ПЛЕМЯ ВОЗДУШНЫХ ШАРОВ

Илья Новак , Лев Жаков

Ночью в таких местах хочется умереть

Растущие вдоль железнодорожной насыпи пыльные кусты, гниющий кривой овраг, чахлое редколесье, весь этот мертвый пейзаж, похожий на выцветшую фотографию, — он появляется лишь когда, грохоча колесами, мимо проносится поезд и пассажиры со скуки глядят в окна. Днем здесь летают птицы, бегают одичавшие собаки, а иногда к насыпи забредают пьянчужки из колхоза, называемого теперь фермой... днем, конечно, этот пейзаж есть. Но не сейчас, не ночью. Ночью поезда проезжают редко, птицы не летают и собаки спят, а потому здесь всё исчезает.

Возьмем Эйфелеву башню. Она высится посреди города, как длинная свеча, поставленная в центре блюдца, у всех на виду. В дождь, грозу или бурю, глухой ночью или ясным утром — всегда с разных сторон к ней обращено множество взглядов, которые укрепляют ее, пригвождают к стене реальности. Или пирамида Хеопса, Стоунхендж, Тадж-Махал: это такие значительные, оставившие след в истории постройки, они стабильны уже сами по себе, явственны и незаурядны; множество людей помнят о них, думают о них, рассматривают фотографии и открытки с ними, а потому Стоунхендж и пирамида не могут не быть всегда, и если вокруг полно зевак, и если пусто. Но кривой овраг и пыльные кусты вдоль старой железнодорожной насыпи... Нет-нет, это же несерьезно, они слишком обыденны, слишком дурны и безобразны в своей мертвой бессмысленности. Никто никогда не рассматривал этот пейзаж, чтобы запомнить его. Эйфелева башня расположена словно на шумном, ярком перекрестке, на столбовом пересечении магистральных дорог реальности, а места вроде этого — будто в дальних, затянутых блеклой паутиной закоулках пространства, и когда их никто не видит, они сами по себе накрываются густыми тенями, цепенеют, впадают в спячку, растворяясь в теплом сумраке. Овраг, кусты и редколесье теряют свой смысл, поглощаются небытием и становятся аморфной субстанцией неопределенного цвета, которая лишь под чьим-нибудь взглядом может вновь обрести суть и форму оврага, кустов, редколесья; ночной пейзаж существует лишь когда его видят, а когда не видят — его нет как нет.

Но сейчас пейзаж присутствовал просто потому, что ведь не могли они с Валерией висеть в пустоте. На смятой траве была расстелена рубашка Андрея, он лежал на ней спиной, а на нем лежала Валерия.

— Здесь неприятно пахнет, — сказала она, приподнимаясь. — Пойдем.

Андрей моргнул, пытаясь отделаться от ощущения, что пока они лежали неподвижно, с закрытыми глазами, вокруг была лишь серенькая, тихо пузырящаяся пена ночи, и только теперь, когда они зашевелились и огляделись, ничто под их взглядами мгновенно обратилось склоном насыпи и глинистым оврагом.

— Интернат уже закрыли, — возразил Андрей. — Дежурный внутрь не пустит.

— Не лежать же здесь всю ночь.

— Почему? Можно и...

— Нет, холодно будет.

И вправду становилось прохладно. А еще — очень уж тоскливо. Неудачное место для любви, неудачное время. Ночью в таких местах хочется умереть.

— Ладно, пойдем.

Валерия встала на колени, Андрей сел, натягивая рубашку.

— Ноги тут поломать можно, — пробормотал он спустя минуту, обходя овраг и шелестя сухим бурьяном.

Валерка шла следом, обеими руками вцепившись в его ремень. Еще одна особенность подобных мест — тишина, такая же мертвая, как и все остальное: ведь если здесь и есть что-то, способное издавать звуки, то нет никого, кто эти звуки может услышать… а значит, и звуков никаких нет. Но сейчас тишину нарушал треск бурьяна и шорох осыпающихся по склону твердых комочков глины.

Миновали овраг, обошли лужу грязи. Возле дерева, растущего немного в стороне от границы редколесья, Андрей остановился и сжал ладонь Валерии.

— Ты чего? — спросила она.

Он молчал, глядя то на оставшуюся позади насыпь, то на деревья, сквозь которые должно было виднеться поле, но не виднелось ни черта, лишь черная пустота.

— Что случилось?

— Понимаешь, я вдруг направление потерял. Не могу сообразить, куда идти.

— Как это потерял? — Валерия шагнула ближе. — Не говори так, а то мне становится страшно.

— Извини, Валерка, просто смотрю... вокруг темно и...

— Испугался?

— Нет, при чем тут?.. Не испугался. Ну, то есть, может, и испугался, но не в том смысле, что темноты, а просто тут так...

— Грустно? — спросила она после паузы. — Здесь грустно, да? Мне тоже кажется.

— Вот, грустно. Или даже не грустно, а... Не могу сказать как. Мы вроде не на Земле, а непонятно куда попали.

— В Атлантиде, — сказала Валерия, подумав. — Провалились сквозь время и попали в Атлантиду.

— И интерната больше нет, — подхватил Андрей, обрадованный, что она понимает. — Ни фермы, ни коровников...

— И железной дороги тоже нет, а вместо нее... Ой, откуда здесь веревка?

В кроне дерева зашуршало, и Андрей различил свисающий канат. Тот медленно плыл над землей, цепляясь за ветки. Лохматый конец мотался из стороны в сторону.

— Что это такое? — прошептала Валерия.

Прозвучало сдавленное проклятие. Когда на них стало медленно падать что-то округлое и темное, Андрей отскочил, потянув за собой Валерку.

Он споткнулся и сел в траву, выпустив руку девушки, глядя на большую корзину, которая, ломая ветки, опускалась сквозь крону. Воздушный шар слабо мерцал в темноте. Кажется, он был поврежден: сфера морщилась, из нее с тихим шипением выходил газ. В конце концов гондола ударилась о землю, а шар повис, запутавшись в ветвях. Невысокий мужчина выбрался из корзины и встал перед невольными свидетелями аварии, уперев руки в бока.

— Прилетели, значит, — произнес он, поправляя широкополую соломенную шляпу. — А все из-за вас.

— Почему? — спросила Валерка.

Качая головой, незнакомец повернулся и заглянул в корзину. Странное дело: в первое мгновение Андрей не заметил на нем никакой шляпы, и только когда мужчина коснулся ее пальцами, шляпа эта обозначилась, проявилась на голове.

— Понадеялся на вас, лег вздремнуть, шар к дереву и подплыл, — пояснил он, копаясь в корзине. — Теперь зашить надо, пока газ весь не вышел, ага.

— Вы нас видели сверху? — Валерия наконец сообразила, что все это время за ними, возможно, наблюдал с небес какой-то старый извращенец. — Зачем вы тут висите?

— Говорю ж: долго не смотрел, только увидел, сразу устроился поспать. Ну, думаю, меньше чем через час они не успокоятся, значит, есть немного времени перед дорогой. Спешу я, но устал сильно, вот и, ага...

Мужчина — то есть силуэт, слабо озаренный висящей на стропе масляной лампой, — повернулся, сжимая в руках мерцающий серебром клубок. Пока они с Валеркой разговаривали, Андрей пытался сообразить, как называть незнакомца. Неудобно все время соотносить его со словом «мужчина»… Тот, кто летает на самолете, — летчик, на вертолете — вертолетчик. А кто летает на воздушном шаре? Воздушник? Шаровик? Воздухошарник?

— Вы кто? — спросил Андрей.

— Брежия, — сказал мужчина. — Лито Брежия, ага.

Его фигура проступила в полутьме явственнее. Произнесенное имя будто высветило подробности, как на фотобумаге, проявились длинные седые усы, матросская майка в черно-белых полосках, крепкие руки, короткие штаны, толстые волосатые щиколотки, кеды…

— А вас как звать?

— Я — Валерия, — сказала Валерка. — А это Андрей.

— Вижу, ага. — Лито Брежия прищурился. Кажется, он до сих пор тоже видел молодых людей не очень-то ясно, а теперь вот разглядел в подробностях.

Они помолчали, изучая друг друга. Брежия произнес:

— Валерия, ты шить умеешь? — Он протянул девушке клубок. — Спешу я. Сможешь прореху заштопать?

— Не знаю… Давайте… — Валерка неуверенно взяла серебристый клубок и длинную толстую иглу.

— Юноша, а нам с вами пока костер следует развести. Порошок у меня еще остался для газа. Давайте за ветками.

Валерка уже вдела нить в иглу и подступила к опавшей сфере. Лито Брежия пошел к редколесью, Андрей в полной растерянности поплелся за ним.

— Никогда не видел в наших местах воздушных шаров. — Он нагнал Лито, когда тот уже, кряхтя, собирал хворост. — Вы из города? Там выставка недавно была, наш учитель ездил, рассказывал, на ней и шары запускали…

— Не из города я, — ответствовал Брежия и показал вверх. — Оттуда, ага.

— Откуда — оттуда? — не унимался Андрей, собирая сухие ветви. Обычно он стеснялся разговаривать с малознакомыми людьми, но тут его разобрало любопытство. — С базы какой-нибудь спортивной? А газ какой? Теплый воздух от костра? Разве он такой большой шар поднимет?

Зажав ветки под мышкой, Брежия ткнул пальцем в мешочек, висящий на ремне. А ведь раньше Андрей никакого мешочка не видел. Вроде как и не было там ничего, но когда воздухошарник на него указал, отметил его наличие, — Андрей осознал присутствие этого предмета на поясе Брежии.

— Это клубодан, юноша. Сами сейчас все увидите. Вы бы поспешили, ассасины могут появиться.

— Кто?

Брежия не ответил. Собирая хворост, он углублялся в редколесье, и Андрей потихоньку двигался следом. Вдруг воздухошарник воскликнул:

— Лужа!

— Что? — не понял Андрей.

— Черная лужа. Пена тут!

Андрей заглянул через его плечо. Слева, в узком овражке, темнота сгущалась, словно выпала там густым осадком.

— Ага! Идемте назад быстрее. Раз уже и пена ночи тут, так точно скоро ассасины заявятся. — Брежия поспешил обратно, и пришлось топать за ним, обеими руками прижимая собранные ветки к груди.

— Какие ассасины? — спросил Андрей, когда они вернулись к шару.

— Черные.

Валерка уже заканчивала штопать — прореха на сморщенном серебристом материале была почти не видна. Газа успело выйти много; сфера еще держалась в воздухе, но поднять корзину с человеком, пожалуй, не смогла бы. Только сейчас Андрей заметил, что она выглядит необычно — у воздушного шара снизу должно быть отверстие, через которое можно заглянуть внутрь, а здесь ничего такого не наблюдалось. От мерцающей ткани спиралью тянулась полотняная труба, нижний ее конец крепился на дне корзины.

Лито Брежия, беспокойно оглядываясь, сложил ветки горкой, Андрей бросил сверху свои. Воздухошарник достал спички, наклонился и зачиркал.

Валерка, положив клубок с иглой в корзину, подступила к нему.

— Вы что тут делали? — спросила она. — Зачем следили за нами?

Начал разгораться огонек, и Брежия, убрав спички в карман, присел на корточки.

— Не за вами я следил, — произнес он, с опаской поглядывая на рощу. — Я за местом наблюдал, чтоб не исчезло.

— Что?! — изумился Андрей.

— Да вы поглядите вокруг! Видите, здесь все почти мертво? Еще немного — и совсем пропадет. Мы по ночам висим над такими местами, наблюдаем, чтоб не сгинули.

Андрей и Валерка уставились друг на друга. Брежия тем временем подошел к корзине, что-то там подергал и вернулся, волоча за собой конец торчащей из шара полотняной трубы. Конец этот оказался широким, будто воронка у лейки.

— Вся в масле... — проворчал он. — Вбейте три колышка вокруг. Нет, лучше четыре.

В конце концов воронку закрепили над огнем с помощью веревок, протянувшихся от нее к колышкам, которые Андрей воткнул в землю с разных сторон в метре от костра.

— Подержи.

Андрей схватился за трубу, чтобы не упала в огонь, а Лито Брежия снял с ремня мешочек. Развязал, сыпанул содержимое в костер. Зашипело, взвился белый пар, запахло как после сильного дождя с грозой. Воронка дрогнула в восходящих струях...

— Теперь отпусти, — велел Лито.

Она повисла, удерживаемая натянувшимися веревками. Сморщенная труба приподнялась и расправилась. Газ стал наполнять оболочку.

Лито побежал к дереву, вцепился покрепче в стропы и выдернул шар из ветвей. Сфера начала медленно расправляться, одновременно приподнимаясь. Корзина, до того лежавшая на боку, качнулась и встала на ребро. Брежия схватился за веревку, что тянулась от днища, обвязал вокруг ствола.

— Клубодан вырабатывает эфирий, — пояснил он молодым людям, вернувшись к огню. — Когда наполнит шар — я и взлечу.

Они встали вокруг костра. Валерка с Андреем смотрели на воздухошарника, а тот с тревогой озирался.

— Вы кого выглядываете? — поинтересовалась Валерка. Она, в отличие от Андрея, все еще относилась к Лито Брежия настороженно, даже, кажется, слегка враждебно.

— Черных ассасинов? — предположил Андрей.

Брежия поправил соломенную шляпу на голове.

— Ага. Они наши враги.

— Чьи враги? — спросила Валерка.

— Ну чьи-чьи… Наши. Племени воздушных шаров. Шли бы вы теперь домой, молодые люди.

Продолжение читайте в журнале «Реальность Фантастики №4(32) за апрель 2006».