ДОМ, КОТОРЫЙ ПОСТРОИЛ КРАУЛИ

Михаил Назаренко

Когда этот номер журнала попадет в руки читателей, издательство «Эксмо» уже выпустит в серии «Магический реализм» роман Джона Краули «Эгипет», первый том одноименного квартета.

Могу только сказать: «Наконец-то!» — во-первых, потому, что книгу эту обещали издать еще весной, и, во-вторых, потому что с очень уж большим опозданием мы знакомимся с одним из самых ярких современных писателей.

О Краули все чаще говорят как о «непризнанном гении». Слава его не очень громкая, зато поклонники составляют преданную армию, во главе которой стоит знаменитый критик Гарольд Блум. Кто еще в нее входит? Питер Страуб («Краули так хорош, что оставляет всех прочих в пыли»), Джеймс Морроу («Краули пишет столь блистательно, что в его стиль влюбился весь английский язык. Знавал я одно придаточное предложение, которое было потрясено лингвистической красотой «Маленького, большого». Бедолага! Оно так и зачахло между запятыми»), Майкл Суэнвик («Краули совершил деяние беспримерной отваги»), Урсула Ле Гуин («Восхитительное безумие, блестящее здравомыслие, — а может, все разом») — и многие другие.

Густая грива, борода с проседью, ироничный взгляд — Краули похож на опытного фокусника. Его улыбка намекает на чудо: вот оно, совсем рядом, вот сейчас и произойдет — и все равно, никогда не скажешь заранее, кого же он вытащит из шляпы и какая карта у него в рукаве.

##################

Джон Краули родился в городе Преск-Айл, штат Мэн, но семья вскоре покинула стивен-кинговский край, и будущий писатель провел первые годы в Вермонте. Краули с трудом припоминает те времена, когда не умел читать и писать, но совершенно уверен, что как только научился, сразу же принялся сочинять истории. Неудивительно, что в колледже он интересовался главным образом археологией, театром и поэзией. На стыке увлечений возникли стихотворные трагедии в духе Шекспира и незаконченный роман о Войне Роз. В эти же годы Краули, воспитанный в католичестве, навсегда отходит от Церкви: догма объясняла все и не оставляла места для Тайны.

В 1960-м году Джон поступил в университет штата Индиана, где получил степень бакалавра искусств (английский язык и литература) и вторую специальность — «фильмы и фотография». Не сразу Краули понял, что ему, как и герою «Эгипта», выпало на долю быть человеком промежуточного поколения: «Он был слишком молод, чтобы стать битником; позднее окажется, что он староват и воспитан в слишком строгих правилах, чтобы примкнуть к хиппи». Впрочем, впечатлений хватало и так: чего стоил один только Кубинский кризис! Сорок лет спустя студенческие воспоминания и стихи, напечатанные в местных журналах, сослужили писателю хорошую службу, когда он принялся за рассказ о той эпохе.

После университета Краули отправился завоевывать Нью-Йорк. Он хватался за любую работу: был рекламным фотографом (неудачно), составлял каталог для виноторговой компании, вычитывал гранки телефонной книги (если верить роману «Маленький, большой», компьютер не различал, когда сокращение «St.» означает «street», а когда «saint», в результате чего на свет явились «Седьмой Святой Бар и Гриль» и «Церковь Всех Улиц»).

Главным занятием Краули с 1966 года стали сценарии документальных фильмов (всего он написал их более тридцати). Особенно привлекают Краули исторические темы, которые он осмысляет именно как писатель-фантаст. Ему доставляет удовольствие соединять фрагменты старых хроник, чтобы получалось нечто «реальное, но не совсем»: «не то, каким был мир, а каким его видели люди в конкретный момент прошлого».

Как и все в 1960-е годы, Краули «баловался травкой», и в одном из видений ему явилась пастораль далекого будущего, избавленного от техники. В то время он в очередной раз лишился работы, свободного времени хватало — так возникла первая законченная книга Краули, имевшая вычурное название: «Научиться жить с этим: размышление о роде человеческом». Роман был написан в 1967-68 годах, и уже в 1969-м дебютант отчаялся его опубликовать: все издатели категорически отвергали книгу. Тогда бережливый писатель, успевший, кстати, уже задумать две новые книги, решил превратить в научную фантастику свой старый исторический роман — и в 1975 году первый роман Джона Краули увидел свет.

##################

Книга эта называлась «Глубина», и к дебютанту сразу обратились заинтересованные лица коллег и читателей. Представьте себе шекспировскую хронику или — от этой аналогии нынешнему читателю не уйти — «Игру престолов», сжатую до полутора сотен страниц, переписанную в манере «Горменгаста» и в антураже «Многоярусного мира». Да еще прибавьте «Сказание о Мануэле» Джеймса Брэнча Кэйбелла. Нечто странное получается? Еще бы.

Плоский мир... нет-нет, Пратчетт вовсе не при чем. Огромный диск — его нетрудно при желании пересечь по диаметру, только никому это не нужно. «Основание мира — столп, основание же столпа — Глубина», где спит мифический Левиафан.

Ничто не меняется в мире долгие, долгие годы — разыгрывается все та же кровавая партия. Борются за власть кланы Черных и Красных. Убивают во имя народа террористы-Справедливые, единственные обладатели огнестрельного оружия. Наблюдает за сменой власти и хранит знания орден Серых. И в этот-то жестокий мир, одержимый именами, — они есть у людей, зАмков, дверей, оружия, недель, даже самих имен, — в этот мир попадает безымянный андроид, упавший с неба в серебристом яйце и потерявший память после ранения. Он знает, что создан на орбите и послан вниз с какой-то целью, но с какой? Только одно имя ему смутно знакомо — Левиафан, и только от него может Пришелец узнать о своем предназначении.

Уже в первом романе Краули пришел к своей главной теме: люди обнаруживают, что живут в мире, созданном, говоря словами Пелевина, из-за них, но не ради них. Их жизнь служит неким принципиально непознаваемым целям и каждый поступок — не то повторение парадигмы, не то часть невообразимо огромного плана. Что в таком случае значат слова «свобода воли»? Следует человеку смириться или восстать? Что принесет мятеж? Сама мысль о том, что у мира есть смысл, — не иллюзия ли?

В «Глубине» Краули проявил мастерство стилиста и творца миров, но не смог справиться с ритмом повествования. На первых сорока страницах происходит столько событий, сколько у Джорджа Мартина на пятистах, и гибнет не меньше народу. Примерно так же дело обстоит и со следующим романом Краули: в «Зверях» (1976) фабулу заменяет череда картин.

«Звери» примечательны не описанием политических интриг в Америке XXI века, но культурным контекстом, который выстраивает автор. Главный герой романа — лео, человеколев, выведенный в результате генетических экспериментов, мессия, который примирит природу и людей. Или антихрист, антипод льюисовского Аслана. «Белокурая бестия». Сфинкс. Он непостижим, и поэтому Краули воспользовался техникой «тринадцать точек зрения на черного дрозда»: мы видим Пэйнтера глазами учителя-биолога, рабыни, ребенка, эколога, генетически модифицированного пса и местного Макиавелли — человеколиса Рейнара. Глубинный уровень романа строится на отсылках едва ли не ко всем знаменитым анималистическим текстам мировой литературы, от басен Эзопа до «Романа о Лисе», от Т. Х. Уайта до К. Лоренца, не говоря уж о цитатах из Шекспира, Элиота и Витгенштейна.

«Звери» заканчиваются, по сути, ничем: мессия собрал своих апостолов и... Краули не написал продолжения о том, как в разделенной Америке «близится утро». Он хотел сказать и сказал о родстве всего сущего; о любви как единственно истинной связи между живущими. Каждый следующий роман писателя будет рассказом о любви, которую «ты получишь не за свои заслуги и потеряешь не по своей вине» — и, может быть... может быть, обретешь вновь.

Уже по «Зверям» видно, как теснят Краули рамки жанровой фантастики. «Машинное лето» (1979) оказалось последним его НФ-романом и в то же время первым: Краули переработал старую рукопись «Научиться жить с этим». Это был успех, и успех настоящий.

...В летающем городе Лапута юноша по имени Говорящий Тростник рассказывает безымянной горожанке о мире, лежащем внизу — о мире, пережившем Бурю, которая положила конец старой цивилизации ангелов. О мире машинного лета. «Engine summer» — это, разумеется, искаженное «Indian summer», «бабье лето» (совершенно непереводимая игра слов). Прежний мир исчез, оставив после себя бесконечные дороги, изменения в генотипе, руины из «ангельского камня» (бетона), пустые космодромы, заросшие инопланетными деревьями, и орбитальную станцию, прозванную Малой Луной.

Все это странно, а иногда и пугающе для нас, но привычно для Говорящего Тростника. Юноша покидает свое медленно вымирающее поселение и отправляется в странствие, чтобы найти утраченное, чтобы стать святым (слово это приобрело совсем иное значение... ближе всего, пожалуй, будет «персонаж книги»), чтобы узнать, куда ушла девушка, которую он любит. Путь Тростника полон открытий, все более зловещих: девушку он находит в поселении людей, странно подобных кошкам, каждый из которых раз в год получает некое Письмо от Доктора Бутси. Тростник на собственном страшном опыте узнает, что это за Письмо, и теряет свою любимую навсегда, потому что никогда не сможет стать таким, как она, и оба это понимают...

Финал романа обрушивается неожиданно — как спустившийся на парашюте ангел по имени Монгольфье. Говорящий Тростник становится «святым», но совсем не похожим на прежних, и ничего, кроме ужаса бытия, это ему не приносит. Последние страницы книги — столь же трогательные, сколь безнадежные — сделали бы честь и Филипу Дику.

Чувство утраты пронизывает роман. Мир непрочен, человек теряет то, что любит, и потому так держится за недолгое и ложное «бабье лето» своего счастья. А потом остается только память.

«Иначе» — так называется последнее переиздание ранних романов Краули, три книги под одной обложкой. Очень точное определение. Краули делает то же, что и другие фантасты, описывает иной мир или далекое будущее, но делает это — иначе. Однако это лишь фундамент его дома, очертания которого в 1981 году возникли перед потрясенными читателями. На фронтоне написано: «Маленький, большой, или Парламент фей».

##################

О четвертом романе Краули мало сказать, что это одна из лучших книг в жанре фэнтези. Это вообще одна из лучших книг ХХ века, в которой вся мощь (пост)модернистской литературной техники сливается с живым ощущением чуда.

Работа над романом заняла около девяти лет (1969-78), и любопытно, что феи появились в нем далеко не сразу — когда писатель так и не смог придумать «частную религию», которая будет определять жизнь его героев. А почему бы им не верить в то, что они живут в волшебной сказке, созданной эльфами?

Критики определяют «Маленького, большого» как историю американской семьи, которая общается с феями. Кто-то из читателей заметил: это все равно, что определить «Властелина Колец» как сказку о невысокликах, которые хотят уничтожить волшебное кольцо. Вроде бы верно, — да только роман не о том!.. Тогда о чем же?

Книга, которую открывает развесистое семейное древо на пять поколений, явно окажется семейной хроникой — в данном случае, американской. Фолкнер?.. При этом с сумасшедшинкой в духе магического реализма. Гарсиа Маркес?.. Роман об играх эльфов с людьми. «Сон в летнюю ночь»?.. Да, все это, а еще — Кэрролл, Дж.Макдональд, Дж.Барри, А.А.Милн, К.С.Льюис, Китс, Шелли, суфийский поэт Аттар, английский фольклор и многое другое. Но, несмотря на постоянные отсылки к Традиции, «Маленький, большой» бесконечно оригинален.

Потому что другой такой книги нет.

Все просто. Вот молодой Смоки Барнабл, человек настолько неприметный и безликий, что люди то и дело натыкаются на него и даже садятся ему на колени в автобусе. Вот Дейли Элис Дринкуотер из поместья Эджвуд, с которой Смоки знакомится в гостях — и влюбляется с первого взгляда. Трогательная переписка, новая встреча... и первый звоночек странного: Дейли Элис говорит Смоки, что он был ей предсказан.

Майским днем Дейли Элис приходит к пруду и спрашивает «огромную белую форель, альбиноса без единого пятнышка или полоски», как посмотрят на ее свадьбу они, — а Дедушка Форель ей отвечает... Тут уж читатель или откладывает книгу, не желая тратить время на говорящих рыб, или, очертя голову, следует за Смоки в странный мир, на границе с которым живут Дринкуотеры. Ведь «Эджвуд» — название не случайное... как и большинство имен в книге.

Вскоре привычная нам реальность возвращается — но лишь до тех пор, пока мы не заглядываем через плечо Смоки в старую книгу и видим пожелтевшую фотографию: немолодой человек в кресле, красивая женщина в другом... и странное существо со стрекозиными крыльями. «Подпись гласила: «Джон Дринкуотер и миссис Дринкуотер (Вайолет Брамбл); эльф. Эджвуд, 1912»».

«Тревожно, но ничего не доказывает», — комментирует Майкл Суэнвик. Мне кажется, что новые доказательства излишни, — но все же Смоки недоумевает и сомневается.

Из «сегодня» 1960-х годов мы переносимся в конец XIX века (роман богат на временнЫе сдвиги), когда молодой архитектор Джон Дринкуотер повстречался с англичанкой Вайолет Брамбл — девушкой, которая видит фей, — и узнал от ее отца, преподобного Теодора Брамбла, о новой теории устройства вселенной. Внутри нашего мира есть другой, больший, а за ним другой, еще больший... там-то и живут волшебные существа. Маленький — большой: парадокс, ставший лейтмотивом книги. Загородный дом, который содержит в себе много домов; маленький человек, который больше вселенной...

Обитательница одного из внутренних кругов, странная (чтобы не сказать зловещая) миссис Андерхилл, рассказывает Вайолет Брамбл о великой Повести. Все, что ждет в жизни Вайолет, ее детей, внуков и правнуков, суть эпизоды Повести, а каков ее смысл — этого людям знать не дано. Будет ли счастливым конец? «Ну, кому как, — отвечает миссис Андерхилл. — Это Повесть, вот и все. Они бывают короткими и длинными. Твоя — самая долгая из всех, что я знаю». Вайолет пытается донести свое знание до Джона и детей, — но безуспешно. То, что для нее очевидно, не может быть выражено обычным языком.

Повесть разворачивается неспешно, и повествование петляет, то уходя в прошлое, то перескакивая на четверть века вперед. Перед нами проходят Дринкуотеры разных поколений. Вот старший сын Вайолет — Оберон, дарвинист и материалист, который пытался научно объяснить фей (именно он сделал тот снимок 1912 года). Вот младший, Август, заключивший с ними некий договор и сгинувший невесть куда (хотя внимательный читатель без особого труда догадается, чтО с ним произошло). Дочь Вайолет Нора, эджвудская предсказательница с колодой Таро. Незаконный сын Августа — доктор Джон Шторм Дринкуотер, унаследовавший от отца дар понимать животных и претворивший эту способность в детские сказки. Вот, наконец, дети доктора — знакомая нам Дейли Элис и Софи, которая странствует по стране снов...

Действие развивается так медленно, что сперва может показаться, будто его вообще нет. И только оглянувшись на полпути, читатель поймет, что нет в книге ни одной страницы без событий, указаний, намеков, сюрпризов и ловушек. Повесть движется неторопливо и неотвратимо, хотя смысл ее все так же непонятен.

Очарование книги — в ее стиле. Авторская речь то проста и прозрачна, то по-хемингуэевски лапидарна, то усложнена и запутанна (как, например, в рассказе о Дедушке Форели, который, то засыпая, то пробуждаясь, кажется, вспоминает, что когда-то был человеком). Краули — мастер игры словами. Он любит вставлять в текст незакавыченные цитаты (похмельный поток сознания Оберона Барнабла, в который вплетена «Ода к соловью» Китса, причем ключевые строки Краули не цитирует, их должен вспомнить читатель).

Очарование романа — еще и в том, как автор превращает невинный фольклор во что-то большее и загадочное — а может, подобно Толкину, возвращает его к первоистокам. Матриарх эльфийского племени, миссис Андерхилл, — это ведь та самая старушка из детского стишка, которая «вязала кружева, и, если не скончалась, она еще жива». Обитатели внутренних кругов мира — это шаловливые шекспировские эльфы, но в романе им грозит вымирание, и они начинают Войну, прекратить которую может только Парламент фей. Мы, как и Дринкуотеры (и тем более Смоки), не понимаем, какие силы пришли в движение, но ощущение тревоги нарастает.

Очарование — в истинном волшебстве, которое явно или скрыто смотрит на нас с каждой страницы. Стоит сойти с тропы, стоит пойти по грибы... да что там — стоит просто войти в пентаграмму городков, окружающих Эджвуд, и может произойти все, что угодно.

Наконец, Краули создал странных, обычных, нелепых, властных, живых людей. Их любовь, надежды, боль — реальны. Иногда — невыносимо реальны. Еще и потому, что Краули блестяще передает разговорную речь — со всеми ее сбоями, отступлениями и «эканьями». Только настоящие люди могут говорить, «как в жизни».

...Смоки так и не поверил в эльфов, так и остался чужаком в Эджвуде, несмотря на любовь жены. Его дочерям досталась по наследству отличительная черта Вайолет, которой лишены были старый Оберон и Август: сросшиеся брови, знак принадлежности к Повести. Но младший ребенок, Оберон, — пошел в отца.

А поскольку никто не говорит о Повести (зачем? всем и так известно), Оберон о ней не узнал; отсюда — отчуждение, одиночество, чувство, что семья (в особенности Смоки) скрывает от него Главный Секрет... И в двадцать с небольшим лет Оберон уходит в Город, чтобы стать знаменитым писателем или хотя бы сценаристом. Уходит, чтобы избавиться от Эджвуда.

Но в Большом Мире наступили Новые Времена. Энергетический кризис. Пищевой кризис. Мутации. Пустеют кварталы Города, который «изменился, перестав изменяться». Президентами управляет тайный клуб с невинным названием. К власти пробивается энергичный и безжалостный человек по имени Рассел Айгенблик, которому суждено стать Императором-Президентом Соединенных Штатов.

Мир все мрачнее, и надвигается бесконечная зима... а впереди немало сюрпризов и ловушек. Любовь Оберона и Сильвии — девушки, чье детское прозвище было Титания. Нью-йоркская мыльная опера с шекспировским названием. Политики, посыльные, пьяницы и негр, превратившийся в дриаду. Большой парад Церкви Всех Улиц в честь прибытия Фридриха Барбароссы. Отец Время, спящий на острове Огигия. Вечный двигатель, в устройстве которого пытается разобраться Смоки. Планы эльфов, которые могут сорваться, потому что даже в Повести расписано не все; потому что, в конце концов, все будет зависеть от Дринкуотеров — от обычных людей.

События ускоряются, финал близок, но так же непредсказуем. Что-то должно случиться, тайны должны получить объяснение, Повесть должна наполниться смыслом, который оправдает каждую мелочь.

Самое удивительное — так оно и происходит.

Один из читателей, вспомнив термин Толкина, назвал финал «Маленького, большого» эвкатастрофой: «Это счастливый конец с привкусом трагедии».

Лучше не скажешь.

И лучше не говорить, чтобы не испортить впечатление. Скажу одно: последние главы романа — в числе самых пронзительных, светлых и горьких страниц современной литературы.

Мир спасен; мир изменился. Старая Повесть окончена, и началась новая.

###############

Встреча с «Маленьким, большим» ожидает нас, как говорят, в первом полугодии 2004 года. Хочется надеяться, что переводчики окажутся на высоте: не только плохой, но и сколько-нибудь несовершенный перевод попросту убьет этот роман. Невероятно сложная поэтика Краули — явный вызов интерпретаторам, и мне радостно, что вызов этот кто-то принял.

А пока что нашему вниманию представлена вторая Главная Книга Краули, которая еще и в Америке не опубликована полностью, хотя писатель работает над ней уже четверть века. Имя этой книге — «Эгипет» («AEgypt»). Именно Эгипет, а не Египет.

Издательская судьба роману выпала нелегкая. Первый том, «Одиночества» (1987), был — видимо, привлекательности ради, — назван так же, как вся серия, «Эгипет». Второй том, «Любовь и сон» (1994), рецензенты встретили общим недоумением. Третий, «Демономания» (2000), вызвал сравнение со стрелой Зенона, которая все ближе к цели, но никак ее не достигнет: «Эгипет» все ближе к финалу, но... когда же?

Скоро. Краули обещал дописать последний том, «Бесконечность», еще в 2002 году, но пока о нем ни слуху ни духу. Впрочем, полагаю, пока мы будем ждать вторую и третью книги квартета, он наконец появится, и тогда-то Эгипет, как пошутил критик Джон Клют, «must let its people go».

...На Валентинов день 1987 года Краули получил два подарка: его жена родила девочек-двойняшек; его издатели доставили первый экземпляр «Эгипта». Если учесть, что одним из сюжетных узлов книги является путаница вокруг двух женщин, одну из которых зовут Рози, а другую — Роза... совпадение может оказаться и шуткой высших сил. А может, и нет. Но ведь об этом и написан «Эгипет» — о поисках возможного смысла исторических совпадений!

1978 год. Тридцатилетний историк Пирс Моффетт теряет работу в нью-йоркском колледже и перебирается в городок Блэкбери Джемс. Местная жительница Рози Рассмуссен собирается развестись и отсудить у мужа дочь. Ближе к финалу Пирс находит рукопись романа некоего Феллоуза Крафта о последних годах XVI века, о докторе Джоне Ди и Джордано Бруно. Словом, реалистический, описательный роман?.. Но почему же в хрустальном шаре доктора Ди клубятся ангелы?

Интеллектуальные построения романа слишком сложны. чтобы их можно было вкратце пересказать — да в этом и нет необходимости. Замечу только, что идея о существовании переходных эпох, когда определяется не только каким будет грядущее, но и каким будет прошлое, какими будут даже законы природы, — идея эта оказалась превосходной метафорой, при помощи которой Краули выразил самую суть рубежа XVI-XVII веков, так же, как и рубежа 1960-70-х.

Перед нами как бы зеркальное отражение «Маятника Фуко» (два романа появились почти одновременно). «Тайные общества не имеют власти над историей, но идея , что тайные общества имеют власть над историей, имеет власть над историей» — звучит похоже на Эко, не правда ли? Но Краули движется в противоположном направлении: не от исторических фантазий к признанию их ложности, но от интеллектуальной «игры в историю» к вопросу: «А вдруг?..» В «Эгипте» даны лишь намеки на это, в дальнейших же томах сдвиги обыденной реальности в магическую, гностическую, герметическую станут определять сюжет.

И при этом ни у читателя, ни у героев нет полной уверенности в том, что так оно и есть на самом деле. Двойственность и неопределенность подстерегают нас. Мы бродим в зеркальном лабиринте, где Краули пишет книгу о Пирсе, который пишет книгу «Эгипет» и читает рукопись, в которой Джон Ди читает книгу Краули «Эгипет»...

Не думайте, что «Эгипет» заполнен лишь умопостроениями. «Время перехода» — среда, в которой разворачивается то, что один критик назвал «гностической мыльной оперой». Кроме историков и ангелов, читателя встречают многообразные типы американской провинции, вервольфы, Шекспир, зловещие сектанты, Эрос, — и даже автор. Краули признался, что ему очень льстит, когда читатели получают удовольствие от «саги» не только на интеллектуальном, но и на эмоциональном уровне. В самом деле, хотя «Эгипет» не столь насыщен чувствами, как «Маленький, большой», — с читателем, когда он закроет последнюю страницу, останутся яркие картины: Пирс холодной одинокой ночью дает обет безлюбия; пустота надвигается на Рози («Мой пес Ничто»); Джон Ди фотографирует юного Шекспира; он же стоит на Гластонберийском холме, а вокруг него из земли поднимаются знаки Зодиака; Крафт излагает замысел своей последней книги; Бруно на альпийском перевале смотрит в звездное небо; над Дальними Холмами поднимаются воздушные шары... Это и в самом деле очень красиво.

Чем закончится роман, пока что не знает никто. Но если припомнить, что Бруно был сожжен, Ди умер в нищете, Крафт — в одиночестве... судьбе Пирса не позавидуешь. Впрочем, кто сказал, что судьба предопределена? И разве финалы «Машинного лета» и «Маленького, большого» можно было предвидеть?

Точно так же трудно предсказать, к чему обратится Краули после «Эгипта». Его последний роман «Переводчица» (2002) — книга почти «мейнстримовская», о русском поэте-эмигранте в Америке времен кубинского кризиса... но, кажется, Иннокентий Исаевич Фалин — не кто иной, как ангел, чья гибель спасает мир от катастрофы. А год назад журнал «Локус» сообщил, что Краули подписал договор на книгу «Люцифер. Неизвестный роман лорда Байрона»...

############

Краули удалось то, что удается немногим. Он изменил мир своих читателей. «Более ничто не будет прежним». Смоки Барнабл входит в пентаграмму, окружающую Эджвуд, не зная, во что ввязался; читатель тоже.

Ему, как и Смоки, выйти не удастся.