ПЁРЫШКО

Михаил Бабкин

Город едва ли не плавился от июльской жары: асфальт под ногами был мягкий и ощутимо проседал, стоило задержаться на месте; над черной и словно мокрой дорогой струилось марево, превращая дальние автомобили и многоэтажки в нечто дрожащее, неопределенное.

Высокая кладбищенская церковь с позолоченным куполом — там, за черной дорогой и громадной пустошью, на которой никогда ничего не росло — виднелась отсюда едва-едва и напоминала Василию Петровичу поставленный на попа винтовочный патрон с золотой пулей. Говорят, у сицилийских киллеров подобный боезаряд означает особую честь и уважение для убиваемого... Не для рядового клиента роскошь, не для всякого!

Солнце жгло немилосердно и находиться долго на том солнцепеке можно было, пожалуй, только в скафандре — которого, разумеется, у Василия Петровича не имелось. А имелись лишь белая, промокшая подмышками рубашка с короткими рукавами, серые брюки с комплектным ремешком из кожзаменителя, да коричневые пыльные сандалии на тонкой подошве, для хождения по горячему асфальту неудобные — но не в ботинки же влезать, по такой-то жаре. Еще была матерчатая кепка, которой Василий Петрович то и дело утирал потное лицо: хоть стоял он в тени козырька автобусной остановки, однако ж и тут прохлады не ожидалось... да и откуда ей взяться-то, коли по всему миру глобальное потепление, пропади оно пропадом! Вон, по радио недавно сообщили, что уже все снега на горе Килиманджаро полностью растаяли, порадовали слушателей полезной информацией, нда-а...

Рейсовый автобус задерживался. Народ, собравшийся под козырьком, ждал молча, понуро, утомленный июлем до невозможности; даже курящие и те не дымили, хотя на любой остановке всегда найдется кто-нибудь с сигаретой или папиросой в зубах. Лишь оборванный дед, сидевший на скамье неподалеку от Василия Петровича, угрюмо бубнил себе под нос что-то малоосмысленное о грядущем апокалипсисе и конце света: мол, вот оно, не за горами, три серых ангела уже возвестили приближение суда Божьего, а имя им крохотная пенсия, бешеные цены и гад-Чубайс. Причем здесь последний, Василий Петрович не понял, но от деда на всякий случай отошел подальше, к самому краешку тени от козырька. Практически — под открытое небо.

В последние годы Василий Петрович, как правило, в небо не смотрел. Ни в дневное, ни в ночное; ни в ясное, ни в пасмурное, ни в грозовое — чего еще он там за свою жизнь не видел-то? Уже все, что можно было, давным-давно углядел... Не самолеты же взглядом выискивать, чтобы покричать радостно: «Самолет, самолет, забери меня в полет!» — как в детстве. И вообще от тех самолетов, право, никакой пользы, один только вред: и озоновый слой выхлопными газами портят, и на дома падают, а то и глыбу мочевого льда ненароком с высоты уронить могут, бывали случаи, бывали. Надо тебе куда ехать — садись на поезд и езжай! Или на пароходе плыви, оно и для здоровья полезней, и целее будешь. Если, конечно, на какой айсберг не наткнешься...

Опять же — ну зачем человеку серьезному, которому далеко за сорок, озабоченному работой и прочими многочисленными делами, таращиться в то небо попусту? Ничего там интересного не было и не будет, лишь голуби-вороны, ветер да всякий легковесный мусор...

Потому-то Василий Петрович не заметил, как из вышины, откуда-то из безоблачной синевы, ему на темечко опустилось перышко — летело, кружась, подхваченное горячим маревом, летело да и прилетело, запуталось в еще густой, но седой шевелюре. Не воронье, не голубиное и не куриное — невесть чье перышко, пушистое, фиолетовое, с золотистым отливом.

Василий Петрович вздрогнул, обомлел: знаете, бывает ведь такое с человеком, редко, но все же случается — вдруг заволнуется душа, и почувствуется на миг нечто странное, трудно объяснимое... Ощущение полноты жизни, что ли. Эдакая ничем не обоснованная радость тому, что ты есть, и мир этот — есть. В народе о подобных мгновениях говорят: «тихий ангел пролетел», но врут конечно же, какие еще там ангелы, мистика сплошная, а не факты. Во всяком случае, Василий Петрович в тех ангелов не верил, как и в Бога, не обучала людей в свое время советская власть религии. Не поощряла. Это теперь — вон как! А раньше — ни-ни.

— Ах ты, черт, наверное, уже солнечный удар начался, — только и сказал Василий Петрович, надевая кепку. — Прям сдохнуть можно от жары, — потер лоб, глянул ненароком на стоявших на остановке и остолбенел. То ли и впрямь тепловой удар с ним произошел, то ли в мире что-то вдруг крепко изменилось, но однако ж увидел Василий Петрович нечто странное и, можно даже сказать, невозможное; для человека его мировоззрения так и вовсе ужасное.

Вроде бы и народ тот же, и остановка та же, все как раньше. Ан нет: двоятся люди-то! Не слишком, но двоятся, словно полупрозрачная копия на каждого из них наложена, размером чуток поболее оригинала. А над головами у всех то ли нимбы, то ли зарево какое, мутноватое, нечеткое, причем у каждого разное и по цвету, и по яркости. Будто взял кто и раскрасил граждан ожидающих нетелесно, радужно, как придется, кому какой цвет достанется. Страшное, поверьте, зрелище! Дикое.

Протер Василий Петрович глаза, помотал головой — нет, не пропало видение, осталось. Хоть бери да в обморок падай. Конечно, если бы на месте Василия Петровича какая истеричная дама оказалась, то всенепременно упала б, а дивно раскрашенный народ кинулся бы ее поднимать, вызывать по сотовому скорую помощь, дуть в лицо и кричать суетно: «Женщине плохо! Есть у кого лекарство от сердца?!» Однако Василий Петрович женщиной не был, да и нервы у него в полном порядке... даже чересчур в порядке. Некоторые вообще называли его «сухарем» и «занудой» — вспомнив бывшую жену, Василий Петрович поморщился недовольно, вновь протер глаза и, поняв, что от наваждения так просто не избавиться, успокоился. Ну, случилось, значит случилось, куда ж деваться... Видимо, глаукома началась, жара спровоцировала: читал когда-то Василий Петрович о той болезни, знал симптомы — отчасти похоже, к сожалению. Эхма, вроде и не старый, ан на тебе какая неприятность стряслась... Впрочем, болезни не спрашивают разрешения, сами приходят, по-хозяйски и надолго. Увы.

Продолжение читайте в журнале «Реальность Фантастики №05(21) за май 2005».