ДМИТРИЙ СКИРЮК: ЗАМЫСЕЛ, ИДЕЯ — ВЫШЕ ПЕРСОНАЖА… И ДАЖЕ АВТОРА!

Давно уже стало общим местом ругать отечественную фэнтези за вторичность сюжетов, картонность персонажей и абсолютную стилистическую беспомощность текстов. Признаться, очень часто эти обвинения справедливы, но тем ярче и заметнее на общем сером фоне смотрятся действительно талантливые, глубокие книги. Такие, например, как романы Дмитрия Скирюка о травнике Жуге.

Их судьба складывалась не самым удачным образом: при первом издании, в «Северо-Западе», каждый роман был искусственно разделен на две книги, выходили они с перерывами и в разных сериях, поэтому, как нам кажется, оказались не оцененными по достоинству читателями. Это тем более обидно, что романы Дмитрия Скирюка — действительно новое слово в отечественной фэнтези, слово, возможно, произнесенное негромко, но внятно и по делу. Перед нами — ни много, ни мало — новое направление в жанре. Скирюк не пошел по проторенной дорожке в сторону классической рыцарской фэнтези, не привлекла его и фэнтези «славянская». В трилогии о Жуге мир позднего Средневековья («осеннего», если хотите!) не желает рядиться в привычные читателям фэнтези одежды, не желает говорить на смеси новорусского жаргона и выспренных, вымученных «как-бы-рыцарских» фраз. Мир естественен, а герои — живы, и потому, может, чаще, чем положено в этом жанре, они задумываются, страдают, испытывают боль.

Этот мир гостеприимен настолько, что в нем естественно себя чувствуют Геральт из Ривии, граф Цепеш и многие другие персонажи знакомых нам с детства книг. Но за литературной игрой, за умело и с любовью созданным миром есть еще одно, главное — история, которую хочет рассказать автор. Добрая. Немного грустная и в меру веселая. Мудрая. Живая.

О книгах Скирюка невозможно писать отстраненно. Точно так же невозможно их читать между делом, просто коротая время между станциями метро. Они берут за душу — редкое по нынешним временам свойство.

Поэтому тот факт, что издательство «Азбука» взялось за издание всей трилогии в полном объеме, не может не радовать. К коменту выхода этого материала к уже изданному «Осеннему лису» (то, что раньше публиковалось двумя томами как «Осенний лис» и «Сумерки меча») добавятся «Драконовы сны» (тоже объединенное издание двух томов). Будем надеяться, не за горами и третья книга о Жуге. А мы предоставляем вашему вниманию интервью с Дмитрием Скирюком.

— Откуда он взялся, твой Жуга?

— Вопрос на деле довольно забавный. Если брать исторические, книжные примеры, то прототипа как такового у Жуги нет — этот персонаж целиком и полностью создан мной, от внешнего облика до имени и характера. Если же рассматривать его как личность, придется поставить вопрос гораздо шире: откуда вообще берутся литературные герои, а равно идеи и сюжеты. Замысел был написать цикл юморных рассказов о двух магах (один недоучка, другой самоучка). Сам я биолог, поэтому подошел к делу сообразно профессии. Решил: пускай один из них будет дальтоником, потом придумал систему магии, в которой основную роль играет «цвет» заклинания, и выбрал род занятий для главного героя — травник, деревенский знахарь: в средние века эта профессия считалась сродни колдовству. Вот от этой печки я и плясал, а что не вышло — обстоятельства не дали: не до юмора мне было тогда.

Когда писались первые рассказы об осеннем лисе, я мало задумывался, что он за человек, откуда взялся и вообще. Если требовалось описать какую-то его черту характера, манеру поведения — приходилось додумывать по ходу дела. Наверное, это заметно — в первых главах Жуга еще достаточно схематичен, там интрига крутится больше сама по себе… Образ складывался постепенно, как мозаика — кусочек оттуда, черточка отсюда. Что-то взято от моих друзей, что-то — от каких-то книжных и киношных персонажей, что-то, безусловно, от меня самого. Помню только, еще в начале я решил, что не хочу создавать «идеального героя», то есть не буду наделять его одними лишь положительными чертами, чем часто грешат романы-фэнтези. Пусть это будет обыкновенный человек, со всеми его достоинствами и недостатками, читатель сам разберется. Думаю, это мне удалось — натура получилась цельная и непротиворечивая.

Труднее с именем. Откуда взялось прозвище «Жуга» — не знаю. Как-то вдруг возникло и все. Может, слышал где… Не помню, в общем. Сперва я не придал этому значения — звучит необычно, запоминается сразу, ну и ладно: у меня в книгах много таких «имен ниоткуда» — Реслав, Зерги, Тингер, Орге, Ашедук… Жуга так Жуга. Это потом за именем, как нитка за иголкой, потянулась вся легенда. Только недавно я удосужился заглянуть в толковый словарь и с некоторым удивлением узнал, что это слово бытовало на Руси и означало — беспокойный, неугомонный. Меня это вполне устраивает.

— Появление в мире «Осеннего лиса» ведьмака Геральта вызвало у читателей массу вопросов. Во-первых, как он там очутился? Во-вторых, читал ли пан Анджей Сапковский эту новеллу — и если да, то как воспринял твоего Геральта?

— Да, меня неоднократно за это «шпыняли». На самом деле все очень просто. Задумка романа полностью сложилась году к 93-му, когда про пана Анджея вообще мало кто слыхал, и только к третьему или четвертому (какой там у меня «Робкий десяток» по счету?) рассказу я прочел его первые два опуса в чьем-то самопальном переводе. Черновики «Лиса» были готовы к 95-му, а «Ведьмак» в России вышел в 96-м. Как раз тогда наброски «Лиса» пошли по рукам. Там и был тот самый злополучный персонаж — какой-то кнехт, наемник, очень важный для сюжета, кстати говоря. И каждый второй читатель, возвращая мне рукопись, говорил: «А этот, на мельнице, ну прямо Геральт какой-то». Я терпел-терпел, но всем же объяснять не будешь. В итоге я рассердился и переписал рассказ: добавил пару эпизодов, дюжину подробностей и сделал кнехта… этим самым ведьмаком. Отдал, так сказать, дань уважения польскому мастеру. И все вопросы сразу исчезли! Он как-то очень к месту там пришелся. Эх, знал бы я тогда, чем это обернется, когда критики начнут морщить лобики и вертеть носами! Что теперь скажешь… Так получилось, что я интуитивно нащупал в отечественной фантастике ту же тропку, что и Сапковский в польской. Но обвинения в плагиате — это смешно. Так и представляю себе травника, который брызгает на нечисть горячей кашей из горшочка! А если серьезно, то обе книги роднит, во-первых, то, что это — рассказы о профессионалах, во-вторых, я, как и АС, обожаю обыгрывать и переосмысливать известные сказочные сюжеты, и третье — это схожая композиция обеих книг, то есть «роман в рассказах». Вот и все. Оправдываться и что-либо менять я не хочу. Как говорится, sapienti sat — «умному достаточно».

С Анджеем Сапковским я встречался в Москве, на том памятном «РосКоне», и мы целый вечер беседовали на разные темы, благо он великолепно говорит по-русски. Книг моих он не читал и вряд ли собирается, поскольку времени и так не хватает. Известие, что его Геральт ухитрился поработать «на стороне», пан Анджей сперва воспринял резко негативно, но потом простил и меня, и его. Правда, боюсь, что к концу вечера он был, как бы это сказать… не совсем адекватен. Кстати! Недавно я получил возможность побывать в его шкуре: мой Жуга успел «засветиться» аж в двух книгах у других авторов — у Дмитрия Казакова («Маг без магии») и в новом романе Петра Верещагина. У Казакова он даже целую аптеку содержит. Я не обижаюсь. Пусть.

— На страницах твоих романов уживаются самые разнообразные персонажи. Некоторые, как ведьмак, приходят в гости из книг других авторов, кто-то — «местный». Но самое удивительное, что все они органично встраиваются в картину описываемого тобой мира. Как тебе это удается?

— Так уж и «органично»… А если честно — понятия не имею. Как-то удается. Это ведь у меня не самоцель — впихнуть в роман во что бы то ни стало этого или того. Есть изначально заданные рамки, какой-то антураж, в котором происходит действие романа, как выше было сказано: «картина мира». Я никого туда не загоняю каблуками, но если этому герою будет у меня «в гостях» комфортно, если он там будет на своем, привычном месте — милости прошу! Как правило, они мне не отказывают. Вообще, с моей точки зрения, присутствие в романе этих «пришлых» персонажей значительно обогащает повествование, добавляет ему дополнительные, «параллельные» пласты. Ведь тогда мои книги, помимо прочего, становятся еще и собранием литературных загадок: кто не узнает — прочтет просто так, а кто узнает — еще и задумается: зачем, дескать. И мне бывает очень приятно, когда ко мне подходит иной читатель и говорит: «А Цурбааген-то у вас — это ж гриновский Зурбаган!», или: «Вот эта фраза в тексте — это ведь стихотворение Джима Моррисона, правда?» Другое дело, что если писатель берет на вооружение подобный прием, он должен обладать некоторым чутьем, иначе получается не игра, а заигрывание — такая, знаешь ли, солянка сборная, читать которую неинтересно, а порой и просто неприятно.

— Что для тебя является точкой отсчета при формировании замысла новой книги: центральная идея, мир, главный персонаж, что-либо другое?

— Идея, без сомнения. Автор ведь желает что-то сказать читателю, чем-то поделиться с ним, а не похвастаться, мол, посмотрите, какой у меня красивый и толстый герой. И мир строится автором уже такой, какой потребен для сюжета, а не наоборот. А главный персонаж… Ну, от него, конечно, тоже многое зависит, ибо все мысли автора, всю идею книги читатель воспринимает через призму этого героя, его чувств, мыслей и поступков. Ему он сопереживает, с ним радуется, ему сочувствует, его, а не автора, любит или ненавидит. Так что главный персонаж важен для раскрытия идеи, воплощения ее в жизнь… но и только. Замысел, идея выше персонажа и в некотором смысле выше даже автора.

— Ты стартовал как автор фэнтези, затем написал «Парк пермского периода», который, наверное, можно условно отнести к НФ. Сейчас, насколько я знаю, ты работаешь над последней книгой из цикла о Жуге. А что в более отдаленных планах? Нет ли желания попробовать себя в других направлениях фантастики?

— Ха! Это как в том монологе эстрадного артиста: «Желание огромное, реализовать не получается». Я «стартовал» как автор нескольких рассказов, которые в 93-м послал в ВТО. ВТО после этого сразу с треском развалилось вместе со всем СССР, а я десять лет писал рассказы, повести, статьи, одноактные пьесы и прочую чушь, а параллельно учился в университете. К тому времени, как я засел за написание «Лиса», мне было уже 25, и это был мой четвертый (!) роман. Первые два лежат «в столе» и вряд ли когда-нибудь будут опубликованы, еще один опус бродит в интернете и все это — НЕ фэнтези. «Парк…» был данью уважения юмористической, гротескной «бытовой» фантастике. Рассказы, опять же. А планы есть, конечно. Уже второй год обдумываю сюжеты двух совершенно разных произведений: первое — роман-притча о затерявшемся отряде в битве при Армагеддоне, второе — фантастический детектив из жизни уральской глубинки начала XIX века. Но человек, как известно, предполагает, а бог располагает. Вот я хотел недавно написать роман в жанре технобоевика, но получилась только повесть «Пыль на ветру», и это что угодно, только не технобоевик. Может, и тут так же будет. Однозначно не ждите от меня космоопер и антиутопий. А пока и впрямь последний том «Лиса» заканчивать надо, чем я сейчас и занимаюсь.

— Нельзя сказать, чтобы твой путь в фантастику был легок: и сами книги писались по несколько лет, и к читателю попали не сразу. Что бы ты посоветовал молодым авторам, которые только пробуют себя в фантастике?

— Да, где-то десять лет прошло от первого рассказа до первой нормальной публикации, а если считать от самых первых почеркушек, так и все пятнадцать. Что касается молодых авторов, то я знаком с ними не понаслышке — и семинары вел, и судил в интернете несколько конкурсов. Что им посоветовать? Во-первых, для начала — кем-нибудь стать, сформироваться как личность, накопить какой-то моральный и умственный базис и только после начинать писать. На одной лишь голой фантазии далеко не уедешь. И побольше читать, поскольку кино и компьютерные игры в деле написания книг неважные помощники. Второе — отличаться. «Отличайся от других или погибнешь», ибо одинаковых — навалом. А свои вещи почаще прочитывайте вслух, многое станет понятно, ибо что коряво на языке, коряво будет выглядеть и на бумаге. Нельзя также сидеть и ждать, когда придет добрый дяденька и попросит что-нибудь взять опубликовать — такого не бывает даже в сказках. Благо, сейчас снова стали издаваться сборники и антологии, выходить журналы фантастики, талантливому автору опубликоваться есть где.

— Как ты думаешь, тотальная коммерциализация рынка, требующая от автора чтива попроще да побойчей, может существенно повлиять на качество отечественной фантастики? Кажется, за последние годы вал «книг на день» увеличился, а вот действительно литературных прорывов, открытий стало меньше, чем, допустим, в начале девяностых. Или это связано с чем-то другим?

— Не хочется делать прогнозов. Мы не имеем права судить, что на века, а что на час. Здесь важно помнить, что ничего не является абсолютным критерием оценки, только История, а ее решение мы угадать, увы, не в силах. Коммерция создает рынок, рынок создает конкуренцию, это хорошо. Но критерий отбора один: продают (а значит, и печатают) только то, что покупают. У кого чего болит: Америке нужны леденящие душу триллеры и мемуары первых леди, Европе — литературные ребусы и болезненное самокопание, Японии — утонченная рефлексия и манга про несовершеннолетних девочек, а нам — кровавые боевики и «женские» детективы. Народ в итоге получает ту литературу, которой заслуживает, не более того. Наверное, в этом все дело. На самом деле я убежден, что открытий не стало меньше, просто на фоне мутного потока они как-то потерялись, стали менее заметны. Впрочем, может, я не прав.

— И — твои пожелания читателям журнала «Реальность фантастики».

— Опять же, что тут пожелать! Любите свой журнал, выписывайте его и спрашивайте на прилавках. Что называется, «поддержите отечественного производителя» — это сейчас куда важнее, чем сотня восторженных писем. А самому журналу пожелаю обрести свое лицо и не потерять его — это в последнее время становится проблемой, ибо подходишь к прилавку, открываешь журналы «X», «Y» и «Z» — и везде видишь одни и те же имена и даже названия. А зачем читателю три одинаковых журнала? Отличайтесь, ибо, чтобы выжить, одного таланта мало.

С писателем беседовал Владимир Пузий