«И ПО-ПРЕЖНЕМУ ЛУЧАМИ СЕРЕБРИТ ПРОСТОР ЛУНА...»

Роман Арбитман

Рэй БРЭДБЕРИ. В мгновение ока. — М.: Эксмо; СПб: Домино, 2004. — 304 с.

В стране, где средний мужчина по статистике не дотягивает до шестидесяти, почтенный возраст — уже заслуга, сродни подвигу. А уж если творческий мужчина, перевалив за семидесятипятилетний экватор, ухитряется еще при этом не впасть в маразм и даже явить миру некую культурную ценность, отличную от нуля, восторг пишущей братии делается прямо-таки неприличным. Вполне могу понять, отчего, например, не любит нынешних театральных критиков режиссер Юрий Любимов: ровесник Октября до сих пор ставит на Таганке живые энергичные спектакли — но при этом каждый второй рецензент вместо профессионального разбора постановки с идиотическим восторгом сообщает граду и миру о том, что у маэстро (ура!) здоровый цвет лица, что он ясно мыслит, все помнит, самостоятельно ходит, не заговаривается и не пускает младенческие слюни...

К чему это я? А вот к чему. Весною этого года впервые на русском языке был выпущен последний по времени сборник рассказов знаменитого фантаста Рэя Дугласа Брэдбери. На родине писателя книга, правда, успела выйти существенно раньше — однако уже в пору, когда создателю «Марсианских хроник» и «451 градуса по Фаренгейту» стукнуло 76. Поскольку больше половины литобозревателей СМИ (особенно глянцевых) — люди довольно молодые и в фантастике подкованные крайне слабо, то главным потрясением для них, видимо, стал сам факт наличия писателя в списке живых (многие были твердо уверены, что мэтр давно отбросил коньки), а главной интонацией откликов — преувеличенно бодрая, покровительственная: дескать, ты еще крепок, старый Розенбом! Ты еще у нас развалина хоть куда! Ты еще ого-го какой дедуля! И тому подобное. Присоединиться к хору рецензентов-бодрячков значило бы оскорбить писателя, чья предшествующая творческая биография требует такого же непредвзятого отношения к новой книге, как и к прошлым: то есть без скидок на возраст.

Нет сомнения, перед нами далеко не лучший сборник Брэдбери. Остались далеко за горизонтом бесспорные литературные высоты этого печального сказочника из штата Иллинойс, марсианского хроникера и пророка тоталитарных бедствий, певца электрических тел, диковинных див, серебряных яблок Луны, костюмов цвета сливочного мороженого — иными словами, одного из последних романтиков тихого провинциального американского захолустья, вросшего в бескрайний Космос. У отчаянного упрямства менестреля осеннего увядания и зимнего тлена, защитника попранных прав крошки Дороти, Белоснежки и Матушки Гусыни, злодейски выдворенных в унылые книжные запасники, с годами обнаружился кисловатый запашок рутины. Отважный рыцарь пыльных чердаков, где застыли в летаргическом оцепенении детские игрушки, и сумеречный певец темных подвалов, где среди исторической рухляди гуляет ветерок Геттисберга, постепенно начал выказывать упертость городского чудака. Титаны словесности — Эдгар Аллан По, Томас Вулф, Уолт Уитмен, Оскар Уайльд или Герман Мелвилл — из добрых друзей писателя помаленьку стали превращаться в старых мальчиков на побегушках, призванных подпирать своим авторитетом буксующую музу Брэдбери. Необязательность мотивировок стала раздражающей, лиризм временами вырождался в сюсюканье, персонажи все больше начинали выглядеть причесанными под одну гребенку, а единственной скромной сюжетной находке зачастую приходилось волочить на себе десяток страниц текста.

Все это хорошо заметно в книге. Буквально одним предложением, к примеру, можно исчерпать сметанные на живую нитку фабулы рассказов «Doctor с подводной лодки» (психоаналитик героя-повествователя внезапно оказывается немецко-фашистским подводником с личным перископом), «Пять баллов по шкале Захарова-Рихтера» (зодчие устраивают всемирный заговор, строя города в сейсмоопасных местах), «Финнеган» (сыщик ищет паука-детоубийцу), «Дух скорости» (в позапрошлом веке некто с репутацией психа на самом деле изобретает велосипед), «Опять влипли» (старым фанаткам кино являются призраки старого Голливуда), «И снова легато» (все пятнадцать страниц можно обнять буквально одной мандельштамовской строкой: «И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме...»). И тому подобное. Досадно, когда мэтр черпает вдохновение в непритязательных кинолентах — так, «Помнишь Сашу» (о младенце, способном мыслить уже с момента зачатия) явно перекликается с фильмом «Уж кто бы говорил». Еще досаднее наблюдать самоповторы, рожденные усталым пером. Скажем, в «Последних почестях» (о влиянии машины времени на судьбы мэтров мировой словесности) автор неизящно перепевает свой же собственный шедевр «О скитаниях вечных и о Земле»; в «Ведьмином закуте» явно переночевали «Кошки-мышки»; заглавный рассказ вкупе с «Электрическим стулом» кажутся лишь бледным отголоском знаменитого «Наказания без преступления»; готика «Земли на вывоз» отсылает нас к «Синей бутылке», где человек не может обуздать темную силу, к которой — в силу жадности или глупости — добровольно прикоснулся...

К счастью, есть в сборнике и другие произведения, и они-то демонстрируют нам прежнего Брэдбери — быть может, не такого яркого, как тридцать лет назад, но такого же мудрого, глубокого и одновременно цепкого к мелким деталям. Своеобразным камертоном для этих рассказов может считаться трогательная новелла «Баг», в которой старый танцор-профи стараниями своего давнего друга возвращается к своему искусству, тем самым совершая небольшое чудо. В том же духе сделан и рассказ «Обмен», где выросший пацан на два часа возвращает свое прошлое — благодаря библиотеке в городке его детства и старой волшебнице-библиотекарше. Впрочем, Брэдбери не склонен умиляться старикам лишь на том основании, что они старики. Одна из самых запоминающихся новелл сборника, «Убить полюбовно», повествует о дошедшем до последней крайности сенильном эгоизме, когда дряхлые супруги соревнуются, кто скорее отправит на тот свет свою «вторую половину». Мотив любви-ненависти, оригинально исполненный, присутствует и в наиболее лиричном рассказе книги, «По прошествии девяти лет»: строгий биологический факт (каждые девять лет в человеческом организме обновляются все клетки) становится толчком сначала к семейной размолвке («Перед тобой совсем не та женщина, с которой ты шел под венец» — утверждает супруга), но затем и к примирению («Если все это правда, то и я обновился, как ни крути», — догадывается вдруг муж); а раз так, то два новых человека имеют право встретиться и полюбить друг друга «с чистого листа». Собственно фантастики в традиционном понимании у Брэдбери и прежде было немного, а теперь ее стало еще меньше. Писателя волнует чудо жизни и чудо смерти, освобожденные от условностей жанра. Новелла «Разговор в ночи» расскажет о встрече юноши и девушки, разделенных измерениями, и КТО из них реален, а кто — призрак, нам не понять, да и не все ли равно? Писатель не желает никого ни в чем убеждать. Однако сам сборник убеждает читателя по крайней мере в одном: неровный, нервный, то почти не видный, то ярко вспыхивающий талант Брэдбери — по-прежнему реальность, данная нам в ощущениях. И это, что ни говори, радует более всего.