ВОСКРЕШЕНИЕ ДЕОДАТА
Анджей Сапковский
Из интервью автора журналу «Реальность фантастики»
«РФ»: Над чем работаете сейчас?
А. Сапковский: Пишу историческую трилогию с элементами
фантастики… Действие трилогии (её первый том «Башня шутов») протекает в 1425 1430 годах во времена так называемых гуситских войн, точнее, в период, когда чешские гуситы начали «экспорт революции» в соседние страны… в том числе на Силезию. Книга задумана и сюжетно построена как «разбойничий роман».
Дорогие друзья!
Анджей Сапковский радует нас своим новым романом «Башня шутов», который выходит в издательстве «АСТ» (перевод Евгения Вайсброта). Это первая часть исторической трилогии с элементами фантастики, или, если угодно, «разбойничий роман». Действие его происходит в 1425 1430 годах, во времена так называемых гуситских войн. Основной герой романа Рейневан из Белявы «наставляет рога» рыцарю Гельфраду фон Стерча с его женой, бургундкой Аделью. Гельфрад (со братья и товарищи) преследует Рейневана. В качестве «телохранителя» вроцлавский каноник Отто Беесс придает Рейневану демерита Шарлея, отбывающего покаяние в монастыре, пройдоху и забияку. Задача Шарлея обеспечить Рейневану бегство в Венгрию.
В предлагаемом фрагменте наши герои пытаются «воскресить» впавшего в летаргию монаха. О дальнейшем развитии событий вы узнаете из самого романа.
Ведущие рубрики Марина и Сергей Дяченко
Перевод Е. Вайсброта
Все географические наименования и имена действующих лиц приведены в авторском написании.
Воскрешение Деодата
Скрытый в лесу монастырь они услышали еще прежде, чем увидели, потому что он вдруг заговорил глубоким, но мелодичным колокольным звоном. Прежде чем звон утих, окруженные стеной строения неожиданно проглянули красными черепицами среди листвы ольх и грабов, глядящихся в зеленую от ряски и полушника зеркальную гладь прудов, лишь временами нарушаемую расходящимися кругами, признаком того, что здесь обитают крупные рыбины. В камышах квакали лягушки, крякали утки, плескались и покрякивали камышницы.
Кони шли шагом по укрепленной дамбе меж рядами деревьев.
Вот, показал Шарлей, приподнимаясь в стременах. Вот и монастырчик. Интересно, какого устава. Известное двустишье гласит: «Bernardus valles, montes Benedictus amabat, Oppida Franciscus, celebres Dominicus urbes(1)«. А здесь кто-то полюбил болота, пруды и дамбы. Хоть, скорее всего, это любовь не к прудам и дамбам, а к карпам. Как думаешь, Рейнмар?
Я не думаю.
Но карпа бы съел? Или линя? Сегодня пятница, а монахи звонили на нону(2). Может, почествуют обедом?
Сомневаюсь.
Почему и в чем?
Рейневан не ответил. Он глядел на полураспахнутые ворота монастыря, из которых выскочила пегая лошадка с монахом в седле.
Сразу же за воротами монах пустил пегую в галоп и это кончилось скверно. Хоть лошадке далеко было до скакуна или dextrarius'a копьеносцев, тем не менее она оказалась горячей и норовистой, а монах судя по черной рясе, бенедиктинец отнюдь не отличался ловкостью балаганного наездника, да вдобавок уселся на гнедую в сандалиях, которые никак не хотели держаться в стременах. Отъехав, может, с четверть стояна, гнедая лошадка брыкнулась, монах вылетел из седла и покатился в вербы, сверкая голыми икрами. Гнедая брыкнула снова, заржала, довольная собой и легкой рысью направилась по дамбе в сторону обоих путников. Когда пробегала мимо Шарлея, тот схватил ее за поводья.
Ты только глянь, сказал он, на этого кентавра! Узда из веревки, седло из попоны, тряпичная упряжь. Не знаю, дозволяет ли устав святого Бенедикта Нурского конную езду иль запрещает, чеслово, не знаю. Но такую должен запрещать. Просто обязан.
Он куда-то спешил. Видно было.
Это не оправдание.
Монаха, как раньше монастырь, они услышали еще до того, как увидели. Он сидел в люпинах и, склонив голову к коленям, жалостливо плакал, всхлипывая так, что сердце разрывалось.
Ну, ну, проговорил с высоты седла Шарлей. Чего зря слезы лить, фратер. Ничего страшного. Лошадка не убежала, вот она здесь. А ездить верхом ты, фратер, еще успеешь научиться. Ибо времени на это, как вижу, у тебя, братец, очень, ооооочень много.
Шарлей, действительно, был прав. Монах был монашком. Молокососом. Мальчишкой, у которого от рыданий тряслись руки, дрожали губы и вся остальная часть лица.
Брат... Деодат... всхлипнул он. Брат... Деодат... Из-за меня... Умрет...
Чего-чего?
Из-за меня... Умрет... Я подвел... Подвел...
К лекарю спешишь, что ли? догадался Рейневан. Для больного?
Брат... снова захлипал парнишка. Деодат... Из-за меня...
Говори складнее, фратер.
В брата Деодата, выкрикнул монашек, поднимая на Шарлея покрасневшие глаза, вселился злой дух, опутал его! Вот и наказал мне брат аббат что есть мочи... Что есть мочи гнать в Свидницу к братьям проповедникам... За экзорцистом!
А получше ездока в монастыре не сыскалось?
Не сыскалось... К тому же я самый младший... О, я несчастный!
Скорее счастливый, не улыбнувшись, проговорил Шарлей. Поверь, скорее счастливый. Отыщи, сынок, в траве свои сандалии и беги в монастырь. Доставь аббату добрую весть, мол милость Господня явно снизошла на вас, ибо на дамбе ты встретил магистра Бенигнуса, опытного экзорциста, коего вне всякого сомнения некий ангел направил в сии края.
Вы, добрый господин... Вы?
Беги, сказал я, что есть духу, к аббату. Извести его, что я приближаюсь.
Скажи мне, что я ослышался, Шарлей. Скажи, что ты оговорился и вовсе не сказал того, что только что сказал?
Это чего же? Что я выэкзерцирую брата Деодата? Ну, так я его выэкзерцирую в лучшем виде. С твой помощью, парень.
А вот уж, что нет, так нет. На меня не рассчитывай. У меня и без того достаточно забот. Новые мне ни к чему.
Мне тоже. Зато необходимы обед и деньги. Обед лучше вперед.
Наиглупейшая идейка из всех возможных глупых идей, расценил Рейневан, осматривая залитый солнцем viridarium(3). Ты соображаешь, что делаешь? Ты знаешь, что грозит тем, кто прикидывается священником? Экзорцистом? Каким-то чокнутым магистром Бенигнусом?
Что значит, «прикидывается»? Я духовное лицо. И экзорцист. Это проблема веры, а я верю. В то, что у меня получится.
Издеваешься?
Отнюдь! Начинай мысленно подготавливать себя к задаче.
Нет уж, уволь. Это не для меня.
Почему же? Ты, вроде бы, лекарь. Надо помочь страждущему.
Ему, Рейневан указал на инфермерию(4), из которой они недавно вышли и где лежал брат Деодат, ему помочь нельзя. Это летаргия. Монах в летаргическом сне. Ты слышал, монахи говорили, что пытались его разбудить, тыча в пятки горячим ножом? Следовательно, это нечто похожее на grand mal, серьезную болезнь. Здесь бессилием поражен мозг, spiritus animalis. Я читал об этом в «Canon medicinae(5) « Авиценны, а также у Разеса и Аверроэса... И знаю, что такое лечить невозможно. Можно только ждать...
Ждать, конечно, можно, прервал Шарлей. Но почему, сложа руки? Тем более, если можно действовать? И на этом заработать? Никому не навредив?
Не навредив? А этика?
С пустым животом, пожал плечами Шарлей, я не привык философствовать. А вот сегодня вечером, когда я буду сыт и под хмельком, я изложу тебе principia моей этики. И тебя поразит их простота.
Это может скверно кончиться.
Рейневан, Шарлей резко обернулся. Рассуждай же, черт побери, позитивно(6).
Я именно так и делаю. Думаю это скверно кончится.
А, думай, что хочешь. Но сегодня будь любезен замолчи, ибо они идут.
Действительно, приближался аббат в сопровождении нескольких монахов. Аббат был невысок ростом, кругловат и пухловат, однако добродушной и почтенной внешности противоречила мина недовольства, стиснутые губы, а также живые и внимательные глаза, которые он быстро переводил с Шарлея на Рейневана. И обратно.
Ну, что скажете? спросил он, пряча руки под ладанку. Что с братом Деодатом?
Немощью, гордо надув губы, сообщил Шарлей, поражен spiritus anomalis. Это что-то вроде grand mal, серьезной болезни, описанной Авиценной, короче говоря, Tohu Wa Bohu. Следует вам знать, reverende pater(7), что все выглядит не лучшим образом. Но я постараюсь.
Что постараетесь?
Изгнать из одержимого злого духа.
Так вы думаете, наклонил голову аббат, что это одержимость?
Уверен, голос Шарлея оставался довольно холодным, что это не бегунка(8). Бегунка проявляется иначе.
Однако, в голосе аббата все еще звучала нотка подозрительности, вы же не духовные лица.
Духовные, у Шарлея даже веко не дрогнуло. Я уже объяснял это брату инфирмеру. А то, что одеваемся мы по-светски, так это для камуфляжа. Дабы ввести дьявола в заблуждение и захватить его врасплох.
Аббат быстро взглянул на Шарлея. «Ох, скверно, скверно, подумал Рейневан. Он далеко не глуп. Это и вправду может плохо кончиться».
Так как же, аббат не спускал с Шарлея испытующего взора, вы намерены поступить? По Авиценне? А может, следуя рекомендациям святого Исидора Севильского, содержащимся в известном труде под названием... Ах, забыл... Но вы, ученый экзорцист, несомненно знаете...
«Etymologiae», у Шарлея и на этот раз не дрогнуло веко. Конечно, я использую содержащиеся в нем знания, однако это знания элементарные. Как и «Denatura rerum» того же автора. Как «Dialogus magnus visionem atque miraculorum» Цезаря Гайстербахского. И «De universo» Рабана Маура, архиепископа Майнцкого.
Взгляд аббата немного смягчился, но было видно, что подозрения покинули его не вполне.
Да, вы ученые, несомненно, сказал он язвительно. Можете это доказать. А дальше что? Сначала попросите накормить и напоить? И заранее заплатить?
Об оплате и речи быть не может, Шарлей выпрямился так гордо, что Рейневан не мог скрыть удивления. И речи быть не может о деньгах, ибо я не купец и не ростовщик. Удовлетворюсь подаянием, весьма скромным подаянием, к тому же отнюдь не вперед, а лишь по окончании дела. Что же до еды и напитка, то напомню вам, преподобный отец, слова Евангелия: «Злых духов изгоняют только молитвой и постом.»
Чело аббата прояснилось, а глаза помягчали.
Воистину, сказал он. Вижу, что с праведными и благочестивыми христианами имею я дело. И скажу вам: Евангелие Евангелием, но как же так, порадовав уши, приступить к делу с пустым животом? Приглашаю на prandium(9). Скромный постный prandium, ибо сегодня feria sexta, пятница. Бобриные плюски в соусе...
Ведите нас, почтенный отче аббат, громко сглотнул Шарлей. Ведите.
Рейневан вытер губы и сдержал отрыжку. Поданный с кашей бобриный плюск, то есть хвост, тушеный в густом хреновом соусе, оказался настоящим деликатесом. Рейневану лишь довелось слышать, что в некоторых монастырях его ели во время поста, потому что по неизвестным и теряющимся во мраке веков причинам он считался чем-то подобным рыбе. Впрочем, колоссальное удовольствие, доставленное съеденным деликатесом, портила весьма беспокойная мысль об ожидающей их задаче. «Но, думал Рейневан, тщательно протирая миску хлебом, того, что я съел, у меня уже никто не отберет».
Шарлей, мгновенно расправившийся с довольно малой и к тому же постной порцией, разглагольствовал, делая крайне мудрые мины.
По вопросу дьявольской одержимости, болтал он, высказывались различные авторитеты. Величайшие, которые, не сомневаюсь, почтенным братьям также известны. Это святые отцы и доктора Церкви, в основном Василий, Исидор Севильский, Григорий Нисский, Кирилл Иерусалимский и Ефрем Сириец. Вам наверняка также знакомы произведения Тертулиана, Оригена и Лактанция. Не так ли?
Некоторые из присутствовавших в трапезной бенедиктинцев активно закивали головами, другие головы опустили.
Однако это весьма общие источники знания, продолжал Шарлей, а посему серьезный экзорцист не может только ими одними ограничивать свой опыт.
Монахи снова закивали, при этом тщательно выскребая из тарелок остатки каши и соуса. Шарлей выпрямился, откашлялся.
Мне, известил он не без гордости, известны: «Dialogus de energia et operatione daemonum» Михаила Пселла. Знаком вразбивку «Exorcisandis obsessia daemonum», труд авторства папы Леона III, воистину прекрасно это и полезно, когда наместники Петровы берутся за перо. Читывал я «Picatrix», переведенный с арабского Альфонсом Мудрым, ученым королем Леона и Кастилии. Знаю «Orationes contra daemonicus» и «Flagellum daemonum». Знаю также «Книгу таинств Еноха», но здесь хвалиться нечем, это известно всем. А вот мой ассистент, мужественный магистр Рейнмар, изучил даже сарацинские книги, хотя осознавал риск, который несет за собой контакт с колдовством нехристей.
Рейневан покраснел. Аббат благосклонно улыбнулся, сочтя это проявлением скромности.
Действительно, возгласил он. Вижу я, ученые вы мужи и опытные экзорцисты. Любопытствую узнать, есть ли и бесовская сила у вас на счету?
По правде говоря, Шарлей опустил глаза, скромный как клариска-новичок, с рекордами мне не сравняться. Самое большое количество дьяволов, коих удалось мне изгнать за один прием из одержимого, всего девять.
Действительно, явно обеспокоился аббат. Не так уж и много. Я слышал о доминиканцах...
К сожалению, холодно и как бы мимоходом добавил Шарлей, я не могу дать письменную гарантию. Прошу это учесть, чтобы потом не было претензий.
Не понял?
Святой Мартин Турский, Шарлей и на сей раз глазом не моргнул, у каждого экзорцированного дьявола брал подписанный его личным дьявольским именем документ, обязательство, что данный черт уже никогда не решится опутать данную особу. Многим известным святым и епископам впоследствии такое также удавалось, но я, скромный экзорцист, подобного документа получить не сумею.
А может, оно и к лучшему, аббат перекрестился, остальные братья последовали его примеру. Матерь Божья, царица небесная! Пергамент, подписанный рукой Врага? Это ж отвратность! И грех! Нет, нет, не желаем, не желаем...
И очень даже хорошо, обрезал Шарлей, что не желаете. Однако вначале обязанности, потом удовольствия. Надеюсь, пациент уже в часовне?
Несомненно.
Все же, неожиданно проговорил один из младших бенедиктинцев, долгое время не спускавший глаз с Шарлея, чем вы объясните, мэтр, что брат Деодат лежит колода-колодой, едва дышит и пальцем не шевелит, а ведь почти все поименованные вами ученые книги утверждают, что опутанный дьяволом человек обычно дергает всеми своими членами и что через него дьявол не прекращая болтает и кричит. Нет ли тут какого-либо противоречия?
Каждая болезнь, Шарлей глянул на монаха сверху вниз, в том числе и одержимость, есть дело рук Сатаны, разрушителя трудов Божиих. Каждая болезнь, вызывается одним из четырех Черных Ангелов Зла: Махазеля, Азазеля, Азраэля либо Самаэля. То, что одержимый не мечется, не кричит, а лежит аки мертвый, доказывает, что им овладел один из демонов, подчиненных именно Самаэлю.
Господи Христе! перекрестился аббат.
Однако ж, добавил Шарлей, я знаю, как быть с такими демонами. Они летают по воздуху, а человека опутывают тихарем и украдкой, через дыхание, то есть insufflatio. Тем же самым путем, то есть, exsufflatio, я прикажу дьяволу покинуть больного.
Как же это однако, не сдавался юный монах. Дьявол в аббатстве, где колокола, требник и святость? Опутывает монаха? Как же это так?
Шарлей ответил ему колючим взглядом.
Как учит нас святой Григорий Великий, доктор Церкви, проговорил он сурово и отчетливо, однажды монахиня проглотила дьявола вместе с листком салата, сорванным на монастырской грядке. Ибо пренебрегла обязательностью молитвы и знаком креста перед съеданием. Интересно, с братом Деодатом не случались ли подобные провинности?
Бенедиктинцы опустили головы. Аббат кашлянул.
Ваша правда, забормотал он. Слишком уж светским ухитрялся бывать брат Деодат, слишком светским и малообязательным.
И тем самым, сухо констатировал Шарлей, становился легкой добычей для Злого. Проводите меня в часовню, преподобный.
Что будет потребно, мэтр? Святая вода? Крест? Бенедикционал(10)?
Только святая вода и Библия.
В часовне было холодно, к тому же она тонула в полумраке, освещаемом лишь огоньками свечей и косым лучом цветного света, просачивающегося сквозь витраж. На накрытом полотном катафалке возлежал брат Деодат. Он выглядел точно так же, как час назад в монастырской инфирмерии. Восковое желтоватое, словно вываренная мозговая кость, лицо, впалые щеки и рот, прикрытые глаза, а дыхание было настолько неглубоким, что его почти невозможно было заметить. Сейчас Деодат лежал, скрестив на груди покрытые ранками от кровопускания руки, в бессильных пальцах которых еле-еле держался молитвенник и фиолетовая епитрахиль.
В нескольких шагах от катафалка, опершись спиной о стену, сидел на полу огромный, остриженный наголо мужчина с затуманенными глазами и лицом недоразвитого ребенка. Богатырь держал во рту два пальца правой руки, а левой прижимал к животу глиняный горшочек. Великан то и дело страшно шмыгал носом, отрывал грязный, липкий горшочек от грязного и липкого халата, вытирал пальцы о живот, совал их в горшочек, набирал меда и отправлял в рот. Затем ритуал повторялся.
Это сирота, подкидыш, упредил вопрос Шарлея аббат, видя его недовольную мину. Нами окрещен Самсоном, потому как тело у него и сила соответствующие. Монастырский уборщик, немного недоразвитый... Очень брата Деодата любит, щенком за ним всюду ходит... Поэтому мы подумали...
Хорошо, хорошо, прервал Шарлей. Пусть сидит, где сидит, лишь бы не шумел. Начинаем. Магистр Рейнмар...
Рейневан, подражая Шарлею, повесил себе на шею епитрахиль, сложил молитвенно руки, наклонил голову. Не зная, притворяется Шарлей, или нет, сам он молился искренне и истово. Он, что уж говорить, страшно трусил. Шарлей же выглядел совершенно уверенным в себе, властным и в нем аж хлюпало от самозначимости.
Молитесь. Читайте Domine sancte, велел он бенедиктинцам, а сам встал у катафалка, перекрестился, начертал знак креста над братом Деодатом. Кивнул Рейневану, тот покропил одержимого святой водой. Одержимый, само собой, не отреагировал.
Domine sancte, Pater omnipotens, гул монашеской молитвы вибрировал эхом, повторяемым звездообразным потолком, aeterne Deus propter tuam largitatem et Filii tui...
Шарлей, крепко откашлялся, прочистил горло. Offer nostras preces in conspectu Altissimi, проговорил он громко, разбудив еще более сильное эхо, ut cito anticipent nos misericordiae Domini, et apprehendas draconem, serpentem antiquum qui est diabolus et satanas, ac ligatum mittas in abyssum, ut non seducat amplius gentes. Hunc tuo confisi praesidio ac tutela, sacri ministerii nostri auctoritate, ad infestationes diabolicae fraudis repellendas in nomine Iesu Christi Dei et Domini nostri Fidentes et securi aggredimur.
Domine, включился по данному знаку Рейневан, exaudi orationem meam(11).
Et clamor meus ad te veniat.
Аминь!
Princeps gloriosissime caelestis militiae, sancte Michael Archangele, defende nos in praelio et colluctatione. Satanas! Ecce Crucem Domini, fugite partes adversae! Apage! Apage! Apage!
Аминь.
Брат Деодат на катафалке не подавал признаков жизни. Шарлей незаметно промокнул лоб концом епитрахили.
Итак, не опустил он глаз под вопрошающими взглядами бенедиктинцев, вступление позади. И известно одно: мы имеем дело не с каким-то худосочным дьяволом, ибо таковой уже б убежал. Придется выкатить бомбарды потяжелее.
Аббат заморгал и беспокойно пошевелился. Сидящий на полу Самсон-великан почесал себя в промежности, харкнул, пустил ветры, с трудом отлепил от живота горшочек с медом и заглянул в него, проверяя, осталось ли там еще.
Шарлей, обведя монахов взглядом, который по его личному мнению был вдохновенным и одновременно мудрым проговорил:
Как учит нас Священное Писание, Сатана спесив. Именно спесь неизмеримая подвигла Люцифера на бунт против Господа, за кою спесивость он поплатился тем, что был сброшен в адскую бездну. Однако от спеси своей не избавился! Потому первейшая задача экзорциста уязвить дьявольскую спесь, зазнайство и самовлюбленность. Короче говоря: крепко оскорбить его, проклясть, обидеть, обозвать, обругать. Унизить и тогда он умчится вне всякого сомнения.
Монахи ждали, уверенные, что это еще не конец. И были правы.
Посему сейчас, тянул Шарлей, начнем черта оскорблять. Если кто-то из братьев восприимчив к грубым выражениям, пусть не мешкая удалится. Подойди, магистр Рейневан, возгласи слова Евангелия от Матфея. А вы, братья, молитесь.
И запретил ему Иисус; и бес вышел из него; и отрок исцелился в тот же час. Тогда ученики, приступивши к Иисусу наедине, сказали: почему мы не могли изгнать его? Иисус же сказал им: по неверию вашему(12).
Гул читаемой бенедиктинцами молитвы перемешивался со словами Рейневана. Шарлей же, поправив на шее епитрахиль, встал над неподвижным и окаменевшим братом Деодатом и распростер руки.
Мерзкий дьявол! рявкнул он так, что Рейневан заикнулся, а аббат аж подпрыгнул. Приказываю тебе: немедленно изыди из тела сего, нечистая сила! Прочь от этого христианина ты, грязная, жирная и развратная свинья, бестиарийшая из всех бестий, позорное семя Тартара, мерзость шеола. Изгоняю тебя, щетинистая жидовская свинья, в адский свинарник, дабы ты утопился там в говне!
Sancta Virgo virginem. шептал аббат, ora pro nobis...
Ad insidiis diaboli, вторили ему монахи, libera nos...
Ты, дряхлый крокодил! рычал Шарлей, наливаясь кровью. Подыхающий василиск, обосравшийся кочкодан(13). Ты, надутая жаба, ты хромой осел с исхлестанным задом, ты запутавшийся в собственной паутине тарантул! Ты оплеванный верблюд! Ты омерзительный червь, копающийся в падали, смердящей на самом дне Геенны, ты навозный жук, сидящий в испражнениях. Послушай, как я называю тебя твоим истинным именем: scrofa stercorata et pedicosa, грязная завшивленная свинья, о ты, наиподлейший из подлых, о, наиглупейший из глупых, stultus stultorum rex, ты угольщик тупой! Ты сапожник спившийся! Ты козел с распухшими яйцами!
Лежавший на катафалке брат Деодат и не подумал шевелиться. Хоть Рейневан без меры кропил его святой водой. Капли бессильно стекали по застывшему лицу старца. Мышцы на щеках Шарлея задрожали. «Приближается кульминация» подумал Рейневан. И не ошибся.
Изыди из тела сего! завопил Шарлей. Ах ты, в жопу трахнутый катамит(14)!
Один из самых юных бенедиктинцев убежал, заткнув уши и вотще призывая имя Господне. Другие либо предельно побледнели, либо столь же предельно покраснели.
Стриженый силач стенал и поёкивал, пытаясь засунуть в горшочек с медом всю пятерню. Задача была невыполнима, ибо рука в два раза превышала размеры горшочка. Тогда гигант высоко поднял сосуд, задрал голову и раззявил рот, но мед не вытекал, его просто было уже очень мало.
Ну, и как там, осмелился пробормотать аббат, с братом Деодатом, мэтр? Что со злым духом? Иль уже вышел?
Шарлей наклонился над экзорцируемым, чуть ли не приложил ухо к его белым губам.
Уже совсем на выходе, сообщил он. Сейчас мы его изгоним. Надо лишь поразить его вонью. Черт очень восприимчив к вони. А ну-ка, братья, принесите сковороду, жаровню и кружку дерьма. Будем поджаривать его под носом у одержимого. Впрочем, годится все, что хорошо смердит. Сера, известь, асафетида(15)... А лучше всего провонявшая рыба. Ибо гласит книга Товита: incenso iecore piscis fugabitur daemonium(16).
Несколько братьев помчались выполнять заказ. Сидящий у стены гигант поковырял пальцем в носу, осмотрел палец, вытер о штанину, потом снова взялся выбирать остатки меда из горшочка. Тем же пальцем. Рейневан почувствовал, как съеденный бобриный хвост подступает ему к горлу на вздымающейся волне хренового соуса.
Магистр Рейневан, резкий голос Шарлея вернул его к реальности. Не следует прекращать усилий. Евангелие от Марка, пожалуйста, соответствующий абзац. Молитесь, братья.
И Иисус, видя, что сбегается народ, запретил духу нечистому, сказав ему: «Дух немой и глухой! Я повелеваю тебе, выйди из него и впредь не входи в него(17).
Surde et mute spiritus ego tibi praecipio, грозно и приказным тоном повторил склонившийся к брату Деодату Шарлей. Exi ab eo! Imperet tibi dominus per angelum et leonem! Per deum vivum! Justitia eius in saecula saeculorum! Пусть сила Его изгонит тебя и заставит выйти вместе со всей твоей бандой!
Ego te exorciso per caracterum et verborum sanctum! Impero tibi per clavem salomonis et nomen magnum tetragrammaton! +
Пожирающий мед недоумок вдруг закашлялся, оплевался и усморкался. Шарлей отер со лба пот.
Тяжелый и трудный есть сей казус, пояснил он, избегая все более подозрительного взгляда аббата. Придется применить еще более сильные аргументы.
Несколько секунд стояла такая тишина, что было слышно отчаянное бренчание мухи, которую паук поймал в паутину, растянутую в оконной нише.
Именем Апокалипсиса, раздался в тишине уже немного охрипший баритон Шарлея. Через слова коего Господь поведал то, что наступить должно и подтвердил сказанное устами ангела собою присланного, проклиная тебя, Сатана! Exorciso te, flumen immundissimum, draco maleficus, spiritum mendacii!
Семью подсвечниками злытами и одним подсвечником меж семью стоящим! Гласом, коий есть глас вод многих, говорящим: Я есть тот, кто умер, и тот, кто воскрес, тот, кто живет и жить будет вечно, кто держит в попечении своем ключи от смерти и ада, говорю тебе: изыди, дух нечистый, знающий кару вечного проклятия!
Результата как не было, так и нет. Лица взирающих на все это бенедиктинцев отражали разные, ну, очень разные чувства. Шарлей набрал побольше воздуха в легкие.
Да поразит тебя Агиос, как поразил он Египет! Да умертвят тебя каменьями, как Израэль умертвил каменьями Ахана! Да истопчут тебя ногами и возденут на вилы, как воздели пятерых королей амориканских! Да приставит Господь к челу твоему гвоздь и ударит по тому гвоздю молотком, как сделала Сисере женщина Джаэль! Пусть у тебя, как у проклятого Дагона лоб вражий и обе руки будут отрублены! И пусть у тебя хвост укоротят по самую задницу твою дьявольскую!
«Ох, подумал Рейневан, это скверно кончится. Скверно кончится».
Адский дух, Шарлей резким движением простер руки над по-прежнему безжизненным братом Деодатом. Заклинаю тебя Азароном, Эгеем, Гомусом, Афанатосом, Исхиросом, Акодесом и Альмахом! Заклинаю тебя Аратоном, Бефором, Фагелой и Огой, Повелем и Фулем! Заклинаю тебя могущественными именами Шмиеля и Шмуля! Заклинаю тебя наичудовищнейшим из имен, именем могущественнейшего и жутчайшего Семафора!!!
Семафор подействовал не лучше, чем Фуль и Шмуль. Скрыть этого не удалось. Шарлей тоже это видел.
Жобса, хопса, афья, альма! заорал он дико. Малах, Берот, Нот, Берив et vos omnes(18) Хемен этан! Хэмен этан! Хау! Хау! Хау!
«Спятил, подумал Рейневан, А нас сейчас начнут бить, а может и ногами пинать. Сейчас сообразят, что все это бессмыслица и пародия, уж не настолько же они глупы. Сейчас все это окончится страшным избиением».
Шарлей, уже до предела вспотевший и здорово охрипший, умоляюще взглянул на него и подмигнул, совершенно недвузначно прося поддержать, и просьбу свою подкрепил достаточно резким, хоть и незаметным окружающим жестом. Рейневан воздел очи горе, то есть к своду часовни. «Всё, подумал он, стараясь вспомнить древние книги и беседы с дружески расположенными к нему колдунами, это все-таки лучше, чем хау, хау, хау.
Гакс, пакс, макс, взвыл он, размахивая руками. Абеор супер аберер! Айе Серайе! Айе Серайе! Альбедо, рубедо, нигредо!
Шарлей, тяжело дыша, поблагодарил его взглядом, жестом велел продолжать. Рейневан набрал в легкие воздуха.
Тумор, рубор, калор, долор! Per ipsum et cum ipso, et in ipso! Jopsa, hopsa, et vos omnes! Et cum spiritu tuo! Мелах, Малах, Молах!
«Сейчас-то уж точно нас будут бить, лихорадочно подумал он. Сейчас. Через мгновение. Через дольку мгновения. Ничего не поделаешь. Надо идти до конца. Переходить на арабский. Не покидай меня, Аверроэс! Спаси, Авиценна!»
Куллу-аль-шайтану-аль-раджим! рявкнул он. Фа-анасахум Тариш! Квасура аль-Зоба! Аль-Ахмар, Бараган аль-Абайяд! Аль-щайтан! Хар-аль-Сус! Аль Цар! Мохефи аль релиль! Эль фойридж! Эль фойридж!
Последнее слово, как он туманно помнил, означало по-арабски женский половой орган и не имело ничего общего с экзорцированием. Он понимал, какую глупость делает. Тем сильнее удивил его эффект.
Ему вдруг показалось, что мир на мгновение замер. И тотчас же, в абсолютной тишине, меж застывшей на фоне серых стен tableau(19) бенедиктинцев в черных рясах, что-то дрогнуло, что-то произошло, что-то движением и звуком нарушило мертвый покой.
Сидящий у стены тупоглазый «тюфяк» резко, с отвращением и брезгливостью откинул грязный и липкий горшок с медом. Горшок ударился о пол, однако не разбился, а покатился, взрезая тишину глухим, но громким тарахтеньем.
Гигант поднес к глазам липкие от сладкого пальцы. Несколько мгновений рассматривал их, а на его распухшей лунообразной физиономии вначале отразилось недоверие, а потом ужас. Рейневан смотрел на него, тяжело дыша. Он чувствовал на себе подгоняющий взгляд Шарлея, но был уже ни в силах произнести ни слова. «Конец, подумал он. Конец».
Великан, продолжая глядеть на пальцы, застонал. Душераздирающе.
И тотчас же лежащий на катафалке брат Деодат заохал, закашлял, захрипел и дрыгнул ногами. А потом выругался. Вполне по-светски.
Святая Ефросиния... простонал аббат, падая на колени. Остальные монахи последовали за ним. Шарлей раскрыл рот, но тут же закрыл. Рейневан прижал руки к вискам, не зная, то ли молиться, то ли бежать.
Вот зараза, проскрипел Деодат, садясь и свешивая с катафалка ноги. Ну и сухотища в горле... Что? Неужто я проспал нешпоры(20)? Мор на вас, братишки... Я просто хотел вздремнуть... Но ведь просил же разбудить...
Чудо! выкрикнул один из стоявших на коленях монахов.
Пришло царствие Божие, второй пал крестом на пол. Igitur pervenit in nos regum Dei!
Аллилуйя!
Сидящий на катафалке брат Деодат водил кругом ничего не понимающими глазами, переводя их со стоящих на коленях конфратров(21) на Шарлея с епитрахилью на шее и Рейневана. От Рейневана на гиганта Самсона, все еще рассматривающего свои руки и живот, с молящегося аббата на монахов, которые в этот момент прибежали с кружкой дерьма и медной сковородой.
Кто-нибудь, спросил бывший одержимый, объяснит мне, что тут происходит?
1 Бернард обожал долины, Бенедикт горы, Франциск города, Доминик столицы.
2 Молебен через девять часов после восхода солнца.
3 огород, парк (лат.). Здесь монастырский сад.
4 помещение для больных в монастыре, школе, армии (позднелат.)
5 "Канон врачебной науки" (лат.).
6 Здесь: опираясь на факты, обоснованно (от лат.).
7 преподобный отец (лат.-фр.).
8 понос (польск.).
9 закуска, завтрак, трапеза вообще еда (лат.).
10 Литургическая книга с текстами благословений.
11 Псалом 101; 2.
12 Евангелие от Матфея, 17; 1820.
13 так в Польше почему-то называют мартышек. А вообще чучело.
14 сильно искаженное имя "ганимед", т.е. юноша, выполняющий роль любовника Зевса; пассивный гомосексуалист. Слово, вышедшее из употребления. От лат. catamitus.
15 Асафетида вещество, получаемое из камеди вонючей.
16 Книга Товита, 6; 10. "Если кого мучит демон или злой дух, то сердцем или печенью (рыбы) должно курить перед таким мужчиной или женщиною".
17 * Евангелие от Марка, 9; 25.
18 все прочие (и вы остальные) (лат.).
19 жанровая картинка, зрелище (фр.).
20 вечерний (1630) молебен.
21 собратьев.
ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ
Пан Анджей! Почему вы обратились к теме гуситских войн?
Гуситская революция, происходившая в Чехии во времена царствования династии Ягеллонов в Польше, была очень важна для нашего государства и народа, но тема эта в польской историографии освещена плохо. В своем историческом фэнтези «Башня шутов», действие которого происходит именно в этот период, я открываю события и сведения, о которых многие ранее и не подозревали. Мне хотелось, чтобы читатель книги иногда говорил себе: «Ах, вот как всё это было, вот как все происходило». Для меня была очень интересна эволюция подхода историков к вопросу гуситского движения и гуситских войн. В старой польской историографии, полностью подчиненной католицизму, чешские гуситы всегда изображались, как дикие орды еретиков и варваров, сжигавшие костелы и убивавшие ксендзов. Знаменитый образ Мадонны Ченстоховской, величайшей польской святыни, носит характерные следы от ударов мечом. Святыню, якобы, рубили гуситы, захватившие Ченстохову. Примерно так и представлял себе средний поляк гуситов: это сукины дети, уничтожавшие польские католические святыни. Потом пришли коммунисты и послушные историки превратили гуситское движение чуть ли не в пролетарскую революцию, восстание угнетенного народа против господ.
Правдой манипулировали, как хотели… Для писателя такая ситуация прекрасное поле для проявления своего мастерства и кладезь идей, ибо, когда писатель пишет, он может манипулировать манипуляциями.
Вы с таким знанием дела описываете процесс изгнания злого духа… Сами не занимались экзорцизмом?
Лично я никогда экзорцизмом не занимался. Тем не менее, я прочитал достаточно специальных трудов, чтобы считать себя специалистом в этом вопросе. Так что, писать и говорить со знанием дела об экзорцизме я могу. По крайней мере, могу, как говорят русские, делать при этом «умный вид». Но, если где-то и в самом деле появится злой дух, прошу не звонить мне с просьбой о помощи. Мое знание опирается на очень старые источники, которые, возможно, уже утратили свою актуальность. Злые духи идут в ногу с прогрессом, связываться с ними, используя древние книги, не стоит.
Невозможно без сглатывания слюны читать ваши гастрономические изыски. Вот, например, деликатес «бобриный плюск, то есть хвост, тушеный в густом хреновом соусе». Вы его сами пробовали? Каковы ваши кулинарные предпочтения?
Тонко подмечено. Я хорошо разбираюсь в кулинарии, люблю готовить. Это занятие, во время которого я отдыхаю, расслабляюсь. Когда писательский процесс начинает меня утомлять, я встаю из-за компьютера и иду на кухню. Я могу приготовить что угодно: зверя, птицу, рыбу, пресмыкающееся, земноводное, беспозвоночное… Не удивительно, что и написать обо всем этом я тоже могу. Бобровый «плюск» я б запросто приготовил но, к сожалению, бобр в Польше находится под очень строгой охраной, еще со времен (да, да!) средневековья.
Что касается моих кулинарных предпочтений, то каких-то особенных у меня нет могу любить одно, могу и другое, в зависимости от настроения.
Иронический взгляд на события присущ только вашим героям или вы сами ухитряетесь придерживаться его в повседневной жизни? Окружающие считают вас веселым, или наоборот?
Веселого во мне определенно больше, чем мрачного. У меня, скорее, открытая натура. Но я могу быть и злым.
Как вы относитесь к экранизации «Ведьмака»? И что скажете о фильмах по «Властелину колец» и «Гарри Поттеру»?
О фильме «Ведьмак» предпочитаю не говорить. Да и зачем вообще о нем говорить? Нет смысла. No comments. Что касается «Властелина колец», то я считаю его лучшей экранизацией фэнтези, которая когда-либо существовала до недавнего времени я считал таковым «Конана-варвара» Джона Милиуса. Относительно «Гарри Поттера» он лежит вне сферы моих интересов. Посмотрю, когда покажут по TV.
Верите ли вы в Бога? Дьявола? В победу добра над злом?
Это весьма интимная и приватная сфера. Среди польской шляхты отвечать на подобные вопросы не принято. Но для «Реальности фантастики», с которой у меня сложились очень добрые отношения, сделаю исключение и отвечу: не верю. Три раза не верю.
Традиционно: что бы вы пожелали своим читателям?
Раз уж установился обычай, что таким вопросом интервью завершают, традиционно и отвечу: желаю здоровья, счастья, успехов. И чтобы много-много читали. Я не перебарщиваю? Не слишком многого хочу?
|