РАДОСТНАЯ ВЕСТЬ БЕЗ… РАДОСТИ

Сергей Дяченко

«Страсти Христовы» (The Passion of the Christ), режиссер — Мэл Гибсон, в ролях Джеймс Кавизел, Майа Моргенштерн, Моника Белуччи, Христо Живков, Христо Шопов, Розалинда Челентано.

До сих пор кино так и не смогло прикоснуться к тайне Богочеловека — ни в «Бен Гуре», ни в ставших классикой фильмах Пазолини, Дзефирелли и многих других. Ближе всего к Гибсону, на мой взгляд, стоит Скорсезе с его картиной «Последнее искушение Христа» — действие того фильма тоже происходит в момент распятия, наивысшего страдания, и Сатана соблазняет Христа возможностью избежать боли, прожить счастливую человеческую жизнь, обрести дом, очаг, детей, любовь… Многого можно было ожидать от Мэла Гибсона, после его «Храброго сердца» (4 «Оскара», если не ошибаюсь), где перед казнью вождь шотландского восстания отказывается от микстуры, дающей забытье: он идет на четвертование, чтобы крикнуть во время смертных мук призыв о свободе, а для этого нужно быть в ясном сознании.

И вот сама картина — уже побившая все кассовые рекорды, вызвавшая скандалы, запрет на просмотр в Израиле… И слова Папы: «Все так и было».

Цитата из «Комсомольской правды»: «Картину, поставленную на основе Евангелия, категорически отказались финансировать студии Голливуда. В итоге Мел Гибсон потратил 25 млн. личных средств на ее создание. Он заявил, что работа над лентой была его «духовной потребностью». Для придания реальности действию Мел Гибсон настоял, чтобы актеры в фильме говорили на родном Христу библейском языке — арамейском, а также на латыни. В результате картина даже в США идет с субтитрами, что является исключительно рискованным экспериментом».

Можно уважать такой фанатизм Гибсона, и пожалеть, что не он сыграл главную роль: чего стоят одни его глаза! Увы, состарившийся актер уже не мог воплотить эту свою мечту. Джим Кавизел — это просто типаж, без какого-либо внутреннего света: к тому же лицо его превращено в кровавую маску с самого начала, и один глаз у него закрыт совершенно. Можно ли требовать нюансов актерской игры от мумии?

Говорят, Голливуд не финансировал картину из-за ее антисемитской направленности: Мэл Гибсон даже пошел на исключение из уже готовой картины одного из эпизодов (с участием первосвященника Каиафы). Не знаю, причем здесь антисемитизм: римские легионеры еще более жестоки и шаржированы в этом фильме: так это что, антиитальянский фильм? Знаю другое: «Евангелие» переводится как «радостная весть». А фильм Гибсона ничего общего с этим не имеет. Конечно, для того чтобы представить, на что пошел ради нас Сын человеческий, и нужно как-то показать истязания, агонию распятия. Но есть мера человеческому восприятию пытки. Помню, как в мединституте постепенно приучали нас, студентов, к восприятию трупа, к крови операций, к препарированию разложившегося тела на судебной медицине… Но — это необходимость профессии. Совершенно иное дело — массовый зритель. Почти весь фильм (он длится более двух часов) — бичевание, распятие, с немыслимым количеством рубцов, стонов… И — краткий миг эпиложного воскресения, которое никак не влияет на мрачность и физиологическую непереносимость виденного.

Увы, кровь в этом фильме, потрясшая вначале, затем стала вызывать раздражение, апатию, а потом и вовсе стала восприниматься… клюквой. Я медик, психиатр, видел такое, что Гибсону и не снилось, может, поэтому у меня такая парадоксальная реакция. Но я твердо знаю, что Марина, мой соавтор, этот фильм смотреть не сможет, как и многие мои друзья и знакомые. Что ж, Гибсон —католик, это аскетичная, местами мрачная религия. Нас с Мариной поразили в Лондоне соборы — с изображением мук Христовых, страданий святых, с бесконечными памятниками погибшим… Православные храмы представляются куда более светлыми и радостными: помню барочный собор в Праге, наши киевские, московские церкви… Для православных главный религиозный праздник — Воскресение, для католиков — Рождество, но чувство художественной меры предполагается одно на всех. Нельзя в художественное кино включать подробный отчет патологоанатома. Сейчас фильму Гибсона сопутствует скандал. Посмотрим, что станет с ним через лет десять-двадцать.

Еще одна деталь. Мне показалось, что Гибсон, заставлявший всю съемочную группу ежедневно совершать многочасовый религиозный ритуал, сам невольно перевел свой фильм в разряд… фантастики. В нем с самого начала присутствует Сатана, искушающий Назаретянина, уговаривающий Его отказаться от Креста. И если это могло восприниматься как субъективное восприятие героя, верующего или видящего Сатану, то в дальнейшем сей инфернальный образ объективизируется: он существует в кадре и после смерти Христа, разъяренно… возносясь на небо (хотя, по всей видимости, юдоль Дьявола — это адские, подземные чертоги). Зачем Гибсону понадобился этот странный, заимствованный у Скорсезе, образ? И само вознесение… так, детский мультик, недостойный сурового реала картины.

Может, именно в этом и сокрыта тайна того, что в фильме нет самого Воскресения? Как его, собственно, показать? Может ли вообще человек представить то, что непредставимо (как уже упомянутую бесконечность), а тем более передать это средствами кино? Компьютерная графика, спецэффекты — звучит даже кощунственно как-то… Фальшь здесь обнажится и цена ей убийственна, как это видно на примере сцены с Сатаной. Может, режиссер и хотел показать, передать Воскресение — но испугался в конце, и оттого такой дисбаланс света и мрака?

Собственно, я знаю только один вид искусства, который хоть как-то может приблизиться к такого рода феноменам. Имею в виду музыку. Бах, Гендель, Берлиоз, Бетховен, Чайковский и иже с ними… Дело не только в том, что музыка — самое абстрактное из искусств, она обладает своей тайной, каким-то особым измерением бытия. Ее ритмы соразмерны биоритмам мозга, ритмам пульсации звезд. И потому для меня лично самым яркой попыткой приблизиться к евангельским событиям является… мюзикл Веббера «Иисус Христос-суперстар». И не только сама музыка, но даже фильм-экранизация, где малоизвестные актеры разыгрывают историю и вовсе в современных костюмах… Куда уж там, скажет брюзга. Каноническая церковь опус Веббера вряд ли воспринимает, хотя тот же Александр Мень включает его в сферу своих общекультуральных размышлений. Но кода музыкального евангелия от Веббера — именно Воскресение Христа, оно великолепно драматургически подготовлено, оно призрачно-осязаемо, действительно трогает, просветляет душу.

Увы, музыкальная партитура Гибсона совершенно бесцветна — а жаль. Может быть, здесь сокрыта была возможность прикосновения к Вечности.