ЦЕНА ВОПРОСА

Я и не предполагал, что мой номер повергнет гостя в немое изумление. При помощи двух деревянных ложек, разболевшихся с непривычки рук и левой коленки я выстукивал-выщелкивал ритм «Подмосковных вечеров», и что удивительно, «Вечера» были вполне узнаваемы. Импровизация совершенно очевидно пришлась по нраву моему визитеру, а мне и вовсе казалась чудом. Слуха у меня никогда не было, да и музыкальные возможности ложек я открыл для себя впервые. Мне приходилось наблюдать, как в экстремальных ситуациях у людей появляются уникальные способности и открывается третий глаз — а я был готов и на большие подвиги, лишь бы подольше потянуть паузу, взятую на размышление.

Около часа назад я собирался отужинать и готовил несложный салат, когда на подоконнике материализовался беспородный, но очень симпатичный котенок. В появлении его не было ничего мистического. Живу я в уютной съемной квартире на первом этаже, форточка у меня всегда открыта. Облупленная железная решетка за окном, возможно, явилась бы препятствием для квартирного вора, но не для крошечного и шустрого зверька.

— Простите, а что это вы делаете? — поинтересовался котенок.

— Салат. Хотите присоединиться к трапезе?

Я вовсе не был шокирован и продолжал спокойно мельчить сельдерей. Если существуют фотографии лох-несского чудовища, а ламы в горах запросто общаются со снежным человеком, стоит ли удивляться говорящему животному!

— Смотря какой салат, — в голосе котенка звучал вызов. — Я что попало не ем!

Похоже, он рассчитывал поразить меня эффектным появлением на подоконнике прямо из пустоты, но у меня не забалуешь. Я пережил в своей жизни слишком много и слишком многих, чтобы охать и трепетать при явлении чуда.

— Рекомендую, — мне нравилась его растерянность. — Натираем очищенный корень сельдерея и зеленое яблоко, кладем дольки консервированного ананаса, немного грецких орехов и смешиваем с майонезом. Отлично идет с пельменями.

— Буду, — покорно вздохнул котик.

Очевидно, он понял, что обречен на нормальное, за панибрата отношение — без излишних восклицаний и восторгов.

Мы поужинали вдвоем. От пельменей гость отказался, а салат похвалил и даже попросил полблюдечка добавки. После ужина я закурил, и дым, выпущенный кольцами, не растворялся в воздухе, а зависал в сгустившемся вокруг нас молчании.

— Скажи, ты много видел говорящих животных?

Котенок потянулся, развалившись на столе и показав белое брюшко. Его коготки застыли в миллиметре от моей руки.

И как я, человек, сделавший войну своей профессией, мог ответить на его вопрос? Да, я встречал множество говорящих животных, лишь на первый взгляд похожих на людей, и общество говорящего котенка было для меня намного предпочтительней.

— Да нет, ты не думай, — я выпустил сизое облако в потолок, — на самом деле я страшно удивлен. Просто очень сдержан в эмоциях, — и осторожно отодвинул руку.

— Вижу. Сердце в броне, движения души подчинены разуму, разум подчинен строго заведенному распорядку дня, и ты скучно доживаешь жизнь в непривычном для тебя бездействии. Военный на пенсии. Угадал?

— Абсолютно точно.

Я не обиделся. Глупо обижаться на правду, да еще и в Прощеное воскресенье.

— Хочешь, посуду помою? — Котенок неуклюже попытался приподнять передними лапками слишком тяжелое для него блюдце.

— Не надо! — Я поспешил отнять блюдце. — Без самодеятельности, пожалуйста, этот сервиз мне дорог как память.

Впервые пришлось мне наблюдать хохочущего котенка. Он ржал, уткнувшись мордочкой в клеенку и прикрыв лапой нос. И выглядел так трогательно и потешно, что я решил предложить ему остаться на постой.

— Один-один! — задыхался он от смеха. — А ты, я смотрю, тоже догадлив! С таким в карты не садись!

— А в чем дело? — не понял я.

Котенок только махнул на меня лапой, продолжая хохотать, как игрушечный мешок со смехом. Отсмеявшись, он разгладил усы коготками и приосанился.

— Я ведь действительно — бес Самодеятельности.

— Почему Самодеятельности?

Мне вдруг расхотелось предлагать ему снимать квартиру на двоих.

— Сложная иерархия, долго объяснять. Да это и не важно. Главное, что бес. А самодеятельности там, или легкой промышленности — какая разница? — отмахнулся котенок и посерьезнел. — Понятно, что я к тебе по делу, а не просто так заглянул, на блюдечко салата.

Вот теперь он достиг цели — я был ошарашен. Бес — ко мне, по делу. Хороша самодеятельность!

— В Бога веруешь? — строго спросил он

— Безусловно. — Я попытался улыбнуться. Его серьезный тон меня несколько встревожил. — И в бога, и в дьявола, и в святое писание, и в чудеса… и в говорящих котов.

— Приятно работать с подготовленным клиентом! — Он почесал за ухом задней лапой. — В общем, излагаю конспективно. Это, как известно, давняя история, растянутая на века, и все происходящее очень похоже на политику. Борьба светлой партии и темной. Ну, чисто президентские выборы. Бог заявил, что случится Армагеддон и его партия победит. Но мы на его месте не были бы столь категоричны. — Котенок лихо подмигнул. — В связи со скорой развязкой событий проводим опрос населения для выяснения, так сказать, симпатий. Опрос общественного мнения дает весьма неоднозначные результаты. Мы выбрали наугад одиннадцать человек, чтобы задать им один-единственный вопрос. Десять были опрошены до тебя и мнения их разделились строго поровну. Ты — последний, и твой ответ решающий. — Он остановился и прищурил на меня хищный глаз. — Не все так примитивно, конечно, как я излагаю, но по сути верно. Итак, ты готов услышать вопрос?

— Сложный вопрос-то? — У меня неожиданно сел голос.

— Дело не в сложности, дело в цене вопроса. Он стоит дорого.

— А что случится, когда я отвечу?

— Возможно, конец света наступит раньше. Или позже. Возможно, он происходит сейчас. А возможно, я морочу тебе голову и на самом деле мы просто выясняем, чья популярность у населения выше. Я спрашиваю, как ты относишься к дьяволу?

Сначала меня накрыла грусть философского свойства. Я смотрел на котенка и размышлял, почему зло так понятно и привлекательно. Потом все защитные механизмы моей здоровой психики разом отказали, и мне стало по-настоящему страшно. И только после того, как я отбоялся, меня накрыла невероятная злость. Злость, родившаяся от понимания, злость, которая грозила перерасти в ярость.

Есть только белое и черное, да? Зло и добро, которые сойдутся в последней битве стенка на стенку. Есть десять опрошенных до меня людей, и пять из них политику дьявола, видимо, категорически осудили, а еще пятеро всем сердцем симпатизируют злу? А главное, кем эти люди опрошены! Бесом какой-то чертовой Самодеятельности! Неужели в аду есть кружок самодеятельности? Я вспомнил свое советское детство, добровольно-принудительное посещение разнообразных, но одинаково ненавистных мне кружков и секций, и меня передернуло. В аду действительно имеют представление о том, как надо пытать закоренелых грешников. И заведует этой адской самодеятельностью полосатый маленький котенок с глазами прозрачно-голубыми, как июньское небо. Интересно, все ли кошки являются бесами? Или просто все бесы имеют обличие не козлоногих чертей, но грациозных и очаровательных кошек? И на кого похож в таком случае дьявол? На огромного и красивого кота тигрового окраса, с мощными лапами и сытой умной мордой?

Дальше додумывать мысль я побоялся. Знал откуда-то: как только сердце подскажет мне ответ, я стану шестым. На стороне добра или на стороне зла, но я в любом случае не готов был взять на себя такую ответственность. Последним быть тяжело. Еще тяжелее, чем выступать в самодеятельности.

И вот тогда я, неожиданно для себя, выдвинул ящик кухонного стала, достал деревянные ложки и порадовал котенка из преисподней мастерским исполнением своей любимой песни.

Затем наступила очередь романсов. «Очи черные, — голосил я под липовый ложечный аккомпанемент, — очи страстные! Очи крупные и прекрасные…»

Слова вспоминались плохо. Откуда-то вылезли еще «Совы нежные» и лихой припев: «А ну, давай, давай, ходи, черноголовай!»

С последними тактами ко мне пришло спокойствие, такое же огромное, как накрывший меня до этого страх. Такое же неожиданное, как случившаяся со мной ярость. Я понял, каков будет мой ответ, и, протянув к бесенку руку, ласково почесал за ушком.

— Ну и что это за народное творчество? — озадаченно поинтересовался он с табаковскими интонациями. — Я, кажется, задал вопрос о дьяволе!

— Мне его жалко.

— Что?! — Шерсть у котенка встала дыбом. — Это твой ответ?! Это невозможный ответ!

— Это единственно возможный ответ, и я повторяю, мне чертовски жаль дьявола.

— Мотивируй, — он был требователен.

— Это обязательно? — Я чувствовал усталость.

— Да, мы хотим понять. Мотивируй.

— Понимаешь, я не очень хороший христианин, но я верю, что бог создал все, включая и дьявола, который был когда-то ангелом. И я чувствую, что все созданное богом, любит своего Создателя. И бездумная травинка, и тысячелетний камень, и люди, хотя не всегда это осознают. И, конечно же, дьявол. Он силен, а я слаб. Он единственный, а я один из многих. Он — многое может, а я ничтожная букашка. Но в Библии сказано, что любой человек может искупить грехи и заслужить прощение бога. Единственный, кто никогда не будет прощен Создателем, это дьявол. Он — обиженный ребенок, и ведет он себя, как обиженный ребенок, который никогда не получит прощения. Поэтому я, последний опрошенный тобой, отвечаю: мне его жалко.

— Выкрутился, да?! — С кончиков кошачьих усов сыпались искры.

С трудом сдерживаясь, он пригладил шерсть на загривке и произнес официальным голосом:

— Ответ зарегистрирован. Ты сохранил равновесие, но я передам твои слова!

Котенок-бесенок столкнул со стола блюдце, а затем исчез. Я подбирал осколки последнего предмета из некогда красивого сервиза. Мир продолжал шуметь за окнами будничными голосами, катаклизмов не последовало, конец света не состоялся. И я решил не расстраиваться по поводу блюдца. На счастье.

* * *

В одной из спален своей роскошной резиденции, лежа на красных бархатных подушках, в голос рыдал огромный, красивый кот тигрового окраса, с мощными лапами и сытой умной мордой.