ПОРНО-2060
Данила Давыдов
Линор Горалик, Сергей Кузнецов. Нет: Роман / Послеслов. М.Фрая. СПб.: Амфора, 2004. 499 с.
Появившийся на грани минувшего и нынешнего годов роман Линор Горалик и Сергея Кузнецова “Нет” рискует оказаться на обочине внимания и “элитарной критики”, и фантастического сообщества. Во втором случае не говорю “вообще выпасть из внимания”, так как психоделическо-сетевые детективы Кузнецова более популярны среди той же молодежной среды, что предпочтет киберпанк какому-нибудь “новому реализму”, а Горалик и вообще культовая фигура в Рунете, и не только литературном.
Но, тем не менее, “Нет” книга слишком яркая и неожиданная в отечественном контексте, чтобы вызвать широкую и адекватную реакцию. “Я не верю, что эта книга была написана на русском”, говорит главный редактор “Амфоры”, ознакомившись с рукописью, и то же, независимо от него, повторяет главный редактор “Книжного обозрения” (откуда сии реплики и почерпнуты). Макс Фрай в послесловии к роману предлагает включать “Нет” в “список рекомендованного чтения” для старшеклассников дабы “лет через десять дышать в русскоязычном пространстве стало бы вольготнее”.
О чем же роман? Формально о порноиндустрии в 2060-х годах. Само это уже отсекает некоторую потенциальную часть аудитории ведь для того, чтобы понять, про что книга
на самом деле, необходимо ее, как минимум, пролистать, а это действие блокируется показной брезгливостью, а на деле страхом перед материалом.
Впрочем, таких ханжей и чистоплюев “Амфора” не предполагает среди своих потенциальных читателей. Всем ясно, что если роман как бы о порнографии, то он, конечно же, не о порнографии. Всем ясно, что порнография оказывается метафорой душевных переживаний. Обычная, мол, инверсия, характерная не столько для притчи сколько для аллегории.
И тут Горалик с Кузнецовым делают превосходный кунштюк: роман все-таки и о порнографии. Воспринимать “Нет” как притчу не ошибка, подобный подход явно входил в авторский замысел. Между прочим, сам Кузнецов говорил в интервью “Книжному обозрению”: “… это, роман про людей, почти каждый из которых в какой-то момент сталкивается с переживанием ужаса и дальше продолжает жить… Это история повседневного ужаса”.
Но порнография здесь играет и иную роль роль своего рода метки, характеристики творимого ими мира. Притча в чистом вида пользуется чисто условным антуражем. Здесь же, в “Нет”, мы видим убедительно сотворенный мир не слишком далекого будущего убедительный и в целом, и в мелочах (об этом несколько ниже).
Пересказывать сюжет романа дело безнадежное. Во-первых, в нем искусно перепутаны линии, связанные с довольно многочисленными и, что крайняя редкость для текста, пусть даже и лишь формально фантастического, крайне индивидуализированными, нестереотипными персонажами. Вот преуспевающая сотрудница фирмы, предпочитающая заниматься сексом с зооморфами (т. е. людьми, изменившими свей телесный облик в соответствии с обликом того или иного животного), оказывается, против своей воли вовлечена в подпольный порнобизнес. Вот человек с риском для здравого рассудка и даже жизни перевозит из Израиля (где подпольные в иных странах жанры порнобизнеса разрешены) на собственном теле бионы эдакие носители, позволяющие фиксировать эмоции. Вот женщина-полицейский, морфированная под нимфетку, соблазняет и отлавливает педофилов…
В пересказе, прямо скажем, это звучит несвязно. Но дело в том, что, во-вторых, это идеальная проза со стилистической точки зрения. Каждая глава это продолжение монолога (внутреннего или внешнего) того или иного из героев, монолога, в котором уже на уровне синтаксиса проявлен его характер. Ко всему прочему, периодически монологи поднимаются до уровня подлинной поэзии: “Спали в одной кроватке, в Фелькиных рыжих простынках потягивались по утрам, ленились, пританцовывали под будильник, в тяжеленной старинной кровати Вупи говорили о мамах и о ребенках, тискали кошку, видели сны размером с теннисный мячик, нашаривали тапочки в желтом свете ночника на каминной полке, зажженного, чтобы нестрашно. Ластились друг к другу, заплетали косы, дело было нечестное: у Вупи едва хватало на два захвата, зато у Фелли вполне хватало на два часа с половиной…”
Наконец, в-третьих, возвращусь к творению мира. Станислав Лем в классической работе “Фантастика и футурология” пишет: “Мне представляется возможным и даже правдоподобным, что одной из причин слабости научной фантастики является распространенная и нормальная у всех людей (а значит, и у писателей) слабость интуиции социологического типа”. Горалик и Кузнецов благодаря субъективации, отказу от авторского голоса, предоставлению права “свободно говорить” многочисленным персонажам находят редкий способ преодоления этой, действительно существующей, беды. Дело ведь не столько в технических атрибутах творимого мира бионы, морфирование и т. д. сколько в социальном и психологическом конструировании. Некий абстрактный факт конструируемого мира подпольные соревнования по художественной гимнастике, например, приобретает, благодаря голосу персонажа, его частному мнению, тот объем, который никогда не был бы достигнут холодным авторским описанием структуры социального устройства будущего.
И дело не в прогностической силе Горалик и Кузнецова хота порой и кажется, будто мир, описанный в их романе, будет таким
на самом деле но в том, что мир этот самодостаточен, живет своей жизнью, где-то там, за пределами финала.
|