ПУТЬ ГЛАДИАТОРА

Желтый песок арены, казалось, обжигал глаза.

Я поморгал воспаленными веками и медленно двинулся по дуге западных трибун, стараясь оставлять центр строго по левую руку. Я был левшой. Некоторых зрителей это почему-то возбуждало.

<…>

Выкладываться не хотелось. Для кого? Игры Равноденствия еще не скоро, к нам забредали лишь ремесленники со своими толстыми сопливыми семействами, бездельники с окраин да унылые сынки членов городского патроната. Все это были солидные, полновесные граждане, у всех у них было Право, и плевать я на них хотел.

Генри Лайон Олди, Право на смерть

«Право», на обладателей которого бесстрашно поплевывает главный герой гладиатор Марцелл, — это то самое право на смерть. В данном случае — право (и самая способность) умереть на арене, в котором бессмертным гладиаторам из мира Олди отказано. Так что плюет Марцелл, безусловно, сквозь зубы, показным презрением маскируя горестно-завистливое чувство собственной неполноценности. Сильный и оригинальный ход, с первых строк позволяющий четко обозначить кастовое самоощущение профессионального гладиатора: совершенно не такое, как у «бойца вообще».

Возможно, осознавая эту разницу, но не умея ее выразить, многие наши фантасты гладиаторской тематики… избегают, что ли. Или упоминают ее мельком, причем большей частью — в отрыве от «исходного» культурно-исторического контекста. А вне этого контекста она чаще всего предстает просто «боями без правил», организуемыми на потребу любителям острых зрелищ, иногда подпольных и всегда сопровождающихся тотализатором, сверхвысокими ставками и прочими атрибутами неспортивного (допустим) поведения. По крайней мере для «непосредственных участников» такие бои, как правило, являются вынужденными, подневольными (ну еще бы: какой современный автор отдаст на них полюбившегося героя с его, героя, доброго согласия?!).

Впрочем, иной раз подобная гладиатура приходит в обличье вполне добровольного «кровавого спорта», очень престижного и/или высокооплачиваемого. Правда, в этих случаях она чаще напоминает рукопашные, а не фехтовальные схватки, да и жизнь участников обычно хоть чем-то подстрахована. Строгим «высокотехнологическим» контролем над ходом поединка в одной из ранних вещей тех же Олди, посмертной (изначально!) неубиваемостью в «Свете в окошке» Логинова, всемогущим и всеблагим сверхразумом в дяченковском «Пандеме» (где даже беспандемные обитатели «Красного слоя» реально отнюдь не подвергаются ПОЛНОЙ МЕРЕ риска)…

Собственно, гладиаторы «Права на смерть» (не все!) тоже защищены: бессмертностью и лишь временной уязвимостью своего «самовосстанавливающегося» тела. Но для них это не защита, а проклятие. Врожденное «уродство», которое мешает воспользоваться правом на смерть и тем самым сравняться с полноправными, добропорядочными, смертными гражданами. Выверт психологии и мироустройства совсем не гладиаторский, скорее даже антигладиаторский. Но именно этот контраст роднит их — по духу и социальному статусу — с обитателями того «антимира», которым являлась гладиатура нашей реальности.

Почти во всех остальных случаях имеет место не «анти», а просто «не». Ну, есть еще и «квази», когда фантасты моделируют псевдогладиаторские преломления идеи дуэльного или турнирного поединка. А иногда даже поединка судебного. Тут возможны очень интересные модели в духе, например, «Тут, на глубине» Д. Володихина — но такое все же случается редко. Уж слишком это разные темы, чтобы легко удавалось гармоничное слияние.

Разве что в «Любимце» Булычева, вообще-то совсем о другом написанном, мы тоже увидели гладиаторский социум изнутри. И опять налицо совершенно «не та» обстановка, время, действующие лица, но достоверность модели выдержана вполне. Равно как и глубинное сходство ее с нашей, т. е. древнеримской гладиатурой.

Но о «Любимце» — в другой раз. Хотя бы потому, что с недавних пор фантастика обогатилась книгой, без упоминания которой теперь не может вестись ни один разговор о «гладиаторском вопросе». Да, вы угадали: это «Спартак» А. Валентинова.

«Это для нас те, кто на арене, — тренированные парни в доспехах и с мечами. Римлянин видел иначе, для него это — чемпионат зомби».

Сразу уточню: я очень высокого мнения об этой книге, сочетающей отличный литературный уровень и систему доводов действующего ученого. При этом с рядом валентиновских постулатов мне сейчас (и в дальнейшем) придется полемизировать. Итак:

«Итак, гладиаторы — жертвы мертвецам, то есть самые настоящие покойники. С того момента, когда пленный становился гладиатором, он считался принадлежащим душе того, в честь которого ему и надлежало умереть. Если коротко: гладиаторы уже «ТАМ», на «том» свете. Подчеркну: не приговоренные к смерти, а те, что УЖЕ умерли».

Да, вот с этим спорить не приходится: в первооснове гладиаторский «матч» являлся древней и грозной мистерией — искупительной жертвой. Сперва — за усопшего родственника (одно время такие сражения бытовали только на погребальной тризне), потом — за весь римский народ: «государственное жертвоприношение».. . Однако и не скажешь, что эти жестокие игрища лишь «притворяются» сверхзрелищным «кровавым спортом», по сути им не становясь. А уж предположение насчет «чемпионата зомби» — существенный перебор.

Никуда не деться от таких вот фактов: в римских школах одна из наиболее излюбленных тем для ученического сочинения звучала примерно так: «О бедном, но благородном юноше, завербовавшемся в гладиаторы, чтобы собрать денег на достойное погребение для своего отца». Этакий аналог нашим «Луч света в темном царстве» и «Образ «лишнего человека» в творчестве Тургенева». Школьные сочинения с истиной всегда соотносятся весьма сложно, но проблема тут для всех участников явно видится иначе, чем «чемпионат зомби». К тому же римская история знает примеры и похлеще. Например, благороднейший патриций мог по ходу гладиаторских игр — не только заупокойных, но и государственных или «спонсорских» — вдруг выйти на арену и принять участие в бою!1 Мотивы у него могли быть разными: желание блеснуть перед всем народом воинским искусством, ответ на дерзкий вызов (со стороны гладиатора? или кого-то из «подзуживающих» дружков-аристократов? не знаем…), даже выполнение данного себе или тем же друзьям обета. Собственно в гладиаторы такой аристократ, разумеется, не записывался, однако эти его действия считались участием в гладиаторских играх — экстравагантным, но далеким от зомбирования. Да и позже, когда такое поведение уже считалось неподобающим, в экстремальных ситуациях — допустим, при тяжелой болезни императора — многие почтенные римляне давали обет в случае его исцеления сразиться как гладиаторы! Правда, надо было быть совсем уж Калигулой, чтобы по выздоровлении заставить их сдержать эту клятву буквально…

Именно Калигула и заставил — для чего ему пришлось как бы «сделать вид», что он и его современники живут в прежнем Риме, в те старые добрые (?!) времена, когда такие клятвы давались всерьез. Но даже в те времена их давали не с тем, чтобы превратиться в «зомби» на всю оставшуюся жизнь! Скорее — для того, чтобы заключить единоразовый контракт… со смертью? Не совсем так; скорее — со смертельной опасностью.

(А благородный юноша из древнеримских сочинений и, хотя бы отчасти, из римской действительности заключал контракт, скорее всего, не «разовый», но «краткосрочный». Впрочем, контракт этот вполне мог оборваться гораздо раньше, чем тому юноше представлялось… Но бывало такое, кажется, не слишком часто. Почему — об этом см. далее, уже в следующем номере.)

Дело в том, что загробному миру посвящалось скорее само сражение, чем его участники. История это давняя, еще догладиаторская и даже с заупокойными играми, пожалуй, не связанная. Было у совсем древних римлян представление, что в отдельных случаях — перед решающей битвой, например — можно заранее подгадать желательный исход, «посвятив смерти» кого-либо из своего войска. Судя по всему, эту почетную обязанность торжественно принимал на себя не изгой и не «штрафник», а… главнокомандующий. Во всяком случае, первоначально. А приняв — в торжественной обстановке приносил клятву на специально освященном (или следует сказать — проклятом?) оружии, после чего выходил из рядов и вступал в бой со всем вражеским полчищем: первый, один, далеко впереди своих воинов-сограждан…

Враги римлян, надо сказать, эти штучки знали и далеко не всегда решались принять такие условия игры, тем самым «подставившись» под ответный удар Царства Мертвых. А как их можно было не принять? Например, просто отступив! Либо выставив перед своими рядами такого же «пр оклятого героя»… Тоже предводителя, или, как и у римлян вскоре начало практиковаться, кого-то из числа его заместителей. Добровольцев? Чаще всего — да; но вообще-то «генерал» мог и назначить кого-нибудь в почетно-принудительном порядке. Кажется, сознавая это, кандидаты (их круг был ограничен, но в любом случае — не «штрафники», а, так сказать, адъютанты его превосходительства) предпочитали проявить героизм, не дожидаясь приказа. И, опять-таки кажется (в этой жутковатой архаике много неясного!), из-за таких «замен» этот обычай постепенно перестал восприниматься всерьез, сошел на нет. Помощь загробного мира, «посвящение смерти» — со всем этим мухлевать не приходится! Или, если уж «мухлевать», — то всерьез. Выставляя против смерти на специально подготовленных играх столь же специально подготовленных «шулеров» (раз уж добровольцев на такое дело не напасешься!)…

Тройной поединок Горациев и Куриациев, еще благородно-почетный по всем параметрам, но уже почти гладиаторский по форме — не отголосок ли эпохи, когда римляне играли в такие игры (пока что не гладиаторские!) сами, не доверяя их «дрессированным специалистам»? Да, римские авторы представили мотивацию участников слегка иначе — но ведь эти мотивы уже были малопонятны и для цивилизованных римлян «письменной» эпохи! А те, что еще понятны — уже малоприятны; волей-неволей приходилось их облагораживать.

Добавим, что какой-то особо римской или даже италийской уникальности тут не видно. И у кельтов с германцами бытовали сходные представления о таком вот священном «воине-жертве», и у славян… И даже в евразийском племени эсэсэсэров, мифология которого требовала от канонизированных героев не просто мужественной смерти, а вычурно-фантастических жертвоприношений типа затыкания своей плотью пулеметной амбразуры или прыжка под танк со связкой гранат в обнимку.

Между прочим, в допулеметное время такие «посвященные смерти» могли и не погибнуть (или по примеру Горация, или просто потому, что битва не состоялась, противник отступил). Тогда как быть? У «нордических» воителей, похоже, именно отсюда начинался путь в берсерки, ульфхеднеры и т. п., чуть ли не до вервольфов включительно; славный и страшный путь бесстрашия уже не человеческого, а скорее «мертвого» или звериного. Римляне же забредать в такие дебри фантастики избегали. Ничего страшного: обратный путь для них не был наглухо закрыт. Существовал сложный и длительный, но вполне доступный даже в военно-полевых условиях обряд «снятия» посвящения. А вот оружие, на котором приносилась клятва, в любом случае хоронили — как павшего в бою воина! И к его, оружия, могиле приближаться после этого было nefas — «нечестиво», чревато опасностью замараться смертным проклятием. Чем не фантастика?!

Вот одна из причин (но не единственная!), по которой к гладиатору относились настороженно. Он ведь — раб, осужденный преступник и т. п.; никто не будет с ним возиться как с «генералом» или пусть даже адъютантом, проводя «обратный» обряд, снимая — пожизненно или посмертно! — это «освящение-проклятие». Приводя христианские аналогии, он — кандидат на «смерть без покаяния», не «очистившись», не подготовившись. А по народным аналогиям, в т. ч. и близким к нашим временам, гладиатор — такой же кандидат в «зал ожные покойники». А это — образы известные: умерший «нехорошей» смертью (особенно — после столь же «нехорошей» жизни) деревенский колдун, разбойник, убийца или самоубийца… Просто неизвестный деревенской общине-«миру» чужак… «Дикий барин», начиная с обсуждаемых пастушками в «Бежином луге» персонажей и завершая Владом Цепешем с Жилем де Рэ включительно… Всех их, при малейшей возможности, норовили хоронить за оградой кладбища, на скрещении дорог, — и даже после этого ждали от них каких-нибудь вампирских сюрпризов. В чем нынешние фантасты с буколическими пейзанами, кажется, готовы солидаризоваться…

«Гладиаторов, если они были не рабы, а свободные (то есть сами в гладиаторы записались), надлежало хоронить на кладбищах для САМОУБИЙЦ. Вполне логично — что петлю на шею накинул, что гладиатором стал».

Римляне, как видим, и тут не оригинальны. Хотя — стоп! Они, ПО БОЛЬШОМУ СЧЕТУ, поступали цивилизованней. Потому что нет никаких сведений о «глобальном» запрете хоронить гладиаторов на общих кладбищах. А то, что есть, — это несколько «частных» пожеланий особо озабоченных этим вопросом землевладельцев. Допустим, умирал такой сторонник «чистоты идеи» — и завещал магистрату свой земельный участок под кладбище, но с оговоркой: «только для белых»… точнее, в данном случае, «только для римских граждан, не запятнавших себя гладиатурой». Не удивлюсь, если и всем своим остальным имуществом этот завещатель мог распорядиться столь идеологически выдержанно, что в его-то семье и рождалась тема для сочинений «О бедном, но благородном юноше, завербовавшемся в гладиаторы».

Так или иначе, но прикосновенность к миру мертвых действительно осеняла гладиатора на всю оставшуюся жизнь. Порой довольно долгую: он мог и освободиться, и разбогатеть, и завести семью2 — но все равно оставался infame, «обесчещенным», ряд гражданских прав на него не распространялся. При этом какой-то обряд (может быть, неполно-сокращенный?) «освобождения от посвящения смерти» он явно проходил и живым мертвецом уж точно не числился. А в реальной жизни возникали всякие варианты: бывший гладиатор мог даже стать почетным гражданином (но — в греческих провинциях).

Почему не в самом Риме? Тень « того света» здесь, кажется, ни при чем. Прежде всего дело в том, что римляне очень высоко, болезненно высоко ценили права и привилегии римского гражданства. Причем — целиком, в полном комплекте. А раз уж гладиатор, подневольный боец, был хоть какое-то время в части этих прав поражен — обратного хода это не имело. Особенно если он записывался в гладиаторы по своей воле (аналогия с «добровольцами-жертвами» тут неуместна: то была седая древность, да и повод требовался государственной важности). Странная, но точная аналогия тут — отказ от партбилета: к просто беспартийным отношение куда как спокойней, а вот тот, кто священную книжицу выбросит или порвет, автоматически окажется infame, и общаться с ним станет nefas. Как уж выходили из такого положения «бедные, но благородные юноши» — понятия не имеем. Видимо, никак. Но уцелевшие после арены фанаты Калигулы своего гражданского статуса отнюдь не лишались. Попробовал бы кто усомниться, что они имели «повод государственной важности»!

А при чем тут греческие провинции? При том, что гладиатура распространилась по всей римской ойкумене. И эллинский образ мыслей не служил от нее абсолютным противоядием, хотя относительным все же — да, служил.

Так. Что-то мы пока ни слова не сказали о гладиаторском вооружении и тактике боя. Пора исправлять ситуацию.

Известно, что гладиаторы подразделялись по своей квалификации на четыре категории, причем разница между ними была столь велика, что, по неписаным правилам, состязания проводились лишь внутри категорий, иначе финал был бы мгновенен. Гладиаторы «утренней смены», предназначением которых было главным образом разжигать интерес зрителей (основные поединки проводились после обеда), сражались не вполне смертоносным оружием. Иногда это был аркан (у локвеариев), иногда — боло (у велитов), еще чаще — палки и хлысты (ими сражались пагнеарии). Хотя в другой руке боец, как правило, имел достаточно убойный предмет (короткое копье, палицу или кинжал), до резни обычно дело не доходило: утро — время сражений на расстоянии…

Правильно?

Насчет пагнеариев — да. А вот что касается первых двух названных категорий…

Кто сказал, что локвеарий, «арканщик» — гладиатор из числа сражавшихся на арене? Все основные исследования так гласят, научные и научно-популярные? И я сам к этому мнению присоединялся, в т. 1 четырехтомника «История боевых искусств» (АСТ, 1996–1997)? А потом повторил это же в двухтомнике «Нетрадиционные боевые искусства» («Фолио», 1997)? Гм… Ну, может, это мнение и верно. А может, нет. Сведения в древнеримских текстах слишком скупы, чтобы можно было подробно рассуждать о локвеариях, столь любимых авторами популярной литературы (фантастика, кажется, до них еще не добралась). Зато что абсолютно точно — так это полное отсутствие локвеариев во ВСЕХ сохранившихся «батальных полотнах» (мозаики, фрески, рельефы и мелкая пластика), где запечатлены открытые схватки перед публикой. Недавно возникло предположение, что локвеарии — специальность из «гладиаторского закулисья». Скорее всего, из тренировочных залов гладиаторских школ тюремного типа. «Вертухаи», заградотрядовцы — пусть и тоже подневольные. И их аркан — не для честного боя (хотя — что это такое в гладиаторском понимании?), а против тех, кто посмел ослушаться приказа идти в бой.

(Необходимость таких «заградотрядов» четко осознана и в «Праве на смерть», однако у Олди этим занимаются все же не сами представители гладиаторского сословия, но солдаты. «Паучья центурия», вооруженная не ловчими петлями, а сетями, наподобие… да, безусловно, ретиариев — другой категории гладиаторов.)

А велиты как метатели боло — это откуда? Все оттуда же, включая и мои книги? Ладно, это все-таки не ошибка. Велиты и боло тоже сражались. И пращей, и дротиком. Они, по-видимому, метатели «вообще», широкого профиля (то есть когда мы встречаем велитов в описании армейских сражений — это не мобилизованные гладиаторы, что тоже порой имело место, а легковооруженные пращники и дротикометатели с солдатским статусом). Причем на арене, кажется, тоже преобладали пращники и метатели дротиков. Последних могли сопровождать своего рода «оруженосцы» (обычно — подростки), собиравшие дротики, которым промахнулся противник, и подававшие их своему «шефу». Разрешалось ли велиту брать на прицел вражеского оруженосца — неизвестно. Если даже разрешалось, он, скорее всего, без крайней необходимости избегал это делать. Ведь утренняя смена — не для гарантированного смертоубийства.

Иногда установка на это приводила к «постановочным» перестрелкам (из луков или пращей), где и определенные меры безопасности предусматривались, и результат был отчасти «договорной»… Впрочем, это характерно и для части «дневных сеансов», особенно — включавших массовые сражения; при этом какой-то процент взаправдашних смертей, безусловно, имел место. Как днем, так и утром.

Но прежде, чем перейти в «дневную смену», — несколько слов о лучной перестрелке, которая абсолютно выпала из поля зрения интересующихся гладиатурой фантастов, реалистов и голливудских кинематографистов. Римляне, как известно, — лучники прескверные. На поле боя их порой крепко поддерживали стрелки из союзнических войск, для которых лук являлся «национальным оружием». Но во всех случаях это были легковооруженные отряды, вспомогательные по своему статусу и по реальному вкладу в победу (или поражение).

Тем более странно, что на гладиаторскую арену лучники (сигиттарии) выходили в ОЧЕНЬ тяжелом вооружении: в чешуйчатых «скафандрах» и закрытых шлемах! А ведь выступали они преимущественно утром, в «смену легковооруженных». Добро бы речь о всадниках шла (римляне еще до знакомства с парфянами имели представление о восточной кавалерии, сочетающей неплохую бронированность с искусством лучной стрельбы), так ведь нет — пехотинцы… Луки же у них были, по восточному образцу, сложносоставные, потенциально очень мощные, но… почти игрушечного размера! И стрелы им подстать. Наверно, специально для того, чтобы доспех не пробить, даже на ближней дистанции, уступающей расстоянию броска дротиком. Или чтобы у сигиттария не возникло соблазна сделать снайперский выстрел в направлении трибун, а конкретно — «президентской» (шучу, но не совсем) ложи?

Как, интересно, определялся победитель при стрельбе из этих мухобоек? Может быть, по количеству стрел, засевших во вражеской броне (отскочившие — не в счет)? По первой ране? По первой СЕРЬЕЗНОЙ ране, лишающей возможности сражаться? Но при подобном соотношении лука и доспеха, чего доброго, за все утро не управишься — если избегать попаданий в глазную прорезь шлема, а такие попадания не очень согласуются с традициями «утренней смены».

По моменту, когда у одного из участников просто опустеет колчан? Но такое тоже не вполне согласуется с нравами «утренней смены», только теперь уже в другую сторону.

Не знаем. Пора привыкнуть к тому, что мы о гладиаторах очень многих вещей достоверно не знаем. Даже вроде бы совершенно очевидных.

Вообще-то отклонений от классической гладиатуры существовала масса. Самым неприглядным из них было… использование в качестве гладиаторов женщин! Как ни странно, именно они чаще всего записывались в гладиаторы по своей воле: это были «выдвиженки из низов», мучимые тщеславием и готовые завоевывать восторг публики даже такой ценой. И — вот загадка! — римские авторы пишут о них обычно без малейшей теплоты, но в описаниях этих скорее проскальзывает отношение как к беспутно-бездарно-амбициозной «зв изде эстрады». Ни намека на смертельный риск и по-настоящему кровавый род занятий, даже когда вооружение вроде бы предполагает бой в «дневную смену». И на подневольный, рабский характер женской гладиатуры — тоже ни намека (контракт-то, может, и добровольно подписывают, но ведь дальше все должно происходить по стандартной схеме? или как?). На гладиаторских надгробьях (такие известны в достаточном количестве) опять-таки нет ни одного женского имени. Если не ошибаюсь, то и на древнеримских афишах — а там, кроме имен и боевой специализации участников игр, содержались данные об их победах, как «чистых» (для гладиатора это нечто большее, чем нокаут!), так и «по очкам» — ни разу не фигурирует летальный исход рядом с именем гладиатора амазонского пола.

Похоже, это значит, что древнеримские феминистки все-таки выступали куда в более мягких условиях, чем те их коллеги по несчастью (или по славе?), которым не повезло с полом. Ну, подобное не только в Древнем Риме имеет место…

Так это или не так — с полной достоверностью опять же не знаем. Но, надеемся, нам удалось убедить читателей: в истории гладиаторов хватает и устоявшихся легенд, и неоправданно смелых толкований, и подлинных загадок. О некоторых из них — в следующий раз.

(Окончание следует.)

1Во всяком случае, такое случалось на раннем этапе бытования игр. В дальнейшем для свободных римлян, гордящихся своим происхождением, это начало считаться как бы «западло».

2Впрочем, и разбогатеть, и даже обзавестись семьей гладиатор вполне мог ДО расставания с ареной. Но это уж точно — в следующем номере.