КЛИНКИ ЗВЕНЯТ: СКРЕЩЕНЬЕ КЛИНКОВ

Григорий Панченко

Коротко прошипел кинжал, вырванный из ножен. Мондрен уже стоял на ногах. По странному совпадению, у обоих рыцарей в это утро оказались на поясах не золоченые стилеты, а длинные кинжалы-квилоны, более похожие на легкие мечи.

<…> Мондрен отбил первый удар…

Елена Клещенко, Белый и черный («РФ», 2004, № 7)

Тема короткого клинка — оружия «на грани» меча и кинжала — от нас как-то ускользнула. А жаль!

Вообще-то для обзора фантастики это почти простительно. Короткий меч как основное оружие существенно «недотягивает» до Высокого Средневековья — того самого времени, которое обычно и выступает прототипом эпохи меча и магии. Но ведь есть еще и SF, которая отнюдь не только о звездолетах пишет. Да и фэнтези, особенно отечественная, в последнее время не ограничивается территорией классического Средневековья!

Однако короткие мечи — «фирменная марка» античных времен. И пусть эти миры в фантастике тоже есть — откуда в них взяться полноценному фехтованию? Бронзовый и даже железный клинок не очень-то годится на то, чтобы парировать им удары, нанесенные с боевой мощью. Пусть нанесены они и оружием не стальным, а опять-таки бронзовым или железным. Впрочем, до какой-никакой стали Древний Мир тоже додумался, но все же такое скрещивание клинков, как в «Гладиаторе», — из разряда фантастики.

Тем не менее короткий меч для фехтования служил. Но не в боевом варианте.

«Курс молодого бойца» еще в Древнем Египте базировался прежде всего на спарринге, учебной схватке. И без оружия, и, чаще, на разных типах тренировочного оружия. Вот в таких учебных поединках мечи с коротким клинком (деревянным!) проявляли себя очень хорошо. И для атаки, и для защиты, отбива, парирования. «Мэйнстрим» в данном случае приходился на обоеручный бой, причем тренировочные мечи для правой и левой руки были одинаковы. По нормам нового времени это скорее оружие класса «большой кинжал». Правда, обоеручная схватка порой велась и на «непарном» оружии: в (на?) левой руке — щит-наруч, в правой — довольно длинный деревянный меч-дубинка с асимметричной замкнутой гардой, прикрывающей руку, словно… шпажная гарда XVII в.!

Такое вот забегание вперед: даже не на века — на тысячелетия. При том, что оружейная технология отнюдь не позволяла впрямую использовать полученные навыки на поле боя! На этом самом поле боя в первую очередь ценились ровный строй с сомкнутыми край к краю большими щитами (каждый — очень существенно за полпуда весом) и действия пехотным копьем. Когда же копье утрачивалось — после броска, после перелома или разрубания древка, а то и просто в тесноте сшибки, — дело могло дойти и до клинков. Но, пожалуй, не до фехтования ими. Короткий обмен ударами с принятием вражеской атаки на щит — еще куда ни шло…

Итак, фехтовальный меч на раннем этапе своей истории — оружие тренировочное! Воину он, конечно, необходим, как боксеру необходимо умение прыгать через скакалку: иначе не достигнуть должной легкости ног, искусства смены стоек и перемещений. Но как боксер не выходит со скакалкой на ринг, так и мастер короткого меча в бою использует свои навыки лишь опосредствованно. Отработанный глазомер, реакция, чувство дистанции — все это, разумеется, на полях сражений потребуется.

Чем не задача для фантастов: при «заныривании» в глубокую древность можно снабдить своих приверженцев клинками лучшего качества — и тогда они сумеют без переучивания применить свои тренировочные наработки непосредственно в боевых условиях! Правда, не стоит думать, что «на месте» технологический барьер преодолеть так уж легко, даже если в наличии и знания, и железо, и добавки для легированной стали. Разве что вы еще в светлом будущем, до путешествия в «золотой век», озаботитесь приобрести оружие для своего отряда, скажем, элитных телохранителей…

Разумеется, кроме качества вооружения, нужен и соответствующий настрой бойцов. Особенно серьезным этот фактор оказывался, когда клинок короткого меча приобретал остроту и прочность, достаточную для… ну, может быть, не для встречи «лезвие против лезвия» с вражеским клинком, но для достаточно серьезного воздействия на самого врага. Обычно на этом уровне технологии меч переставал быть совсем уж коротким: его боевая часть заметно превышала 60 см, порой и 70 см могла перерасти. 1 Переставал он быть и преимущественно колющим, даже в условиях строевого боя. И если одна из сторон успевала осознать это перерастание — то она получала существенный выигрыш. Особенно когда такое осознание распространялось не на одних лишь полководцев, а и на всех бойцов.

Кажется, именно в этом свете надо трактовать известный эпизод, в ходе которого римляне, с огромным трудом пробившись сквозь копейную стену вплотную к македонской фаланге, мечевую схватку с этой фалангой выиграли уже без особого труда. Фраза Тита Ливия насчет того, что македонцы привыкли биться колющим оружием (а таковым у них было не только копье, но и меч) и потому оказались не готовы противостоять колюще-рубящим клинкам легионеров, способным отсечь руку, развалить череп, выпустить внутренности, — так вот, эта фраза насчет «неготовности», похоже, верна прежде всего в психологическом смысле. Условно выражаясь, македонские гоплиты, привычные убивать и умирать от узких колотых ран, «сломались» при виде столь ужасного зрелища. Примерно в такой же шок впадали кинозрители советской выучки (которые знали, что если на экране кто-то падает от выстрела, то на груди или лбу его появляется не более чем красная точечка), когда им продемонстрировали голливудский стиль, при котором после выстрела в упор во все стороны ДЕЙСТВИТЕЛЬНО летят клочья окровавленной плоти.

Конечно, это не было единственным фактором победы — ни в том бою, ни вообще. Однако свою роль сыграло!

(Надо сказать, «дуэль» между легионом и фалангой, дротиком (пилум) и длинной пикой (сарисса), мечом римским (гладиус) и мечом греческим (ксифос) завершилась не столь однозначно, как пытались представить римские историки. Главным фактором тут стало не преимущество оружия и даже не психологическая готовность, а «привходящие обстоятельства». И прежде всего — тот факт, что легион был «на подъеме», а фаланга, вместе со всей воинской доктриной эпохи эллинизма — на «спаде». Повстречайся они, когда оба были в расцвете сил — трудно определить, за кем осталась бы победа…)

А ведь не забудем: гоплиты-фалангисты были привычны к страшной реальности рукопашного боя (пусть и не к НАСТОЛЬКО страшной). Так что, братья-фантасты, мой вам совет: везите из будущего лишь улучшенное оружие для ваших телохранителей, солдат или кого уж там, а не самих этих телохранителей. Какие бы они ни были спецназовцы, каких фехтовальных высот они ни достигли бы в тренировочных залах своего «прекрасного далёка», через какие бы звездные войны ни прошли — именно тут возможна осечка. Все-таки в просвещенные эпохи ближняя резня холодным оружием воспринимается как ужасное исключение. А во времена наших предков это было столь привычным правилом, что менталитет подстраивался к нему, можно сказать, автоматически.

Не советую я и выпускать на ТАКОЕ поле боя амазонок, даже из числа самых феминистски настроенных эмансипэ. Их, конечно, и сейчас предостаточно, а в будущем станет еще больше, но — не советую, пускай у вас, уважаемые авторы, и открыт свободный доступ к тоннелю между прошлым и будущим. Дело, конечно, ваше — но в прошлом нашего мира амазонок не было именно по этим причинам. Потому что упражнения со спортивной рапирой, ну пусть шпагой, пусть не только спортивной — это одно. А лютая резня сошедшихся лицом к лицу многотысячных отрядов — совсем другое… И не многотысячных тоже.

«Сразу пятеро бросились на Люс с дубинками и кинжалами, а один — так даже с двумя алебардами.

Но это воинство могло только насмешить чемпионку по историческому фехтованию. Нападающие, как оно в таких случаях и бывает, отпихивали друг дружку от желанной добычи, а добыча стояла перед ними, слегка расставив ноги и вытянув руки по швам.

Насмешница Люс, слегка отклонив корпус, позволила тому, кто с самой длинной дубинкой, промахнуться и шарахнуть по плечу того, кто с короткой дубинкой и кинжалом. А тому, кто с алебардой, она позволила, опять же промахнувшись, сбить с ног владельца самого длинного ножа, уже смахивающего на изобретение более позднего времени — дагу, а также долбануть по лбу еще одного воителя с дубинкой. Тогда она перешла от презрительной улыбки к делу».

Далия Трускиновская, Люс-А-Гард

Ну-ну. Нет, в качестве иронического описания такое, конечно, можно принять — кроме разве что попытки действовать двумя алебардами сразу (это на каком же чемпионате по историческому фехтованию героиня или автор таких балбесов повстречали?!). Но на самом-то деле юная фехтовальщица, пожалуй, даже не успела бы скривить губы в презрительной улыбке…

«Первый выпад Лодрин дан-Баэль отразил без особого труда: рука среагировала раньше глаза, повинуясь то ли приказу крови семи поколений воинов, то ли безмолвной подсказке Каменного Лодрина; короткий меч скота прошел мимо, но виллан не открылся, не подставил грудь под ответный удар, и по этому точному, выверенному движению сеньор Лодрин понял, что этот противник — последний, потому что он умеет пользоваться мечом и сможет обратить в свою пользу усталость графа. <…>

Тоббо ударил — так, как бил в степи, нагнав конокрада, вниз и с оттяжкой; ударил снова, с трудом удержал подпрыгнувший меч, краем глаза увидел, как захрипел и подался вперед сосед справа — молниеносный выпад застал того врасплох, и лезвие с хрустом взрезало ключицу; невольно отступил, качнулся, удержался на ногах и увидел, что графский меч летит прямо на него, и понял, что уклониться не сможет… и в глазах Лодрина полыхнуло безумное торжество; меч летел все быстрее, быстрее, быстрее; Тоббо отшатнулся, но железная полоса задела все же плечо, плюнув в глаза соленым».

Лев Вершинин, Возвращение Короля

Вот так, пожалуй, ближе к истине!

Вывод: если вам потребуются мастера-фехтовальщики, способные всерьез противостоять «спарринг-партнерам» из настоящего прошлого, когда не только клинковое оружие было в ходу, но и практиковалось совсем иное отношение к боли, страху, крови, увечью, жизни и смерти (своей и чужой) — то… В общем, лучше уж роботов с собой берите, только без законов Азимова. Или, может быть — антропоморфных «чужинцев», обитателей иного мира. Но если так, то проще все-таки в нашем, земном прошлом навербовать себе гвардейцев!

…Возвращаясь же из фантастики в реальность, вспомним: те мечи, которыми легионеры изрубили гоплитов, были не просто гладиусы — а гладиусы иберийские, т.е. испанские. Своего рода компромисс между оружием собственно римлян и иберийских кельтов.

Впоследствии именно кельтская (пусть и не иберийско-испанская) техника боя большим мечом, гибридизировавшись с римскими (тоже в широком смысле) достижениями, породит фехтование как высокое искусство. И тогда примирятся высококачественный длинный клинок и кодифицированный для короткого меча набор приемов, потрясающая сила и точность удара на большой дистанции — и прицельный тычок в нерасчетливо раскрывшегося противника. Навыки строевого и поединочного боя. Интуитивный стиль — и дисциплинированное, систематическое разучивание комбинаций.

Собственно, когда такое слияние происходит по-настоящему гармоничным образом — наступает эпоха шпаги. Путь к ней, конечно, долог: ни римляне, ни кельты до нее не дожили.

* * *

«Он был Ахиллом Морацци, в прошлом — одним из троицы любимых учеников прославленного Антонио Гвидо де Лукко, ныне же свободным и независимым гражданином Венеции, обеспеченным вполне достаточно, чтобы брать в науку по собственному выбору и отказываться от заказных поединков, иначе говоря, убийств по найму.

Он был виртуозом меча, гением шпаги, властелином даги и кинжала, любимцем алебарды, и даже лишенный оружия он был страшен.

<…>

«Дритто скуалембратто» — косой удар в правую ключицу, и, продолжая атаку, резкий выпад дагой под мышку противнику. Самый сложный вариант: длинный клинок мешает короткому, и дага, подражая ловкому слуге-пройдохе, должна быть ниже господина, пропуская его вперед на треть движения. Теперь отскочить. На две черные плитки: назад. На две красные: влево. «Аллегро! Аллегро, дьявол тебя забери!» — явственно послышался раздраженный голос отца. Ахилл-младший молча возразил: «Престо, досточтимый мастер! Не аллегро — престо…» Он действительно повторил атаку не быстро, а очень быстро. И еще раз. И еще. Если врагов больше одного, надо двигаться стремительно, разнообразя уходы бросками в сторону, решаясь на молниеносные сближения, — мы не какие-то французишки, мы не чураемся грубой стычки…»

Г. Л. Олди, Песни Петера Сьлядека

Вот именно! Причем — по всем пунктам. Ну, может, кроме предпоследнего: «не аллегро — престо». То есть мастер боевой шпаги действительно проделывает повторную атаку очень быстро, человек даже средней опытности за его движениями попросту взглядом не уследит. Но когда сходятся два равных гранд-маэстро, то тут и становится ясно, что сверхбыстрые повторы самой шпагой, без учета даги — не по итальянской технике боя, мощной и многообразной, использующей возможности обеих рук и всего тела, боевую шпагу в комплекте с дагой или фехтовальным щитом. Скорее это по части тех самых «французишек», которые абсолютизируют чистое фехтование, базирующееся на сверхвозможностях одного лишь шпажного клинка, чуть более легкого и короткого, чем у итальянских мастеров.

Кто тут более прав — как всегда, сказать невозможно. «Абсолютизированный» французский стиль, пожалуй, более применим в слегка условном фехтовании: городском, дуэльно-спортивном. Но до абсолютизации лучшие мастера никогда не опускались, да и мастера средние на этот путь вступили разве что к финалу «мушкетерского» цикла Дюма. Когда дуэли начали несколько меньше напоминать безжалостные групповые (!) схватки, чем во времена юности д’Артаньяна; когда на дуэльных поединках стал несколько реже употребляться по-настоящему боевой клинок; когда стало распространенным правилом хорошего тона не добивать серьезно подраненного противника, но щадить его.

Тогда и начало сходить со сцены «оружие левой руки», от даги до специализированных форм малого щита. Прежде шпажный поединок был слишком серьезным делом, чтобы все, ну прямо-таки все вопросы доверить одному лишь праворучному клинку. Хотя ПОЧТИ все вопросы французы ему доверяли уже с конца XVI в. Но от даги аж до самого конца фронды отказываться избегали. Потом, правда, почти отказались (отчасти заменив ее кинжалом), но лишь потому, что кровавая серьезность городских поединков резко упала, а на полях сражений столь развернулась артиллерия, мушкетный огонь, пикинерские шеренги и пр., что до высокого фехтования там дело практически не доходило…

И еще. Не путайте дагу с кинжалом, даже если Люс-А-Гард ее с ножом ухитрилась перепутать (она вообще много чего ухитрилась!). Дага — высокоспециализированное оружие, парное к шпаге. Атакуют ею главным образом на уколе (а боевой шпагой — не только: клинок ее колюще-рубящий, удар его вполне способен срубить кисть руки или рассечь череп от макушки до зубов!). Но главным для даги, конечно, являются не атаки — а, наоборот, парирование атак вражеской шпаги. Между прочим, именно дага позволяла многим типам шпаги надолго сохранять привязку к форме узкого меча без переусложненной асимметричной гарды! После отказа от даги почти у всех разновидностей шпаг гарда резко усложнилась, т. к. теперь на нее стало приходиться больше защитных функций.

Ладно, не будем писать трактат по шпажному бою: для этого потребуются масштабы не статьи, но многотомной монографии. Давайте, оставаясь в рамках этой статьи, рассмотрим хотя бы отдельные тезисы.

— Когда, в каком возрасте впервые берут в руки шпагу? Раньше, чем впервые надевают штаны. Хотя широко распространившиеся в городах эпохи Ренессанса и барокко школы были рассчитаны и на подростков, и на взрослых людей — там, строго говоря, проходила лишь «огранка» мастерства. И то на нее, как правило, требовалось несколько лет, даже если ученик был талантлив, а мастер-наставник — знаменит.

(К сведению фантастов: эти учителя способны распознать «исходный» стиль поступающего в их школу абитуриента с такой же легкостью, как полиглот угадывает скрытый акцент чужой речи. Стало быть, пришельцу из иного мира или времени лучше с ними не встречаться в учебном поединке. В боевом тем паче. Дело не в том, что убьют: расшифруют, узнают чужака!)

— Совместима ли шпага с доспехами? Еще как! Строго говоря, одна из причин «сдвига» узкого меча в направлении шпаги — развитие латной брони, которую можно поразить лишь «по стыку» между пластинами. Но для боевого меча бездоспешный бой, пусть и с применением щита или кинжала, есть все же что-то маложелательное: искусство мечевого боя (в его поздней, наивысшей ипостаси) полностью проявляется лишь при наличии полной брони — и… полной силы. Если последние два фактора отсутствуют — то закованный в отличные латы могучий «середнячок», скорее всего, превзойдет человека с лучшей техникой боя, но худшей броней и менее развитой мускулатурой. Не легко и не сразу, но — превзойдет. Для мастера шпаги наличие великолепно развитой мускулатуры тоже очень важно, да и защитное вооружение значение имеет. Но на первом месте все-таки мастерство.

(К сведению фантастов: только не спешите, устраивая «межрегиональные» поединки, отдавать победу непременно шпажисту. Будь все так просто, в прославленных школах не стремились бы освоить заодно и технику боя двуручным мечом, пикой, алебардой… В каждой жизненной ситуации — свое коронное оружие! Это тем более верно, если список предполагаемых противников обширней, чем на нашей Земле…)

— Так что же, идеальный вариант — «шпага плюс дага», а все остальное — от лукавого? Как сказать… Наиболее серьезные школы XVI–XVII вв. обучали и бою на двух шпагах, в правой и левой руках, и одноручному фехтованию (в т. ч. — только левой рукой! Это на случай, если ранят в правую: ведь даже на дуэли, не только на поле боя победитель все еще не считает бесчестьем от души «добавить» израненному, обезоруженному противнику). Обучали и элементам боевой борьбы как важной части боевого же фехтования. Да и практически всем остальным оружием владеть обучали, как в сочетании со шпагой, так и по отдельности. Ну, об этом уже было сказано.

(К сведению фантастов: раз уж налицо столь обширный арсенал — интересно бы опробовать его весь сразу! У человека на это просто рук не хватит. Но фантастика способна «пустить в ход» и не только человека! В качестве враждебного монстра, в качестве дружественного бойца… можно даже в качестве живого тренажера! Думаю, в этом последнем качестве многорукие монстры будут нарасхват у учителей фехтования.)

Всё? Да нет, далеко не всё! Но — хватит пока.

Или не хватит? Чего бы добавить пофантастичнее?

Например, вот это. Наиболее выдающиеся фехтовальщики, мастера-основатели знаменитых школ — они ведь были «людьми Возрождения», с очень характерной для этого слоя широтой интересов. Тот же Ахилле Мароццо — так на самом деле его звали — профессионально интересовался не только всеми видами боя, но и математикой, и архитектурой… А заодно и психологией: в частности, вопросами оптимального для бойца соотношения между волнением и спокойствием!

(К сведению не только фантастов: не думайте, что я уличаю Олди в неточности! А если кто подумал, пусть перечитает последнюю из «Песен Сьлядека» — «Петер и смерть». Там все нестыковки с реальностью мотивированы очень убедительно.)

Так вот: если не у самого Мароццо, то у ряда его коллег в число увлечений входила еще и мистика на грани магии. А иногда — и за гранью. Как ни странно, это увлечение зачастую проявлялось через… геометрию. Уж ее-то значение для фехтовальщиков абсолютно неоспоримо: расстояние, углы, дуги, секторы, расчет оптимальной траектории удара и отражения, разрыва или срыва дистанции… Известны даже попытки создать график, чертеж, геометрическую формулу идеального боя. А ведь в те времена (да и в наши!) от таких исканий к магии самый прямой путь! К фантастике, правда, тоже…

Ну, и увлечение астрологией сюда же приложим, попытки вычислить наиболее подходящий день для поединка. Ханс Таллхоффер (мастер, правда, еще не шпажных, а мечевых десятилетий) в своем трехтомном трактате этому целую главу посвятил. А еще его очень интересовали формулы вызова на поединок — настолько, что тут впору заподозрить веру в магию жеста или словесного обряда.

Насчет некоторых из гранд-мастеров современники были прямо-таки уверены: им удалось соприкоснуться с некоей Силой, истоки которой находятся за пределами нашего мира. О великом Тибо, даже не мастере, а гроссмейстере французской школы (не дуэльно-спортивной, а самой что ни на есть боевой!) такое совершенно определенно рассказывали!

«Вы мастер. Вы, несомненно, лучший меч Империи. Вы, несомненно, продали душу дьяволу, ибо только в аду можно научиться этим невероятным, сказочным приемам боя. Я готов даже допустить, что это умение было дано вам с условием не убивать. Хотя трудно представить, зачем дьяволу понадобилось такое условие. Но пусть в этом разбираются наши схоласты…»

А. и Б. Стругацкие, Трудно быть богом

Дон Рэба, упомянув «схоластов», заслуживает извинения: о фантастах он просто не знал. А ведь у фантастики в данном случае есть преимущества перед теологией! Поскольку, даже предполагая некий «контакт» (с кем? чем?), фантастика совершенно не обязана постулировать его демонологическую природу.

ИНУЮ природу — это да…

1На греко-римские рельефы, мозаики и пр. в данном случае ориентируйтесь с поправкой: там частенько нарушены пропорции. Это касается не только изображений всадников, лошади которых лишь изредка превышают размером сенбернара, но и любого соотношения «человек/оружие».