СЕАНС МАГИИ С ПОСЛЕДУЮЩИМ РАЗОБЛАЧЕНИЕМ, ИЛИ СЕКСТЕТ ДЛЯ ЭСТЕТА

Окончание. Начало в журнале «РФ» № 6 за 2005 г.

4. Тезис: «Фантастика издается и продается большими тиражами. Значит, это массовая литература, попса и ширпотреб».

Суммарный тираж книг только на русском языке:

— Л. Толстой: свыше 600 млн. экз.

— А. Пушкин: свыше 500 млн. экз.

— А. Н. Толстой и М. Горький — свыше 300 млн. экз.

— М. Шолохов и А. Чехов — более 200 млн. экз.

— Д. Лондон (повторяем, речь только о переводах на русский язык): от 150 млн. экз.

— В. Гюго и Г. Х. Андерсен — свыше 100 млн. экз.

И так далее — Тургенев, Гоголь, Мамин-Сибиряк, Бальзак, Мопассан, Диккенс... Данные взяты из официальной статистики. А теперь прибавляем каждому писателю миллионы экземпляров, изданных в переводах на другие языки: Толстые Лев Николаевич и Алексей Николаевич изданы примерно на тридцати языках народов мира, Шолохов и Горький — свыше семидесяти языков, В. Гюго — свыше пятидесяти...

Роман «Тихий Дон» Шолохова, «Мать» Горького, «Анна Каренина» Л. Толстого и «Отверженные» Гюго (только русский язык!) — у каждого тиражи перехлестнули цифру в 30 млн. экз. «Война и мир» Л. Толстого — свыше 40 млн. экз. А если...

— Стоп! — возопит разгневанный оппонент, блистая очками. — Подлог! Эти тиражи накопились за годы и века! Вы еще у Гомера тиражи посчитайте, шулеры! А при жизни, при жизни, небось, классики за каждый экземпляр тряслись — не для быдла писали, для нас, продвинутых, а нас мало, нас адски мало, если верить Вознесенскому. Истинный творец должен быть сир и наг, непризнан современниками, опозорен халтурщиками, а умирает истинный творец исключительно в нищете, под лестницей, и желательно, от сифилиса!

Насчет сифилиса не знаем, а про отсутствие признания у современников приведем лишь парочку примеров из многих:

— Первый выпуск «Записок Пиквикского Клуба» Ч. Диккенса был распродан лишь в количестве 400 экземпляров, но последний из выпусков, напечатанный в октябре 1837 г., был издан уже тиражом 40 тыс. экз. Публикация же романа «Лавка древностей» подняла тираж журнала «Часы мастера Хэмфри» до 100 000 экз.

— Первое издание романа «Нана» Э. Золя вышло тиражом в 55 000 экз. — неслыханная для Франции того времени цифра.

Вот такая лестница.

Дамы и господа! Если тиражность, т. е. востребованность книги читателем — показатель ширпотреба и попсы, то вот они, главные халтурщики и конъюнктурщики — Толстые Лев с Алексеем, Гюго и Андерсен, Горький и Шолохов, Шекспир (уж поверьте, у нашего Вильяма тиражи вполне соответствуют!), Лондон, Бальзак, Диккенс...

Зато роман Дыркина Феодора Аполлинарьевича «Десантник Петров наносит ответный удар», вышедший в серии «Звезды стреляют без промаха» тиражом в семь тысяч экземпляров и никогда с тех пор не переиздававшийся, судя по указанному выше критерию — образец высокой литературы. Наряду с матерной поэмой Вольдемара Обсценского «Секстина хренова», изданной в частной типографии «Двадцать один» за счет автора или на гранты Министерства культуры.

С чем и поздравляем.

5. Тезис: «Фантасты не знают материала, о котором пишут, и фантастика изобилует ляпами и роялями в кустах.»

Однажды И. Щеглов «уличил» автора «Степи» А. Чехова в стилистической небрежности. Речь шла о бабушке Егорушки, которая «до своей смерти была жива и носила с базара мягкие бублики». Щеглов с апломбом тонкого ценителя заметил про Чехова: «Тогда он еще не достиг совершенства стиля...», забыв напрочь, что приведенный пассаж принадлежит малолетнему герою и отражает наивность его мышления. Чехов вносить исправления и не подумал, заявив: «А впрочем, нынешняя публика не такие еще фрукты кушает. Нехай!»

Вот и мы повторим: нехай!

А вслед потехи ради пустим в ход обоюдоострый принцип: «Сам дурак!»

Итак:

— Робинзон Крузо в романе Дефо, приплыв голышом на разбитый корабль, вскоре набивает сухарями невесть откуда взявшиеся карманы.

— Герой Вальтера Скотта весь день и всю ночь скачет между деревушками, расположенными в десяти милях друг от друга.

— В. Гюго в «Соборе Парижской богоматери» пишет главу «Рассказ о маисовой лепешке», в то время как действие книги разворачивается задолго до открытия Америки.

— Вес Тараса Бульбы определялся Н. Гоголем в 20 пудов (327 кг).

— Действие романа А. Дюма «Три мушкетера» начинается в 1625 году. К этому времени кардинал Ришелье уже был членом Государственного совета, но подлинную власть он обрел позже, с 1630 года; также к периоду после 1630 года относятся и контакты королевы Анны со своим братом в Испании, и франко-испанская война. Многие другие факты романа могут быть связаны в лучшем случае со второй третью, а то и с концом XVII века. Однако Дюма вписывает все события романа в период до взятия Ла-Рошели и убийства герцога Бекингэмского.

— Рецепты и способы изготовления пороха, а особенно пироксилина и нитроглицерина, описанные в «Таинственном острове» Жюля Верна, нереальны.

— А. и Б. Стругацкие пишут в «Трудно быть богом»: «Они разбредаются по всему замку, везде пачкают, обижают прислугу, калечат собак и подают отвратительный пример юному баронету.» Там же: «...дюжина заезжих баронов с дубоподобными баронетами...» Но баронет — самостоятельный титул, а никак не сын барона. Этот титул, в качестве одной из степеней рыцарства, был учрежден Иаковом I в 1611 году, чтобы продажей патентов собрать деньги на оборону Ольстера, а впоследствии (при Георге IV) титул баронета перестал быть рыцарским.

Ф.М. Достоевский в «Идиоте» пишет: «десять тысяч лиц, десять тысяч глаз.» Еще читаем у Федора Михайловича: «В комнате стоял круглый стол овальной формы.» Тургенев выдал следующее: «Она даже бровью не повела и, когда он от нее отвернулся, презрительно скорчила свои стиснутые зубы...»

Да, разумеется, мы понимаем: Достоевский велик не десятком тысяч одноглазых лиц, Тургенев примечателен не скорченными зубами, Дюма прекрасен не историческими ошибками, а Гоголь безумным весом Тараса, скорее всего, хотел подчеркнуть мифологически-метафорический склад повествования. Но тогда давайте мерять всех по «гамбургскому счету» и не приставать к современным фантастам с обвинениями, прощая те же самые грехи гениям прошлого.

Или попробуем иначе. Вспомним Ильфа с Петровым: «Знатоки! — кипятился Остап. — убивать надо таких знатоков!» Поскольку мы не владеем иллюстративным материалом по всему фантастическму цеху, то ограничимся собой-любимыми. Уверены, наши коллеги с удовольствием дополнят этот фрагмент своими собственными столкновениями со «знатоками». Вот ряд претензий, который предъявляли читатели к книгам Г.Л. Олди, мотивируя их нежеланием (неспособностью) автора изучить описываемый тематический материал, и авторские ответы на них:

Претензия: «Песню «Їхав козак за Дунай» в романе «Рубеж» авторы точно могли бы писать на языке оpигинала. Hеужели технические пpоблемы?»

Ответ: «В романе «Рубеж» песня «Їхав козак за Дунай» изложена так же, как в оригинале: 1806 год, опера «Казак-стихотворец» князя Шаховского, текст песни Климовского (сама песня была написана лет на семьдесят раньше оперы.»

Претензия: «Авторы злоупотребляют русизмами, работая с индийскими мифами: разве можно адекватно перевести на санскрит словосочетание «Черный Баламут»?»

Ответ: «Черный Баламут — адекватный перевод с санскрита имени «Кришна Джанардана». Кришна — Черный, Темный; Джанардана — Тот, кто возмущает (мутит, баламутит) народ.»

Претензия: «Мне интересно, кто составляет глоссарии в конце книг. Во втором томе Черного Баламута написано: «Валин-Волосач, победитель Десятиглавца...» Я всегда был уверен, что Равану-Десятиглавца победил (убил) Рама, что и описано в «Рамаяне».»

Ответ: «Убил Равану-Десятиглавца действительно Рама. Но задолго до событий «Рамаяны» Равану побеждал в бою Валин-Волосач, сын Индры от обезьяны; также победу над могучим ракшасом одержал Арджуна (раджа хайхаев, а не знаменитый Пандав).»

Претензия: «Конечно, каждый мир (в данном случае, речь о романе «Путь Меча») живет по своим законам, но зачем же вооружать эспадонами (кавалерийским оружием, никогда не являвшимся двуручным) панцирную пехоту? Да еще заставлять бедняг носить мечи на плечах без ножен? Это я и называю «маразмом». Кстати, у японцев но-дати и вообще любые мечи были в ножнах и крепились на поясе, несмотря на длину.»

Ответ: «Достаточно просто пересмотреть фильм «Семь самураев», чтобы увидеть, как герой Тосиро Мифунэ носит свой огромный меч. Далее: конечно, эспадоном называлась разновидность английской кавалерийской шпаги, но в справочниках по холодному оружию мы легко узнаем, что задолго до этого эспадоном называли двуручный меч в рост человека с прямым обоюдоострым клинком и мощной крестовиной. Эспадон был оружием пехоты, в частности, панцирной.»

Претензия: «В отрывке из «Шмагии», где «мощь всплеска лямбда равна цэ делить на ню», слышится шорох стремительно падающих домкратов. Антураж оно, может, и создает, но очень уж размерности у «маговеличин» выходят чудн ые. Конечно, дважды два может быть равно кольдкрему и коленкоровым лошадям, но получилось таки подчеркивание нарочитой бессмысленности написанных формул...»

Ответ: «В книге В. А. Фока «Квантовая физика и строение материи» мы легко находим вышеупомянутую формулу из «Шмагии» (с поправкой на разницу терминологии в нашем мире и «шмагическом»); раздел «Неравенства Гейзенберга как граница применимости классического способа описания».»

М. Е. Салтыков-Щедрин в «Господах ташкентцах» писал: «Человек, видевший в шкафу свод законов, считает себя юристом; человек, изучивший форму кредитных билетов, называет себя финансистом; человек, усмотревший нагую женщину, изъявляет желание быть акушером. Все это люди, не обремененные знаниями...» Задумаемся о том, что мысль Михаила Евграфовича чудесно иллюстрирует творчество ряда писателей — но это оружие обоюдоострое, и оно может быть повернуто в противоположную сторону.

Да и книги в художественной литературе пишутся не для того, чтобы автор мог показать свою осведомленность в деле осады крепостей и знании таблицы Менделеева.

На этом Шахерезада прекращает дозволенные речи, переходя к недозволенным.

6. Тезис: «Фантастика — сюжетна. А сюжетная литература — это вообще не искусство, а средство развлечения.»

С одной стороны, может, и прав Ален Роб-Грийе, сказавший: «Сюжетная литература меня не интересует. «Мадам Бовари» Флобера не сводится к истории провинциальной девушки, которая выходит замуж, потому что страдает от одиночества, потом заводит любовника, влезает в долги и кончает самоубийством.» Да и Лев Николаевич Толстой, который если и не наше все, то почти все, писал, что сюжетная литература уйдет, уступив место письмам, дневникам, запискам — но для того чтобы создать их, нужно иметь свободный ум, не запятнанный суевериями бытовой литературы.

Чувствуете просветление?

Свободный ум, отказавшись от сюжета, ограничит себя письмами и дневниками. Так евнух, отказавшись от вульгарных страстей, спокойно и рассудительно пишет мемуар «Моя жизнь в гареме».

У этой традиции — воспринимать сюжетность как грех — многовековая история. Написанное в XV-м веке, в период творений Пахомия Логофета, «Житие Михаила Клопского» более чем сюжетно и увлекательно. Однако сюжетная занимательность «Жития...», живость сцен и диалогов — все это настолько противоречило агиографическому канону, что уже в следующем столетии «Житие...» пришлось перерабатывать. Древние рассказчики сопротивлялись, ломая каноны, бросая вызов прямолинейной дидактике: в том же XV-м веке создаются чуть ли не авантюрные «Повесть о Дракуле» (дрожи, грядущий Брэм Стокер!) или «Повесть о купце Басарге и сыне его Добросмысле».

Сюжет против дидактики: война миров.

Прильнем к обильным сосцам словаря и напитаемся мудростью. Сюжет (от фр. sujet — субъект, предмет) определяет последовательность событий в художественном тексте. В курсе лекций «Введение в литературоведение» П. А. Николаев (заслуженный профессор МГУ, член-корреспондент РАН, действительный член академии российской словесности) пишет: «Сюжет образуется характерами и организуемой их взаимодействиями авторской мыслью. Сюжет — это развитие действий в эпическом произведении, где непременно присутствуют художественные типы и где существуют такие элементы действия, как интрига и коллизия. Сюжет здесь выступает как центральный элемент композиции с ее завязкой, с кульминацией, развязкой. Только таким образом, установив подлинные внутренние связи между сюжетом и характером, можно определить эстетическое качество текста и степень его художественной правдивости.»

Ага, значит, презренный сюжет образуется характерами и авторской мыслью. Это, конечно, очень скверно, если верить трагическому хору последователей Роб-Грийе. Вся архитектоника художественной книги — экспозиция, завязка, развитие действия, кульминация и развязка — всего лишь дань нашим низким инстинктам, в отличие от горних высот писем и дневников.

Устыдимся и продолжим ковырять пальцем в зияющих ранах.

Если сюжет определяет последовательность событий, то что же есть событие? Помнится, на режиссерском факультете, обучая действенному анализу пьесы, говаривали так: «Событие — поступок, явление или факт, под влиянием которого полностью или частично меняются задачи действующих лиц и их психологическая мотивация.» Теперь заглянем в словарь культуры: «Событие происходит, если удовлетворяются два условия. Первое: тот, с кем произошло событие, под его влиянием полностью или частично меняет свою жизнь (такое понимание разделял XIX век). Второе: событие должно быть зафиксировано, засвидетельствовано и описано его наблюдателем, который может совпадать или не совпадать с основным участником события (этот новый аспект привнес ХХ век).»

Ну и напоследок вслушаемся в звучание: событие.

Со-Бытие.

Есть чего стыдиться?

Выходит, что без сюжета нам не определить «эстетическое качество текста», не прочувствовать динамику жизненных изменений характеров, не организовать художественную композицию текста. И Бытие пройдет мимо, не сделав нас своими соучастниками. Ау, эстеты! Отчего же вам и не полюбить вдруг сюжетную литературу? Или сочтем «sonatas da chiesa», т. е. «церковные сонаты» И.С. Баха низким жанром в музыке только на основе наличия в них внутреннего композиционного «сюжета»? — например, чередование темпов в четырех частях «Adajio-Allegro ma non troppo-Andante-Allegro moderato»?..

Игнорирование сюжета, презрение к сюжету, высылка сюжетной литературы в резервацию... Приятно, наверное, высказывая такие высокопросвещенные мнения, чувствовать себя в едином строю с Роб-Грийе и Львом Толстым. Но вынуждены разочаровать: господа, у вас есть и другие прелюбопытнейшие союзники. В частности, ЛЕФ (Левый Фронт Искусств, 1922-1929) призывал похоронить сюжет и заменить его «монтажом фактов». Такие жанры, как роман, повесть и рассказ, говорили лефовские теоретики, безнадежно устарели и не могут быть использованы в деле строительства новой социалистической культуры. На смену им должны придти очерк, газетный фельетон, «человеческий документ». Искусство для лефовцев «услаждает и оболванивает человека, тогда как «литература факта» информирует и воспитывает.»

Жанровую литературу долой с парохода истории! сюжет — вон! увлекательность — катись колбаской! смерть безумцу, который навеет человечеству сон золотой!!! — знакомая песнь... Ее многие поют до сих пор на новый лад. Правда, от сомнительных предков открестились обеими руками.

Здравствуйте, Иваны, родства не помнящие!..

Позднее идеи ЛЕФа об отрицании сюжетной литературы подхватил в 1930-м году Литфронт. Правда, Литфронт пошел дальше: вместе с отказом от сюжета он требовал за компанию отказаться от изображения психологии в художественных произведениях, ибо психологизм — это ковырянье в самоценных переживаниях личности, взятой в отрыве от классовой практики. Лев Толстой был бы доволен: сюжетную литературу, согласно его заветам, «уходили». Правда, удовольствие Льва Николаевича слегка омрачила бы книга литфронтовца П. Рожкова «Против толстовщины и воронщины». Ну да ладно, в любом благородном деле есть свои перегибы. А милые грызутся — только тешатся.

Повторим вслед за Роб-Грийе: «Мадам Бовари» Флобера не сводится к истории провинциальной девушки...» Нет, разумеется, не сводится. Но отберите у «Мадам Бовари» эту самую историю. Что останется? — письма и дневники свободного ума, по Льву Николаевичу? Бедная, бедная Эмма Бовари! Живой человек минус скелет, минус мышцы, минус ряд внутренних органов, минус какие бы то ни было изменения жизни...

За что ж вы ее так?!

Господа, вы звери...

CODA

В финале, почесывая многострадальный затылок, мы задумались: только ли с фантастикой творится такая чертовщина? Вот светится на голубом глазу телеэкрана гордый автор книг бессюжетных, внежанровых, малотиражных и высококультурных до полной невнятицы — светится, кивает нимбом, называет себя типичным представителем мэйнстрима и клеймит горемычных фантастов на чем свет стоит.

Право первородства кто за чечевичную похлебку продал?

Фантасты.

Кто из горних высот литературы Содом и Гоморру устроил?

Фантасты.

Кто ликом черен, нравом злобен? — все они, фантасты...

Эй, гражданин мэйнстрима! В переводе с английского «мэйнстрим» — это «основной поток», «основное (магистральное) направление» в литературе (или, к примеру, в музыке). Что относят к мэйнстриму у них, которые нам не указ? А относят вполне сюжетную , увлекательно написанную, но при этом достаточно серьезную психологическую литературу. Очень часто — с элементами социально-политического романа, детектива, мистики, боевика, «семейной саги», иронической прозы, мелодрамы и пр. При этом ни один из элементов, как правило, существенно не превалирует над другими, мирно уживаясь в общежитии тамошнего мэйнстрима, и однозначно отнести такое произведение к фантастике, мистике, детективу или мелодраме не представляется возможным. Вот это и есть мэйнстрим — органичный сплав разных направлений и методов в литературе. И такой литературы издается действительно большинство , массовыми тиражами, создавая вышеупомянутый «основной поток». К мэйнстриму, в частности, относятся произведения Ирвина Шоу, Сидни Шелдона, многие книги Стивена Кинга, Роберта МакКаммона, Кристофера Фаулера и т. д.

А у нас, в родных осинах, страшный зверь «мэйнстрим» — большей частью маргинальный авангард.

Вот такая закавыка.

Фантастика, право слово.