ИЗМЕНЧИВОЕ ПОСТОЯНСТВО ГЕННАДИЯ ПРАШКЕВИЧА

Владимир Ларионов

Меня меняло время? Да, меняло.

Но время слишком часто изменяло

и мне,

и тем,

кому хотел помочь…

Ген. Прашкевич

Меняется ли писатель?

Чем определяются эти изменения?

Числом прожитых лет и написанных книг? Количеством друзей, пройденных километров? Объемом дел? Силой любви?

Писатель по имени Геннадий Прашкевич почти не меняется: он всегда — знакомый и прежний. Писатель по имени Геннадий Прашкевич меняется постоянно: он всегда неизвестный и новый. Книги, друзья, километры, любовь наличествуют в его жизни с избытком. Он — автор нескольких десятков книг, изданных на разных языках. Родился на Енисее, живет на Оби. Исходил в маршрутах с палеонтологами и вулканологами Сибирь, Урал, Алтай, Сахалин, Камчатку, Курильские острова, плавал по трем океанам, побывал во множестве зарубежных стран. Дружил с Аркадием Стругацким и Юлианом Семеновым, Виталием Бугровым и Борисом Штерном. Не любит провинцию, но при этом утверждает, что из провинции мир виднее.

Геннадий Мартович Прашкевич — редкий, практически невозможный человек.

Он — прозаик, поэт, переводчик, эссеист, историк фантастики, популяризатор науки.

Он — член Союза писателей России (бывшего СССР) и Союза журналистов РФ. Он член ПЕН-клуба и Нью-Йоркского клуба русских писателей. Лауреат премий им. Гарина-Михайловского и «Аэлита». Эссе-воспоминания «Малый Бедекер по НФ, или Повесть о многих превосходных вещах», опубликованные в журнале «Если», отмечены престижными фантастическими премиями, в их числе: «Сигма-Ф», «Бронзовая Улитка» от Бориса Стругацкого, «АБС-премия», «Странник». Он пишет фантастику, мемуары, детективы, исторические романы, научно-художественные книги. Его произведения переводились на английский, болгарский, немецкий, польский, сербский, литовский, на другие языки. Сам переводит — корейскую и болгарскую поэзию. А для этого нужен настоящий, неподдельный талант. Ему, выросшему в Сибири на затерянной станции со знаковым названием Тайга, географическая удаленность от Москвы и отсутствие интернета (которого тогда попросту не существовало) не помешали вести активную переписку с ученым и фантастом Иваном Ефремовым, с энтомологом и великолепным литератором Николаем Плавильщиковым, с геологом академиком Дмитрием Щербаковым, с писателями Гуревичем и Платовым. Его никак не назовешь «ленивым и нелюбопытным». Было, значит, что-то такое в письмах провинциального подростка, что заставляло серьезных и весьма занятых людей находить время для подробных ответов.

Достать из Тайги Ефремова! Узнаю Прашкевича.

Писатель меняется, конечно, учась. « Я был внимательным учеником. Наверное, я умел учиться, потому что книги «Разворованное чудо», «Мир, в котором я дома», «Снежное утро», «Спор с Дьяволом» и еще кое-что выросли впоследствии из моих детских черновиков…»

Учеба писателя предполагает разные формы.

« Писатель умирает, перестав учиться. Учиться надо хорошо. Даже если учишься плохому, учиться надо хорошо. Выпиваешь рюмочку коньяка с хорошим человеком, непременно чему-нибудь такому научишься. Как говорил Сергей Александрович Снегов: не учась, как поймете прихотливый ход мыслей?..»

Писатель меняется, работая.

Однажды, в нашей личной беседе, Мартович заметил: «Михаил Петрович Михеев и Аркадий Натанович Стругацкий вовремя открыли мне главный секрет творческого человека: работать всегда, в любой ситуации. Тебя бьют, гоняют, не печатают, уничтожают тиражи твоих книг, а ты — работай». И через какое-то время сообщил в письме: « Работаю над вещью, которая должна, кажется, прошибить сердца…»

Так он пишет про каждую свою новую вещь.

Борис Стругацкий на семинарах любит повторять: «Профессионал — садится и работает, любитель — ждет вдохновения». Прашкевич в этом смысле — профессионал, работающий вдохновенно.

Писатель меняется, смеясь.

Ходят легенды о том, как Геннадий Прашкевич умеет заворожить любую компанию своими историями. Некоторые из этих историй (как он утверждает — невыдуманных: про хлопкороба-активиста Хакима, например, или про отъявленного ревизиониста болгарского поэта Божидара Божилова, или про грустную поездку на вечер выпускников школы №2 города Тайга) вошли в эссе «Малый Бедекер по НФ», в историю советской фантастики «Адское пламя», в такие работы, как «Черные альпинисты» и «Возьми меня в Калькутте».

Другие никуда не вошли.

Писатель распространяет их вербально.

При встречах я неизменно упрашиваю его рассказать про двух братьев-поляков, случайно сбивших автомобилем в заокеанских австралийских степях кенгуру. И он рассказывает. Каждый раз по-новому. И смеется, заражая смехом остальных.

Мне довелось быть рядом с Прашкевичем в разных забавных ситуациях. По истечении времени эти ситуации забывались, но только до тех пор, пока при очередной встрече писатель не напоминал о случившемся. В его переложении самое заурядное событие становится необычайным приключением.

Геннадий Прашкевич умеет видеть . Слушая его, начинаешь верить, что все так и было, как он излагает. Самое удивительное, что все именно так и было, просто в силу заскорузлости воображения сам я не смог увидеть событие в нужном ракурсе.

Писатель меняется, изучая прошлое, анализируя настоящее, думая о будущем.

Прашкевич пропускает узнанное через свой ум, через сердце, обогащая текст чем-то глубоко личным. Он пишет очень разные вещи. Похожи они только в одном: читатель, взявший в руки его книгу может в полной мере насладиться магией слова, отточеностью стиля, сюжетным мастерством — не такими уж частыми гостями в произведениях большинства нынешних авторов.

Совсем недавно у Прашкевича (в соавторстве с известным палеонтологом Е. Елкиным) вышла книга «Берега Ангариды» — о далеком палеозойском прошлом Сибири. Чуть раньше вышли замечательные исторические романы «Секретный дьяк» и «Пес Господень». Он — автор романов о странностях нового российского бизнеса: «Человек «Ч», «Противогазы для Саддама», «Пятый сон Веры Павловны» (написанных в соавторстве с А. Богданом). Его перу принадлежат научно-художественные книги: «Самые знаменитые ученые России» (от М. Ломоносова до А. Сахарова) и «Самые знаменитые поэты России» (от М. Ломоносова до И. Бродского). А в книгу, которую вы держите в руках, вошли два романа о далеком будущем.

О будущем, связанным с нашим временем.

О будущем, вытекающим из нашего времени.

* * *

Любимым литературным произведением знаменитого художника и скульптора Амедео Модильяни была книга «Песни Мальдорора», написанная безумным Лотреамоном. А любимой (и ответившей взаимностью) женщиной — Анна Ахматова (Модильяни называл ее «Египтянкой»), обладавшая интригующей, необычно-притягательной, экзотической красотой. В тексте романа «Царь-Ужас» впрямую об этом нигде не говорится, зато татуировка из нескольких стремительных линий, изображающая обнаженную женщину, возможно, египтянку, на спине бывшего марсового Семена Юшина, единственного оставшегося в живых члена экипажа броненосца «Бородино», упоминается неоднократно.

Сюжет романа чрезвычайно прихотлив.

Действие переносится из крошечной деревеньки Иноса времен русско-японской войны в богемные кварталы Парижа 1911 года, бурные дискуссии делегатов ХVI съезда ВКП(б) переходят в неспешно-откровенные беседы политзаключенных на Соловках, вонь твиндека парохода «Пижма», набитого врагами народа, сменяется уютом Красной яранги. Погибающие от сенсорного голода потомки землян, в буквальном смысле спасая шкуру Юшина, предназначенную для изготовления абажура в подарок рейхсмаршалу Герману Герингу (уж больно хороша женщина, «сладко очеркнутая на широкой спине Семена несколькими летящими линиями»), перемещают его из концлагеря времен второй мировой войны в мрачное постапокалиптическое будущее. В такое будущее, где отсутствует искусство. В будущее, в котором исполнились мрачные предсказания Нострадамуса (и американских астрономов) о пришествии Царя-Ужаса, где странные и страшные испытания, выпавшие на долю бывшего марсового (ныне «экспоната Х » — одновременно носителя и объекта искусства), продолжаются.

Трудно определить жанр, в котором написан «Царь-Ужас».

Это и парадоксальный, жесткий, вызывающий роман о сущности искусства, это и антиутопия. Это и авантюрно-любовный роман, это и политический памфлет. Тем не менее, вещь не выглядит эклектичной. А многократное, почти навязчивое повторение какой-то интуитивно найденной ключевой фразы или слова задает повествованию колдовской, шаманский ритм. В результате оцепеневший читатель погружается в «жестокую реальность» романа с головой. Сей гипнотический эффект легко объясним: ведь Геннадий Прашкевич — поэт и сибиряк, а значит, немного шаман.

Футурологическая утопия «Кормчая книга» — широкое полотно, показывающее несколько срезов некоего предполагаемого будущего. Срезов, разделенных многими и многими столетиями. Кормчими книгами назывались на Руси в XIII веке сборники церковных и светских законов. «Кормчая книга» Геннадия Прашкевича — своеобразный свод законов будущего мира. Всматриваясь в грандиозную тень, падающую в наше время из предполагаемого будущего, писатель делает смелую попытку спрогнозировать развитие социума, рассказать о предстоящих глобальных переменах, опираясь на закон исторической спирали, на периодическую повторяемость форм организации общества. «Кормчая книга» — многоплановое философское произведение. Не ограничиваясь рассмотрением единственного генерального тренда, прямолинейно-поступательного вектора развития человечества, писатель демонстрирует сразу несколько вероятных вариантов развития событий, предупреждает о чудовищных катастрофах и общемировых проблемах, ожидающих земную цивилизацию, пытается подсказать возможные выходы из тупиковых ситуаций будущего, оперируя при этом потрясающим количеством персонажей и квазидокументов.

И в голове остается тревожное: «Так может быть…»

##########

Создавая роман «Царь-Ужас», писатель опирался на действительные факты из жизни своего отца, использовал реальную биографию Анны Ахматовой и Амедео Модильяни. Роман «Кормчая книга» написан с использованием оригинальных научных разработок Альвиана Афанасьева из Минусинска, автора нестандартной теории о цикличности в развитии человеческой цивилизации. «Воображение у меня развито слабо, и все самое интересное (и невероятное) я обыкновенно беру из жизни», — говорит Прашкевич.

Конечно, писатель лукавит — без хорошего воображения рассмотреть невероятное в окружающей жизни, а потом сделать так, чтобы и читатель это увидел, невозможно…

* * *

Однажды на мой вопрос: «Интересно, а есть люди, которым Прашкевич завидует?» — Геннадий Мартович ответил: «Не знаю… Может, Герберт Джордж Уэллс? Или Вольтер? Или Вернадский? Амундсен? Капитан Дрейк? Пан Станислав Лем, разглядывающий руины Варшавы? Михаил Стадухин, выходящий на Индигирку?.. Ах, Володя, долго можно перебирать… Один капитан Рэли чего стоит… Невероятно много людей, интеллект, мужество и внутренние побуждения которых вызывают легкую оторопь… Но эти валентности у меня заняты… Я замерзал на пустых островах, умирал от тоски, расставаясь с любимой женщиной, тонул в озере Очер, горел в самолете над Хабаровском, видел и делал то, о чем, к счастью или к сожалению, не рассказывают, слушал муэдзинов в Стамбуле, бродил по фантастическому Нью-Йорку… Кому завидовать?..»

И правда.

Его собственная жизнь сама — повод для зависти.