НЕНАВИСТЬ КАК ТАКОВАЯ

Михаил Назаренко

Юлия ОСТАПЕНКО. Ненависть. — М.: АСТ; СПб.: Астрель-СПб, 2005. — 319 с. (сер. «Вторая стрела. Фэнтези нового века»).

«Истекаю я клюквенным соком!

Забинтован тряпицей!

На голове моей — картонный шлем!

А в руке — деревянный меч!»

Заплакали девочка и мальчик,

И закрылся веселый балаганчик.

Александр Блок.

В кои-то веки издательская аннотация полностью соответствует книге! «Главное открытие 2005 года» — несомненно: роман Юлии Остапенко вышел в конце января, но я сомневаюсь, что за одиннадцать оставшихся месяцев появится что-то равноценное. «Таких ярких дебютов не было со времен Сергея Лукьяненко» — и снова правда: первые книги Е.Хаецкой, М. и С.Дяченко, Г.Л.Олди, А.Валентинова, А.Громова, А.Иванова с «Ненавистью» рядом не стояли!

Правда, поначалу читатель может почувствовать себя обманутым. В самом деле: обещали жесткое и мрачное фэнтези, а что на самом деле?

«Со стороны казалось, что они сидят в привычной позе воинов-любовников, столь же грубых в любви, как и на поле боя...»; «Списать все на безумную страстную любовь, незаживающей раной гнобящую мое бедное сердце...»; «Гвиндейл продолжала рассматривать сосновую шишку, и он воспользовался этим, чтобы заключить ее в требовательные объятия. Она опомнилась, когда было уже слишком поздно, и возмущенно отпрянула, но не попыталась высвободиться. — Ты мерзавец! — обиженно выкрикнула она, изумив его до глубины души таким всплеском эмоций. — Я ведь ждала тебя! Ждала и ждала! Почему тебя так долго не было?!» Даже когда героиня падает после многочасовой скачки, «игнорировать тело она все же не могла и потому позволила ему насладиться мягкой рыхлой грязью, приятно холодившей распаленную плоть».

Но успокойтесь, дорогой читатель, вы просто не осознали всю оригинальность авторского замысла! Юлия Остапенко действительно написала типичный дамский роман, только действие его происходит не в славные викторианские деньки, не на разудалом Диком Западе, и даже не Высокое и Чистое Средневековье описано в нем, но, напротив, Средневековье низменное и грязное. Остапенко привносит в избранный жанр грубую правду жизни, демонстрируя и отменное владение стилем, и незаурядные познания в биологии: «Уже через десять минут они яростно и отчаянно совокуплялись в близлежащем трактире, в тесной комнатушке под самой крышей, на засиженном клопами матраце, а на них укоризненно смотрели пауки, потиравшие хищными лапками в темных сырых углах».

Особое удовольствие читатель получит от тщательно выписанного антуража и соответствующей ему психологии героев. Много ли вы припомните в отечественной фэнтези книг о темных временах, где воины сражаются в «горячих точках», попутно предаваясь «экзистенциальным размышлениям» и рассуждая о «фонетике диалекта»; где время измеряют в секундах; где в трактире можно заказать «фирменное блюдо»; где наемный убийца, не получивший классического образования, называет аристократическое семейство «типичными представителями своего времени» и, глядя в окно, видит не вульгарный снег, а «далекую кристаллизированную влагу», — много таких книг вам встречалось? Вот то-то же.

Нравы этого мира едва ли не ярче всего изображены в одной из первых сцен романа — в дальнейшем, увы, даже Юлии Остапенко будет не под силу повторить собственное достижение. Героиня носит длинную косу как «эрзац любви» (не спрашивайте, что имеется в виду); во время боя косу ухватил противник, тут же, разумеется, ставший мертвецом, но волосы так и не выпустивший. «Тогда она просто отрубила трупу кисть. Не косу, а руку. И унесла ее на волосах в лагерь, словно трофей, а вечером сидела у костра и обрезала пальцы трупа, как сучки у полена, пока не освободила волосы. А потом смахнула обрезки в костер и откинула косу за спину. И отблески пламени переливались в ее волосах». Какова сила образа! И как уместна завершающая фраза — без нее, право, этому мастерски написанному эпизоду чего-то не хватало бы. Кажется, доселе только П.Верхувену в фильме «Плоть + кровь» удалась подобная эстетизация средневекового насилия, да и то...

Остапенко сознательно играет с банальностями. Наемные убийцы — безжалостны и коварны, графья и герцогья — развратны (десятилетнюю девочку — главную героиню — с ведома родителей насилуют братья), друиды мудры и разговаривают совсем как настоящие друиды: «У тебя может быть только одно дело, чтобы иметь право войти». Чувствуется, что думают они на каком-то ином, возвышенном языке, а на простой, человеческий, просто не слишком удачно переводят.

Но перед нами — психологическое фэнтези, а значит, главное — не мир, а герои, Диз и Дэмьен. Одиннадцать лет назад наемный убийца Дэмьен уничтожил всю семью даль Кэлеби, кроме двенадцатилетней Диз, находившейся тогда в пансионе. И последняя графиня даль Кэлеби дала клятву отомстить. Герои следуют друг за другом — вернее, враг за врагом, объединенные не любовью, а ненавистью (не какой-то заурядной «ненавистью как таковой», а именно НЕНАВИСТЬЮ, что подчеркивается постоянно, для тех, кто еще не понял. Это, разумеется, очень оригинально: в обыкновенном любовном романе героиня не хочет выходить за героя по причинам, которые разумом непостижимы, и наконец в финале «глаза их встречаются»... а в «Ненависти» героиня никак не могла убить героя по причинам, от нее не зависящим, и наконец в финале Диз и Дэмьен «посмотрели друг на друга: одинаковыми глазами в одинаковые глаза». К тому времени читатель уже понял истинные причины одержимости Диз: она не может простить Дэмьену то, что он ее опередил. Это она, Диз, должна была истребить свою мерзкую семью, от насильников-братьев до мерзавцев-родителей. Но не сложилось, и теперь у нее остался только один способ восстановить свою честь. Такой психологический ход не приснился бы даже Ф.М.Достоевскому, а Юлия Остапенко на нем построила целый роман!

Герои, в чьих душах печоринский сплин смешивается с позерством Грушницкого, бродят по своему мрачному миру, встречаясь и разбегаясь, совершая попутно некий духовный путь. Путь этот сопровождается беседами с маленькой девочкой — персонифицированной НЕНАВИСТЬЮ, — а также со случайными встречными. «Знаю, чего ты боишься. Но многие вещи не то, чем они кажутся. Понимаешь? Мы часто принимаем за истину то, что истинно лишь внутри нас. Но есть еще ВНЕ. Понимаешь? Понимаешь меня, дочка?» Да как не понять!.. Что же до Дэмьена, то его духовный путь сопровождается мантрой о том, что для возрождения нужно стать золой (повторяются эти слова, как и подобает мантре, раз сто), а также тяжкими испытаниями в обители друидов, в ходе которых «он упал в лужу собственной крови и рвоты... и лежал неподвижно, пока его поливало щедрым ливнем боли».

Юлия Остапенко не боится трудностей. Герои книги — мономаны, не меняющиеся от первой до предпоследней страницы: Диз одержима своей НЕНАВИСТЬЮ и других чувств не испытывает; Дэмьен мучится вопросом, почему он таким вырос, и страдает от нехватки цинизма, необходимого в работе. Любой другой писатель не смог бы написать о них даже рассказ. Но дебютантка осмеливается сделать то, что удается не каждому классику: она не показывает мысли и чувства героев — через их поведение, жесты, слова, интонации, — а рассказывает, что они думают и чувствуют. И как они думают, что думают.

«Внезапное осознание этого разозлило его». «Она умолкла, осознав, что сделала только хуже». ««Если я сейчас же не сделаю хоть что-нибудь, она убьет меня, и это будет очень долгая смерть», — огненными буквами полыхнуло в его мозгу, и это внезапное осознание решило все». И так далее. Если же герои не успевают прибегнуть к этой процедуре, автор тщательно регистрирует такой редкий случай: «Уже тогда он начал понимать, кто она. Не осознавать — только чувствовать»... «Она не успела даже понять, что чувствует в связи с этим открытием»...

«Клянусь вам, господа, что слишком сознавать — это болезнь, настоящая, полная болезнь», — говорил герой Достоевского, и любой читатель «Ненависти» с ним согласится. «Дэмьен переоделся... параллельно размышляя, стоит ли предаваться соблазну». Герой рубится на мечах с превосходящим его противником (отбивая «удары, сыпавшиеся на него градом») — и размышляет о том, чт о при этом чувствует; сидит связанный с кляпом во рту — и думает о последних столетиях истории страны и их влиянии на общественную нравственность; наблюдает, как его спутник нанимает шлюх для них обоих — и рассуждает, каким он вырос бы, не забери его отец в свою банду... Воля ваша, это и вправду болезнь.

В краткие промежутки между приступами рефлексии герои могут позволить себе наслаждаться природой. Таким, например, пейзажем: «Малиновое зарево, в которое заходящее солнце окрасило пик горы...» Не чужда прозе Юлии Остапенко и звукопись. Вслушайтесь только: «звон скрещивающихся мечей»! Правда, никакого звона не слышно, скорее скрежет...

Стиль «Ненависти» таков, что роман хочется с наслаждением цитировать — буквально страницами: «Тело... обрушилось на дамбу его нового опыта... требуя сатисфакции»; «Она все же повернула голову и уставилась на толстый шип наконечника, издевательски пялившийся из густо-красной сердцевины разодранной плоти»; «Дэмьен вернулся к задушевной беседе со стаканом вина, не теряя надежды уболтать алкоголь стукнуть ему в голову»; «Он слабо улыбнулся ей, истратив на это остаток сил»; «Это было выше ее разума, выше ее души, выше всего, что она воспринимала как образ жизни и мироощущения».

И еще одна цитата — напоследок:

«Дэмьен поднял голову, не в силах спрятать улыбку — столько в этой фразе было изящного и пустого пафоса, выдававшего в Клирис ее происхождение».

Эти слова, подобно фразе Клирис, выдают происхождение книги. Сколько школьниц пишет в тетрадках изящно-пустые и пафосные романы, неотличимые от «Ненависти» и по стилю, и по литературному уровню! Правда, не каждая школьница доведет объем такой «тетрадки» до трехсот страниц. И не каждую напечатают.