ИМПЕРСКИЕ ВЕДЬМЫ И ПРОЧАЯ АППАРАТУРА

С.Логинов. Имперские ведьмы. — М.: Эксмо, 2003 (сер. «Книги Ника Перумова»).

Несомненно, Святослав Логинов принадлежит к числу немногих отечественных фантастов, которые никогда (или почти никогда) не повторяются, постоянно меняют жанры, а то и вообще выходят за их рамки — но неизменно сохраняют своеобразие. Ни с кем Логинова не спутаешь, стоит прочитать хоть одну его страницу. Даже неудачный его роман не будет проходным.

А «Имперские ведьмы», новый роман питерского прозаика, — увы, неудача, даже если не сравнивать его с другими книгами Логинова, а всего лишь оценить, насколько заявка соответствует результату.

«Ведьмы» стали второй попыткой Логинова обжить жанр космооперы. В юмористической повести «Картежник» (2000) простой русский парень без труда обыгрывал зеленых братьев по разуму в «буру», попутно спасая целые планетные системы. Теперь все гораздо более серьезно и сложно — чтобы не сказать «безвыходно».

Едва ли не самый впечатляющий эпизод книги — один из первых, когда читатель, уже успевший настроиться на фэнтезийный лад (ведьмы, хищные ступы, Великий кракен, всплывающий из глубин...), внезапно вынужден резко изменить восприятие: ведьмы-то летают в космосе между «островами»-планетами, ступы и драконы — это имперские звездолеты, а кракен — поток гамма-квантов. Не один Логинов, конечно, любит играть со сдвигами восприятия, но мало кто умеет настолько легко переключать жанры.

Пилот Влад Кукаш поддается на провокацию имперских спецслужб, становится каторжником и отправляется в одиночный полет на верную смерть: в космосе из ниоткуда появляются торпеды неизвестного противника и уничтожают (как мы скоро узнаем — захватывают) корабли. Ведьма Чайка, сопровождаемая злорадным взглядом товарки, падает на пустынный остров без надежды взлететь; даже ступа, ради обладания которой ведьма рискнула всем, оказывается дохлой.

Но кто же знал, что в ступе сидит человек, мужчина, а неведомый противник, от которого империя отбивается уже несколько веков, окажется девушкой...

Дальнейшее понятно; в этом-то и заключается первая ловушка, которую Логинов не смог обойти. История любви под девизом «Чума на оба ваши дома» просчитывается от начала до конца, а ее невеселый финал — тем более. Но дело не в этом: ведь не для того мы читаем Шекспира, чтобы лишний раз убедиться в смерти Ромео и Джульетты.

Как ведьма боится, что ее проглотит ступа, так и Логинов боится «прикипеть» к какому-нибудь жанру — использует его антураж как декорацию, не более того. Но одни декорации держатся слабее других.

Не скажу дурного слова о «космической опере» как таковой, но в «Имперских ведьмах» космический размах явно пришелся не ко двору. Звездолеты, имперцы, три уровня бытия вселенной (наш, ведьмовской и инферно), боевое построение шестиугольниками и прочая, как сказал бы булгаковский герой, «аппаратура» заслоняет все, включая то, что писатель, собственно, хотел сказать своим романом. «В них жизни нет, все куклы восковые».

«Считаюсь фантастом, — написал Логинов в «Мемурашках», — а на самом деле — реалист чистейшей воды. Я же не виноват, что жизнь вдвое фантастичнее разлюбой фантастики». Не буду обобщать, но Логинов — и в самом деле скорее крепкий «бытовик», чем фантаст, и лучший его роман, «Многорукий бог Далайна», держался во многом на тщательно прописанном быте прямоугольного мира, на почти клаустрофобическом ощущении духоты. В «Имперских ведьмах» духоты нет, мир сух и стерилен.

Но что же хотел сказать писатель? Что есть в его книге, помимо «жанровых» погонь, боев и поверхностно выписанной любви?

Штаб («знатное офицерье, столетиями ведущее войну чужими руками, войну неясно с кем и за что, но под этим соусом зажавшее Вселенную в имперские тиски»).

Империя («имперский строй не заинтересован ни в чем, кроме самосохранения»).

Власть, которая «потому и называется властью, что хочет не помогать людям, а владеть ими». «В языках восточных слова «правительство» нет, там есть власть. Она не направляет свободных людей, она владеет рабами. И какую бы республику ни навязали нам извне, во главе всегда будет стоять владыка. Грубый западный варвар не сможет понять, как это произошло, ибо в слове он понимает лишь сиюминутное значение». «Власть первична, а все мы: люди и ведьмы, чернь и князья — существуем до тех пор, пока наша жизнь сообразна с требованиями власти».

И крайний индивидуализм ведьм, которые объединяются только в одном случае — если нужно уничтожить кого-нибудь из своих. Гибридное название «Имперские ведьмы» не случайно: две противоположные структуры всегда найдут общий язык, потому что обе направлены против человека.

Иногда (редко) роман балансирует на грани публицистики — именно такие фрагменты я и процитировал. Первые рецензенты «Ведьм» уже обратили внимание на то, что в книге Логинов едва ли не дословно повторяет то, что говорил в спорах о грядущей «либеральной империи». Ничего дурного в этом, разумеется, нет, — напротив. Именно сейчас, когда для многих и многих имперская идея опять становится «юбер аллес», необходимо напомнить о том, чем же оборачивается ее реализация.

Но, оказавшись в космической опере, даже самые острые проблемы и споры выпали из контекста, а до уровня притчи не поднялись. Афоризмы остались афоризмами, декларации — декларациями, но анализа имперского феномена — нет. (Пожалуй, после «Вейского цикла» Юлии Латыниной и анализировать нечего. Латыниной, кстати, удалось более чем естественно скрестить космический и средневеково-фэнтезийный антураж.)

Мятеж Влада и Чайки был обречен с самого начала. Книга — нет.

И героям, и автору, говоря словами поэта, «авантюра не удалась. За попытку — спасибо».