ПЕСЦЫ ТАМЬЕНО

Татьяна Апраксина

Взгляд воткнут в монитор, где на семнадцатидюймовом плоском экране — бесконечные строки и столбцы таблицы Excel; я бездумно кручу колесико мыши, заставляя строки рябить перед глазами. Буквы сливаются в серо-черно-белую пятнистую массу, напоминающую песцовую шкурку — белый подшерсток, черная ость, в сумме дающие дымчатое пушистое великолепие.

Песец приходит, как и положено ему, незаметно. Подкрадывается сзади, обмахивает роскошным толстым хвостом, тычется влажным прохладным носом, черным, кожаным…

####

На первом курсе мы работали в анатомичке, куда каждую осень привозили добрых полтонны тушек лис и песцов из зверосовхоза — излишки, не пошедшие на корм следующему поколению жертв моды. У каждого студента была своя лиса, которую полагалось отпрепарировать. Мне, судя по серебристым кусочкам меха, уцелевшим на кончиках лапок у самых когтей, достался песец.

— Ну, неси свою лису, — сказал ведущий практику аспирант, открывая (пальцы — в жире, в свернувшейся крови) журнал и утыкаясь ручкой в мою фамилию.

— Это не лиса, это песец, — поправила я, подтаскивая к преподавательскому столу жестяной тазик, где в луже сильно разведенного формалина лежало голое освежеванное нечто с тщательно отпрепарированной широчайшей мышцей. Глаза без век равнодушно смотрели вперед, на край тазика. На морде застыло бессмысленно-бешеное выражение, мышцы приподняли верхнюю губу в оскале. Их убивали током, чтобы сохранить целой шкурку.

Отчего-то мне очень важным казалось уточнить, что это — песец. Восстановить справедливость, объяснить, что вот эти вот бессмысленные кости и мясо, которые я тщательно отделяю друг от друга тупым (чтобы не повредить) скальпелем, — песец, а не лиса. Совсем другое животное.

— Твоей лисе давно песец, — усмехнулся преподаватель и вывел в журнале четверку.

####

Моей лисе давно песец, проговариваю я про себя, устав крутить колесико мыши и остановившись где-то посредине бесконечного файла. Передо мной две колонки: в левой — данные, которые нужно обработать, в правой, которую я не заполнила и на треть, — проверенные мной.

Сворачиваю окно, открываю IE, лезу на форум. Там — тишина. Никто мне не отвечает. Перехожу в веб-почту. «У вас нет новых писем» — сообщает mail.ru.

Рядом останавливается начальник. Я пялюсь в экран, успев за секунду до этого переключиться на рабочую программу. На приближение шефа я реагирую бессознательно — еще не понимаю, что слышу его шаги, но уже открываю нужное окно и имитирую кипучую деятельность.

— Что с тобой? — спрашивает он, наблюдая, как я трижды набиваю одно слово — попадаю мимо клавиш, луплю по backspace, и вновь ввожу, и вновь неправильно.

— Температура, голова болит… — отвечаю я жалобно. Я даже не вру — и вправду голова болит, и вправду — температура.

— Иди домой, — предлагает начальник.

Он у нас добрый. Никогда не требует больничных листов, никогда не вычитает из зарплаты за пропущенные дни, всегда готов отпустить, если видит, что сотрудник не в порядке. Я — не в порядке, это очевидно.

— Не-не, — поспешно отвечаю я. — Я уже таблетку выпила, нужно же доделать…

Дома — мертвая тишина, неделю назад сгорели колонки, новые купить — так зарплату еще не дали, громко музыку теперь не включить, а в наушниках дома я сидеть не могу. Все кажется — кто-то подходит со спины, или зовет меня из кухни, а я не слышу. Сдираю наушники — тишина, и на кухне никого. В доме пусто и тихо, как в склепе, — только порой дробный топот кошачьих лапок, или лает за окном собака, или двигают мебель соседи сверху.

На работе мне ничего не кажется, можно слушать музыку в наушниках и гудеть себе под нос, подпевая, или отбивать пальцами ритм по краю стола. Я люблю музыку, свои тщательно отобранные полторы сотни композиций в Winamp и непременно ставлю его на shuffle.

Любовь к сюрпризам наказуема.

…там молитва через мат,

Где в нагрудный крестик град

Пуль, что, дуры, ошалели.

Глаз, которые в прицел смотрели,

Рук, дрожащих мелкой сталью,

Взгляд, застывший дальней далью…

Право, я нежно люблю «Любэ» — но почему именно сейчас, когда по плечам топчется песец и шерсть пушистого хвоста забивает нос и рот так, что не вздохнешь?.. Почему именно сейчас — когда нужно заканчивать срочную (она всегда срочная, но сегодняшняя срочнее) работу, когда вокруг — трое коллег, когда нет ни малейшей возможности лечь, зажмуриться и попытаться заснуть…

Кружка зеленого чая и две таблетки «Седальгина» обязаны спасти отца русской демократии. Завидую отцу русской демократии, его-то они, возможно, спасут.

Меня — едва ли.

…а под Тамьено, когда отговорили пушки, закончив артподготовку, когда столкнулись две волны пехоты, чтобы разбиться друг о друга и отхлынуть, опасть на землю шевелящейся, стонущей кровавой массой, когда стало ясно, что наша атака не удалась, но противник не будет контратаковать — потери слишком велики, и они будут цепляться за проклятую высоту, удерживать ее, впиваясь зубами в каждую кочку, я вдруг встал, по пояс высунувшись из окопа, и удивился — тишина. Мертвая могильная тишина, ни крика, ни стона, ни приказа. Потом кто-то дернул меня за полу шинели, и я поглядел вниз, где у ног, привычно пригнув голову ниже земляного края, сидел Давер и беззвучно шевелил губами, показывая куда-то влево.

«Зачем он шепчет?» — удивился я, а потом понял — он не шепчет, он говорит, и вокруг, наверное, очень шумно. Просто я ничего не слышу.

А к полуночи они все же решились идти на прорыв, и первым делом их снайперы сняли прожектора, а у нас трассера кончились еще накануне, и новых подвезти не успели, и в кровавой темной каше я стрелял, смутно надеясь, что хотя бы иногда попадаю по целям, а не сажу в пустую ночь и кусты. А потом все кончилось, и я обнаружил себя бинтующим голову Даверу, но на повязке расплывалось кровавое алое пятно, и сколько я не наматывал бинта — кровь все равно проступала.

— Оставь, — сказал он, попытался улыбнуться, и лицо застыло…

Деревни Тамьено нет ни на одной карте Земли. По крайней мере, в этом меня убеждает Google. Поэтому я не могу повернуться к коллеге и правдиво ответить на вопрос, что со мной такое. Ни к чему мне репутация шизофренички. Нужно отключить окаянное «Любэ», налить еще чаю, выпить еще таблетку и приступить-таки к работе. Двенадцать часов дня — а у меня и конь не валялся.

Только песец приходил.

Ушел, кажется.

Песец по имени «высота у деревни Тамьено».

Давер… Долговязый, нескладный, как подросток, с лицом, напоминающим скорлупку грецкого ореха, которую мастер только чуть-чуть обработал, с водянистыми серыми глазами…

Какой, к бениной маме, Давер, мне работать нужно!!!

Продолжение читайте в журнале «Реальность Фантастики №12(28) за ноябрь 2005».