ВСЕГО ДВЕ СКАЗКИ

Вадим Богданов

1

Давным-давно в самую косовицу, к вольной деревеньке Гейтельмейровке, что стоит у моста через речку Дуняшку, подошло вражеское войско.

####

Собрались на пустыре за лабазом мужики — все до единого, все кто был в это время в деревне, кто не пошел на дальний покос. Потихоньку собрались, чтоб враг не прознал, да бабы не проведали.

Все пришли: и кузнец, и дровосек, и плотник. И даже старик Карлыч, которого разбил радикулит, пришел. И мельник, и сапожник, и пекарь пришли... И портной Матиас тоже пришел, потому что жена его уехала на ярмарку вместе с золовкой. Пришел и привел с собой маленькую дочку.

Собрались мужички и стали решать, что им с нашествием делать.

Кузнец сказал, что не было еще такого, чтобы вольная деревенька Гейтельмейровка изменяла королю, и пропускала вражьи полчища через свои земли. Дровосек потряс грозно топором, но про себя подумал, что раньше вражьи полчища к вольной деревеньке Гейтельмейровке и близко не подходили. Плотник, который всегда отличался красноречием, призвав в свидетели старика Карлыча вместе с его радикулитом, поклялся, что скорее стешет себе все до основания вот этим рубанком, чем допустит вражину до своей земли, супруги и короля. Старик Карлыч согласно закивал и проревел неожиданным басом боевой клич, с которым ходил в молодости драться на ярмарках. При упоминании о супруге плотника мельник почему-то покраснел, и принялся, истошно подвизгивая, призывать народ к оружию, особо выделяя тему накопленного за жизнь добра. Сапожник бацнул кулаком в грудь, выкрикнул нечто про бога-душу-мать, а добряк пекарь, уже под общий воинственный рев, бросил на землю и растоптал свой колпак... И портной Матиас тоже прокричал что-то боевое, совсем негромко, чтобы не пугать прильнувшую к нему маленькую дочку.

Решили мужики собрать собственное войско и выступить против врага. Мельника, как единственного знающего грамоту, назначили генералом и стали записываться в армию. И кузнец записался, и дровосек, и плотник... Дровосек, правда, предложил подождать мужиков с покоса, но старик Карлыч возразил, что ждать некогда, да и мужиков от работы отрывать ни к чему. После Карлыча записались сапожник и пекарь... Портной Матиас тоже записался, вздохнув украдкой из-за того, что не спросился у жены, и погладил по голове свою маленькую дочку. Один мельник не записался, потому что и так уже был генералом.

Стали воины снаряжаться на битву.

Кузнец взял молот и клещи. Дровосек сунул за пояс огромный топор. Плотник тоже хотел прихватить топор, но посмотрел на дровосека и взял рубанок. Старик Карлыч вытащил из сарая неотбитую косу, мельник извлек из-под старого жернова ржавую аркебузу. Сапожник взял с собой острый резак, которым кроил стельки. Пекарь — большущую корзину с пирожками... А портной Матиас взял с собой маленькую дочку, потому что ее не с кем было оставить.

Вышла армия из деревеньки Гейтельмейровки и тайным порядком двинулась к неприятельским позициям. А как же иначе? Чтоб враг не прознал, да бабы не проведали.

####

Ушли мужички. Странно, глупо, удивительно. Не с перепою, и не гнал никто... Ушли.

####

А на следующий день через деревеньку Гейтельмейровку проходило вражеское войско.

С полудня до самого вечера шли к старому мосту, к речке Дуняшке утомленные долгой дорогой солдаты. Шла пехота и конница, лучники шли и копейщики, и тяжелые панцирники. Длинная вереница битюгов протащила три громадные осадные пушки. Прогромыхал широкими телегами медленный обоз.

А вдоль улицы стояли мужчины — все, кто был в это время в деревне, все, кто вернулся вечером с дальнего покоса. Стояли и смотрели в землю.

Долго тянулось войско. А последними, уже на самом закате вступили в деревню семь рыцарей и человек в золотой короне.

Огромные, в тяжелых доспехах, на могучих конях медленно ехали они по деревеньке, и низкое солнце горело на полированной стали, и сияли свежие краски на треугольных щитах. У первого на щите был кузнечный молот и клещи, у второго топор, у третьего рубанок, у четвертого коса, у пятого аркебуза, у шестого резак, у седьмого корзина. А восьмой держал на руках маленькую девочку. И когда поравнялись рыцари с домиком портного Матиаса, наклонился он в седле и осторожно передал девочку полной женщине с заплаканным лицом. Потом развернулись рыцари и умчались вослед уходящему войску.

А бравые защитники деревеньки Гейтельмейровки домой так и не вернулись. Что сталось с ними, не мог сказать никто. Лишь на следующей неделе нашли пастухи восемь свежих могил на холме и склоненный над ними чужой королевский штандарт.

####

Странные люди жили в тихой деревушке. Кто-то о них поплачет, кто-то над ними посмеется. Кто-то разразится длинной тирадой о доблести и мужестве, вызывающих уважение у самых заклятых врагов, кто-то будет дивиться глупости и наивности неотесанного мужичья. Кого-то поразит бессмысленность их смерти... Кто-то назовет их героями, кто-то — дураками. Но кто знает, где грань, отделяющая одно от другого? Кто знает, где речка Дуняшка превращается в Великий Дунай?

2

В одном городе жил художник. Он был очень хороший художник, может быть даже великий. Но об этом никто так и не узнал.

Картины его были прекрасны, глядя на них, хотелось смеяться и плакать, веселиться и скорбеть. И вовсе не потому, что они были смешные или наоборот страшные, просто художник умел вкладывать в них свое настроение, или чувства, или еще что-то... Душу? Я не мастер рассуждать о живописи и, если что-нибудь напутаю или скажу не так, простите меня. Мое дело рассказывать, и я продолжаю.

Так вот, картины его были прекрасны и всем нравились, но надо сказать, что внешне художник был личностью довольно неприглядной — толстый, на кривоватых ножках, лицо круглое, уши торчком. И нос его был постоянно красным, то ли от вечного насморка, то ли от дешевого вина, которым художник наливался в таверне у ратуши.

Деньги у художника водились редко — на заказ он не работал, а то, что рисовал для себя, продавать не любил. Но ему наливали и в долг. Ведь это он нарисовал кружку пива на вывеске, да такую, что глядя на нее, каждый поневоле начинал чувствовать жажду и заходил в таверну промочить горло.

Но перейдем к сути рассказа. А суть в том, что художник влюбился. Да, да — влюбился, и не в кого-нибудь, а втюрился, с пьяных глаз, в дочку самого бургомистра. Ни больше, ни меньше.

Дочка бургомистра и впрямь была первой красавицей в городе. Всем взяла: и стройна, и бела, и златокудра, и служанок драла за косы так, что любо было послушать их крики. И красивая, и хозяйственная. И приданое не маленькое.

Конечно, на приданое художнику было наплевать, но девушку он возжелал пуще утреннего стаканчика. Жениться, словом, захотел. Его-то жена давно сбежала с каким-то проезжим ландскнехтом.

Решил художник идти свататься. Но с утра, как проспался, опомнился — сначала надо подарок невесте преподнести. А что художник может подарить, кроме картины? И начал он писать портрет дочки бургомистра.

Уж как он его писал! И по памяти, и с натуры, и ночью на деревья лазал в окна подглядывать, и у служанок выспрашивал, какие у нее пропорции, словом, старался.

Портрет вышел на славу. Дочка бургомистровская, как живая, с него смотрела, в полный рост. На оригинал, правда, не очень была похожа — глаза, что ли подобрей или улыбка, или платье больно красивое нарисовал художник, или с невинностью переборщил — принцесса, да и только. Но в целом — блеск!

Отправил художник портрет невесте. Письмо галантное написал — люблю, мол, жажду, примите подарочек. И подписался красиво.

Дочь бургомистра, как получила портрет, обрадовалась — подумала: дворянин в нее втюхался. Кто ж еще станет портреты заказывать да девицам раздаривать, это ж какие деньги! И папаша ручки стал потирать — кому не хочется с благородными породниться.

Но дочка была ученая, тоже решила свою галантность показать — мы, мол, хоть и простые горожане, а деликатность понимаем. И написала в ответ, что огромное мерси, но нельзя ли сначала на портретик противной стороны полюбопытствовать.

Получил художник письмо — на радостях три дня из кабака не вылезал. А наутро опять за портрет взялся — теперь уже собственный. И давай малевать, тоже в полный рост, весь в драпировках, да на фоне гобеленов. В рыцарские доспехи себя нарядил, на голову шлем напялил. И что удивительно — красавцем стал. В доспехах — ни брюха, ни носа красного, ни лысины не видно. Только по глазам и узнаешь. А глаза у него черные, блестящие, словно со слезой. Глубокие такие глаза, странные. Смотришь в них и думаешь не о том, что лавка уже час как без присмотру, а вообще... непонятно о чем думаешь. Стоишь, рот раззявя, будто студент, и смотришь.

Послал художник свой портрет дочке бургомистра.

Она, как портрет увидала, чуть на стенку от любви не полезла. Какой кавалер! Красавец! Письмо написала: следует немедля о помолвке объявить, летите быстрее на крыльях любви, жду!

Ну, художник и пришел к ней. Сперва его прогнать хотели — не до тебя, мол, жениха благородного ждем. Он сначала не понял. Какого благородного? Еще один жених? Пробился к невесте и жаждет ее объятий.

Ну, тут все, конечно, выяснилось. Дали художнику плетей, у столба денек подержали. Напился бедолага с горя. Сильно напился. Самое смешное, он ведь не собирался никого обманывать. Что с влюбленного возьмешь — мозгов-то чуть.

Спился художник. В месяц помер. А дочка бургомистра за цехового старшину ювелиров замуж вышла. Хоть и не благородный, а побогаче иных графьев.

Портреты сначала в бургомистровском доме висели, дочки — в гостиной, а художника — на лестнице у черного входа. Как дочка замуж вышла, убрали портреты, чтобы мужу воспоминания не портить. На чердак закинули. Поставили под самой крышей у слухового окошка, друг против друга. И забыли.

Поднялась как-то на чердак служанка — смотрит, а на портретах и нет никого. Ни героя в доспехах, ни принцессы в золотом платье. Колдовство. Сожгли от греха портреты. А толку-то. Ушли рыцарь с принцессой. Как так получилось? То ли свет лунный сквозь слуховое окошко подействовал, то ли глаза у портретов встретились и узнали они друг друга. Может, душа художника в них вселилась, может, она изначально в портретах была, еще когда рисовал он их. Душу ведь художник вкладывал. Видно, всю вложил, ничего себе не оставил. Вот и помер.

А возможна ли одна душа на двоих? Получается, по половинке души у каждого? Или, влюбленные — это разделенные половинки одного целого, поэтому и душа у них одна? Не мастер я рассуждать о душе и, если напутал чего, простите. Мое дело рассказывать.

И где теперь рыцарь с принцессой? Завоевал ли он для нее королевство? Или она родила ему троих сыновей и одну дочку? Кто знает. Ладно, пойду в лавку, а то она уже целый час без присмотра.