СКОЛЬКО СТОИТ ДУША?

Полагаю, читатель, узнав, что темой статьи является фантастическая экономика (или экономическая фантастика), то есть научно-фантастические произведения 50-х — 60-х годов, рассказывающие об этом, ожидает от автора пересказа сбывшихся прогнозов и предвидений фантастов в соответствующей области. Поначалу именно это я и собирался сделать. И даже добросовестно припомнил кое-что. Например, вспомнил, что в знаменитом романе Станислава Лема «Возвращение со звезд» впервые появляется прототип современной банковской кредитной карточки — там она называется «кальстер», и, конечно, действует не совсем так, как наши нынешние «Виза» и «Мастеркард». Но все-таки, с учетом того, что роман был написан почти полстолетия назад, можно считать этот прогноз почти точным. Лемовский кальстер сугубо индивидуален, выдавался в банке на сумму, зависевшую от состояния счета клиента. И пользоваться им мог только тот, на чье имя он выписан — специальный код не давал возможности пользоваться «кредиткой» никому, кроме законного владельца.

Можно было бы вспомнить еще и такой прогноз, как постройка частного космического корабля с последующим получением приза в 1 миллион долларов, — в рассказе Ивена Хантера «Не рискнуть ли за миллион?» Учитывая, что, к тому же, тогдашний миллион долларов (рассказ написан в 1950 году) примерно эквивалентен нынешним десяти миллионам, то вполне можно говорить о почти дословно предсказанной истории X-Prize — о вручении приза в 10 миллионов долларов за постройку первого частного космического корабля, дважды успешно слетавшего в космос. Правда, в рассказе Хантера речь шла о полете на Луну, а нынешний космический «частник» может пока лишь «по-лягушачьи» прыгнуть в межпланетное пространство и вернуться, но ведь научная фантастика, все-таки, литература, а не прогностическая машина. Так что и предсказание Хантера, в принципе, можно считать сбывшимся — кстати говоря, в прошлом году.

Можно было бы сделать обзор советской фантастики о будущем — утопические романы Ефремова Стругацких, Войскунского и Лукодьянова, Гуревича, словом, всех классиков — и поговорить об экономике бесклассового общества в «Туманности Андромеды», «Полдне» или «Плеске звездных морей». Хотя особо там говорить было бы не о чем: утопическая экономика в этих книгах проста донельзя — от каждого по способностям, каждому по потребностям, даже если последние очень экзотичны или, строго говоря, потребностями не являются, скорее, капризами. Вроде такого:

«Универсальная кухонная машина УКМ-207 «Красноярск» проста в обращении и представляет собой кибернетический автомат, рассчитанный на шестнадцать сменных программ. УКМ-207 объединяет в себе механизм для переработки сырья и полуфабрикатов с механизмом мойки и сушки столовой посуды. УКМ-207 способна готовить одновременно два обеда из трех блюд, в том числе на первое — супы и борщи разные, бульоны, окрошки...

— Женя! — Шейла засмеялась. — Это же реклама для кафе и столовых!

Женя очень огорчился.

— Значит, нам такую не дадут? — спросил он расстроено.

— Да нет, дадут, конечно, только... Знаешь, вот это уже чистое сибаритство...» (Стругацкие, «Полдень, XXII век»).

В том мире все хорошо и удобно, потребности, как я уже говорил, удовлетворяются любые… И, конечно, авторы коммунистических утопий не напрягали читателей описаниями таких скучных материй, как экономика бесклассового общества. И то сказать: есть ведь в библиотеках тома, написанные специалистами по политической экономии, зачем же повторять их в романах?

Всерьез же к экономике русская фантастика обратилась уже в постсоветские времена — и тут, разумеется, стоило бы посвятить серьезный разбор творчеству Юлии Латыниной. Но, поскольку речь идет об экономике в фантастике прошлого века, то лучше обратиться к западной литературе.

А прежде — несколько суждений общего характера. Научная фантастика, будучи частью массовой культуры, достаточно полно отражает сложившиеся в обществе представления о тех или иных явлениях, социальных проблемах, и тому подобном. В свое время очерк об англо-американской фантастике известные критики Е. Брандис и В. Дмитриевский назвали «Зеркало тревог и сомнений». Думаю, вернее было бы сказать: «Зеркало страхов и надежд». Ибо массовая литература вообще и научная фантастика в частности в первую очередь отражает именно страхи — страхи, царящие в «массовом бессознательном» (если правомочен такой термин; впрочем, мы ведь не научный трактат пишем). Фантасты не просто отражали страхи общества и его ожидания, они вербализовали их, одевали в слова и превращали в художественные образы. Вот и давайте посмотрим — на нескольких наиболее характерных примерах, — во что превращались эти страхи, когда дело касалось экономических отношений? Иными словами — что в экономике современного общества пугало и пугает рядовых граждан? И чего они желали и желают, подчас даже не признаваясь в том самим себе?

* * *

…По просторам Атлантики движется эскадра броненосцев. Небо с низкой облачностью, волны балла на 3-4, черные дымы из труб. Начинается шторм, волны перекатывают через палубы…

…Волны становятся все более громадными, они образуют водоворот, беспомощные корабли один за другим затягиваются в гигантскую воронку…

…которая образовалась из-за помешивания поваренной ложкой…

…ложка поднимается вверх, а просторы Атлантики вместе с гибнущей эскадрой (забыл сказать — под британским флагом) накрываются большой крышкой…

…потому что находятся в кастрюле…

…в которой готовит обед жена английского пролетария…

Это эпизод из неснятого фильма Сергея Эйзенштейна «Капитал». Эйзенштейн мечтал экранизировать основной труд Карла Маркса, превратить его в художественное произведение. Ему не удалось воплотить свой замысел, сохранились только наброски сценария, в том числе и вышеизложенного эпизода. Несмотря на это, сам замысел достаточно активно обсуждался на страницах журнала «ЛЕФ», и некоторые замечания участников этого обсуждения весьма любопытны. Критик В. Перцов, в частности, отмечал: «...Его (Эйзенштейна) замысел экранизации «Капитала» — это решительный отказ от «человека», как «Броненосец Потемкин» был решительным отказом от актера…

Эйзенштейн идет к чистому «вещизму»...»

Иными словами, попытка перевести язык экономического трактата на художественный язык вела к дегуманизации произведения, к исчезновению в нем фигуры человека — во всяком случае, человека действующего. Не вдаваясь в подробности, хочу заметить, что именно дегуманизация — проблема тех писателей-фантастов, которые пишут на темы экономические. И заложена эта проблема, конечно же, не столько в языке искусства, сколько в особенностях сегодняшней экономики, а вернее сказать — в особенностях нашего восприятия оной. Отчуждение — труда от капитала, продукта от производителя и т.д. — по сути, и явилось той особенностью современного общества (в не меньшей степени, нежели современного Карлу Марксу — достаточно почитать, например, работы одного из крупнейших философов-марксистов XX века Альфреда Куреллу), которая создала странный эффект в части произведений, относящихся к массовой литературе. Как ни странно на первый взгляд, но именно фантастику капиталистического общества от начала XX века и вплоть до 60-х годов, ознаменовавшихся серией социальных протестов в США, Великобритании, Франции и так далее, можно считать вполне марксистской по духу — уж во всяком случае, в большей степени, чем советскую, которая если и была коммунистической, то, скорее, в духе утопических трактатов Томаса Мора и Томмазо Кампанеллы. Как известно, эти два искателя рецепта человеческого счастья, в своих произведениях вели речь не только о безусловном равенстве, но и о фактическом отказе от научного и технического прогресса.

«Как же так? — удивится читатель. — Разве в романах Ефремова отсутствует научно-технический прогресс? Да ведь там то и дело говорят о новых машинах, о полетах в космос, об освоении других планет, о поисках братьев по разуму!»

Все это, безусловно, так. И я прекрасно помню и «Тантру», устремившуюся в созвездие Лебедя, и «Парус», не вернувшийся из дальнего космоса, и грандиозный эксперимент Мвена Маса. Но при том меня не оставляет мысль, что всем этим автор занимает своих героев для того, чтобы им было хоть чем-то заняться. На самом деле, общества, описываемые в романах советских фантастов, не нуждаются ни в какой технике или полетах в космос. И вспомните: ведь граждане их стремятся уйти от всей этой техники к патриархальному существованию — на Острова Забвения или в такие же тихие, не технологические места. Парадокс советской фантастической литературы (один из парадоксов) заключается в том, что, описывая бесклассовое общество и искренне полагая, что это и есть идеал, они естественным образом оказываются и перед обществом, в котором вообще нет экономики — ни торговли, ни банковской системы, ни рынка. Но если все это не нужно, то каким образом происходит распределение материальных благ в этом обществе? Неким Советом мудрецов? Но из книг мы узнаем, как правило, что «мудрецы» заняты куда более грандиозными задачами — контактом с инопланетянами, угрозой человечеству в целом — внешней или внутренней, — и так далее. И весьма важная — а с точки зрения сегодняшнего рядового гражданина, первостепенная — задача не только производства, но и распределения произведенного продукта, остается за пределами всех без исключения советских утопий. Этот парадокс заслуживает отдельного и серьезного рассмотрения, выходящего за рамки настоящей статьи. Скажем лишь, что усиливающееся по мере прогресса отчуждение всех и вся, показанное Марксом в его основном произведении (и, кстати, повлиявшее не только на материалистическую, но и на экзистенциалистскую философию) противоречит атмосфере советских утопий, в которых люди менее всего задумываются над источником своих благ. «Куда бы он ни пришел, везде для него будет такой же уютный день и такие же приятные люди в соседях» — эта фраза из романа Стругацких «Полдень, XX век» характеризует человеческие отношения будущего общества. Отношения, скорее напоминающие то ли Академгородок, то ли «шарашку», то ли интернат для очень одаренных, но не очень ответственных детей. Разве дети задумываются над механизмом циркуляции финансов в обществе или характером распределения материальных благ? О законах рынка или регулируемой экономике? Разумеется, нет. Потому я и сказал выше, что в утопических обществах «Туманности Андромеды» и «Плеска звездных морей» нет не только классов, но и народного хозяйства как такового. А то, чем занимаются их обитатели — скорее, игры, не имеющие на самом деле никакого значения. По крайней мере, для тех, кто в них играет.

Таким образом, герои советских фантастических произведений напоминают детей, мечтавших о материальном изобилии и получившим их — в собственном представлении. Казалось бы, герои западной фантастики должны быть взрослыми — здесь-то мы сталкиваемся с иным, более серьезным отношением и к деньгам, и к производству, и к торговле.

Конечно, это отношение эволюционировало. У А. Конан Дойла в романе «Открытие Рафлза Хоу» герой открывает научный способ производства золота из подручных материалов. Он богатеет, страдает от неразделенной любви и так далее, — но его открытие не оказывает столь разрушительного влияния на мировую экономику, как открытие «оливинового пояса» знаменитым инженером Гариным из романа А. Толстого. Там неограниченное количество золота, выброшенное на рынки, моментально вызывает грандиозный экономический кризис…

* * *

Отчуждение всех от всего — человека-созидателя от конечного продукта его деятельности, превратившегося в придаток к некоей условной машине. Он изо дня в день нажимает какие-то кнопки, при этом даже не знает толком, что именно делает машина — таков наиболее характерный герой англо-американской фантастики совсем недавнего прошлого — пятидесятых-шестидесятых годов.

Нажимает кнопки, получает деньги — «всеобщий эквивалент»… И тут отчуждение, экзистенциалистский комплекс вдруг столь откровенно окрашивается мистикой, что, по сути, превращает повествование в неоготическую, мистическую историю о невидимой и непонятной, а потому — страшной деятельности финансовых институтов. Банк представляется ему «черным ящиком». Он знает, что «на входе» — его доллар. И знает, что «на выходе» — два доллара… Почему? Этого он не знает. Для рядового гражданина, однажды задумавшегося — «что там, внутри», о том, какие силы меняют денежную массу, — неизбежен страх перед этими силами и жгучее желание стать их избранником. Вот такой случай избранничества описывает Герберт Уэллс в романе «Когда Спящий проснется»: его герой Грэхем, проспав более века, просыпается всемогущим владельцем чуть ли не всей Земли. Вслед за ним десятки персонажей из рассказов Г. Каттнера, Гарри Гаррисона, Уильяма Тенна чудесным образом богатеют так, что превращаются в истинных «властелинов мира». Ложатся в анабиоз на несколько столетий, улетают в космос, чтобы вернуться именно в таком качестве на Землю, и так далее. Тут отнюдь не воспевание жадности и стяжательства, тут все то же опасливое восхищение чудесными превращениями денег, способных многократно возрастать без всякого участия человека.

Но если рядовой гражданин способен стать владельцем всей Земли — а не только заводов, газет, пароходов, — разве невозможен вариант более тревожный и даже опасный? Уже не в результате «банковской мистики», а с использованием законов, самими людьми придуманных?

И вот — герой рассказа Саке Комацу «Продается Япония» продает свою прекрасную страну инопланетному коллекционеру, ни разу не нарушившему земные законы, регламентирующие торговлю. А Берни по прозвищу Фауст из одноименного рассказа Уильяма Тенна — продает всю нашу планету. А зловещие пришельцы из романа Клиффорда Саймака «Почти как люди» через подставных лиц собираются скупить всю планету — и лишь волею случая не могут довести свой план до конца. Оказывается, созданные людьми товарно-денежные отношения и законы, призванные защищать общество, можно легко использовать и для разрушения и полного подчинения того же самого общества. Какова причина? Все та же: мистический, иррациональный характер величайшего экономического достижения в истории — денег.

И основная сфера их применения — торговля — вдруг становится эквивалентом разрушительной войны.

Война долгое время была главным страхом западного общества и, соответственно, центральным событием фантастики описываемого периода. Поиск выхода из ситуации, грозящей человечеству гибелью в пламени ядерной войны, приводил их к альтернативным вариантам отношений между государствами (или между цивилизациями). И основным вариантом были, разумеется, торговые отношения.

Но вот что интересно: став спасительной заменой войны, торговля в научной фантастике как бы приняла на себя часть ее грозных, опасных для человека функций. В результате, уже не враждебные государства, не чуждый разум грозит человеку, а торговые империи, превращающие людей в бездумных потребителей ненужных товаров («Квота или сторонники изобилия» Веркора и Коронеля), в роботов, на которых отрабатываются рекламные трюки («Туннель под миром» Фредерика Пола, «Торговцы космосом» того же Пола и Сирила Корнблата) и т.д.

Подводя итоги короткого обзора зарубежной «экономической» фантастики пятидесятых-шестидесятых годов, можно сказать, что, как ни странно, эта часть массовой литературы в наибольшей степени пронизана мистическим ощущением. Поскольку, как уже было сказано, НФ (наряду с детективом и «неоготической» новеллой) является тем самым зеркалом, которое отражает — в художественных образах — страхи и стремления современного общества, которое так и не смогло воспринимать товарно-денежные отношения как естественные и рациональные.

Что же до вопроса, вынесенного в заголовок, то именно он стоит в центре каждого произведения. Сколько стоит человек — вот что пытается выяснить массовая литература, обращаясь к экономике. Не Земля, не дом, не автомобиль. Человек. И стоит ли он вообще сколько-нибудь. Во что могут превратиться финансовые эксперименты, хорошо показывает Эл Виккерс в рассказе «Душа за 1 доллар». Построение типичной финансовой пирамиды учеником выпускного класса, пирамиды, активно использующей знаменитый принцип «Друг приводит друга» (вам, конечно, знаком этот принцип — его использовали все, от изобретателей «Гербалайф» и «Клаб-маркета» — до печально известного Мавроди с его МММ), завершается неожиданно. Или напротив — вполне ожидаемо. Собственно, вот так:

«...Неожиданно раздался громкий звук, похожий на раскат грома. Запахло серой. Мы обернулись и увидели высокую фигуру у дальней стены класса. Большие темные глаза и черная, аккуратно подстриженная бородка были удивительно знакомы. На человеке был серый деловой костюм, а в руках портфель, очень похожий на портфель Джорджа.

— Мистер Фолц, — произнес он сильным звучным голосом, — я очень много о вас наслышан. Мы уже некоторое время за вами наблюдаем, — сказал незнакомец. — Я здесь для того, чтобы сделать вам предложение. Мне кажется, сотрудничество с нашей организацией сулит вам большее будущее. Ваша деятельность произвела на нас очень благоприятное впечатление, и мне хотелось бы обсудить вопрос слияния наших фирм. Уверяю, ваш бизнес будет процветать.

Джордж и незнакомец медленно вышли из класса. Мы с Лизой смотрели им вслед, охваченные ужасом.

— Джордж, будь осторожен! — крикнул я. Он кивнул.

— Мистер Фолц, вас ожидает блестящая карьера. Полагаю, вы оцените выгоды нашего сотрудничества. Но прежде чем мы продолжим разговор, мне хотелось бы, чтобы вы подписали соглашение о намерениях. Это стандартный текст, можете прочитать его, если хотите. А теперь распишитесь вот тут, где стоит галочка...»