспокойно засыпает, хотя и подозревает в глубине души, что дракон может сожрать его лошадь…

Каждый диалог должен быть маленьким поединком. Встретились человек и дракон – у них должна быть “пристройка”. Они должны пытаться понять один другого - не на словах, а за словами, в действии. Диалог в идеале – боксерский поединок. Как в театре – реплика цепляется за реплику, крючочек-петелька, при этом человек может говорить: “В Африке сейчас жара”, а под этим читается “Я тебя люблю”. Или “Мороз стоит жуткий”, а под этим – “Я тебя не боюсь”. Опять-таки банальные вещи, но не могу не сказать.

Да, вот еще в продолжение темы. Реакция героя на событие. Вот рассказ “Смог”. Я предполагаю, что демон литературы является Леониду не впервые. Иначе никак нельзя объяснить его реакцию: он сразу кидается исполнять предписанное демоном, не пытаясь даже выяснить, привиделось ему или нет. Если мне однажды в зеркале явится демон, то пройдет, я надеюсь, некоторое время между нашей встречей – и моими лихорадочными попытками его умилостивить…

Опять же из театрального лексикона – “вообщуха”. В жизни не бывает ярости вообще, зависти вообще, любви вообще – все очень конкретно: ярость такого-то человека по такому-то поводу. Зависть конкретна и уж конечно конкретна любовь. И уж конечно не бывает “людей вообще”. А в фантастике, особенно в фэнтези, их пруд-пруди. Рыцари вообще, снабженные “джентельменским набором” предметов и слов. Маги вообще. Слуги вообще. Говорящие клише. В тех рассказах, что мы прочитали к “Роскону”, вообщухи не то чтобы запредельно много – но она есть, и она беспощадна.

И еще одно – в заключение. Люди, вычищайте тексты! Вот доживете до преклонных лет, выпустите полное собрание сочинений – и все равно будете сидеть над текстом и чистить, чистить, потому что рассказ, совсем не нуждающийся в авторской редактуре, можно встретить, наверное, только в “Избранном” Чехова…

Не надейтесь на гипотетических редакторов и проверку правописания в “Ворде”! Сделаем авторскую редактуру нашим любимым ежедневным занятием!

Все.