НОГА

Владимир Березин , Маргарита Каганова

Нога болела нестерпимо. Пружина самодельного эспандера была похожа на двуручную пилу, которую Пауль видел в своих снах. Он тянулся вместе с пружиной, наклоняя тело. Боль понемногу успокаивалась. Может, это к весне? Пауль снова потянулся вместе с пружиной и глубоко вдохнул. Надо же, придумал «весна» — это календарь щелкнул внутри, вот и все. Времена года пошли неотличимые — зимой не холодно, летом не жарко. Над планетой висят каталитические грелки — все сравнялось: климат, национальности и эмоции.

Прошла третья волна бетаризации, и только в спорте осталось место для напряжения. Никакой гонки внутри календарных квадратов. А у Пауля свой календарь — его год поделен соревнованиями по армрестлингу, любимому в последнее время развлечению.

Ему нравилось, что не нужно было для этого спорта специально менять что-то в организме, нравились вопли публики и твердые деньги контрактов. Нравилось, в конце концов, побеждать.

Никаких очумелых прыжков, беготни — неспешность и сила. Любовь зрителя недолговечна, это он прекрасно понимал. Достаточно было кому-нибудь сейчас увидеть его за утренней зарядкой, возникли бы вопросы. Вернее, один вопрос: почему чемпион по армрестлингу ежедневно тренирует ногу.

####

Но никто его не видел. Пауль жил в своем неторопливом мирке, замкнутый в скорлупу одиночества, среди антикварной пластмассовой посуды и старинных фотографий в алюминиевых рамках.

Вот тот старик назначен дедушкой — смотрит с фото, такой же кучерявый и синеглазый, с совершенно детской улыбкой. Пауль очень любил переглядываться с этой фотографией — привет кучерявый! Удачи, внучек! — и дверь за ним закрывается. Мальцайт — приятного аппетита, внук. Ты хорошо сегодня потрудился.

Никакого деда он, конечно, не знал — судя по всему, старик жил давно, во времена жизни короткой и нестабильной. В эпоху больших перемен — в общем, во время людей.

Эпоху множества языков и стран. Когда-то Пауль отказался прописать себе в память сформированный пакет по культуре, считая, что все придумает сам. А через несколько лет и процедуру получения информации отменили за ненадобностью.

Остались только сны.

Он видел странные, обрывочные, как старый клубок проводов, сны. Он считал, что все из-за его ноги.

Там, в сонном царстве был снег, страшный снег, такой, какой он видел в старинных фильмах — холод пробирал его обмороженные ноги, и он вставал из кучи этого снега в своей коронной позе чемпиона.

Только во сне эта поза не радовала его — он, подняв победно руки вверх, шел навстречу неизвестности, и какие-то люди в тулупах толкали его в спину. Они не были похожи на болельщиков и с силой били его в спину короткими деревянными клюшками. И вот он уже снова стоял в снегу, и узкая стальная полоса, за которую он тянул, как за ручку эспандера, врезалась в огромное дерево, выбрасывая фонтан опилок.

####

Он возвращался в этот сон много раз — выбирался из заснеженного леса, а потом долго ехал по странной местности, утыканной закопченными сооружениями, приземистыми снизу, с узким высоким хоботом, тянувшимся к небу. Сооружения стояли среди углей и пепла, и непонятно было, чья память проникла в его квантовые мозги.

— Амрестлинг. Армреслинг. Армрислинг, — Пауль, посвистывая, заваривал пакетик риса. Рестлинг для руки, рислинг для ноги…

На запястье забулькало — ожил коммуникатор, вживленный в запястье.

— Пауль, — голос Максима пропадал в такт какому-то шуму вдали, — тут говорить неудобно… Дело сроч… И голос провалился, будто коммуникатор бросили в аквариум, но из последних сил голос выплыл:

— …Ко мне, по поводу завтрашнего ме…

И тут уже пропал окончательно.

####

Они сидели в парке и смотрели на выводок одинаковых биомеханических такс, резвившихся на лужайке.

— Допинг-контроль?

— Оно. — Максим заглянул ему в глаза. — Жене сказали в министерстве о новых правилах. И, это серьезно. Они изменили процедуру — будут сканировать все тело целиком.

Пауль вздрогнул, хотя все было понятно с самого начала.

— Зачем? Ну, зачем? Раньше искали микрочипы в руке, нанонасосы крови в грудных мышцах... Отчего все тело-то?

— А что в этом такого? Процедура чуть длиннее и все. Я-то тебя предупреждаю оттого, что если ты поставил амплификаторы, то их снять — минутное дело, а? …И они считают, что мышечные микрочипы могут найтись не обязательно в руке. Для победы все способы хороши, ты же знаешь — хоть муравьиную кровь закачивай. Какое мне дело, использовал ли ты сам присадки, сам знаешь — волноваться последнее дело…

— Максим, у тебя уши записывают? — перебил Пауль.

— Что? — Максим отпрянул в возмущении. — Что я тебе, шпион что ли?

Пауль подался вперед.

— Между нами, да?

— Будь уверен, Паульхен.

— Максим, у меня нога… У меня человеческая нога.

— То есть как — человеческая?.. Стилизованная?

— Нет. Настоящая человеческая нога. Так получилось, когда все проходили модернизацию, я оставил ногу как есть. Не знаю, не спрашивай зачем, я думаю из-за снов.

Помнишь, я рассказывал про сны? Кроме снов, у меня уже ничего и не осталось. Потом из-за конкуренции в спорте пришлось заменить руки, потом эта катастрофа в Верхнем Волочке. Я поменял почти все, но у меня осталась нога. Сначала было забавно, знакомые смеялись надо мной.

Потом, когда все постепенно превратились в биомехов, я стал все скрывать.

Я понял, что нога — это последнее, что у меня есть от человека. И сны — сны о прошлом — это все оттуда. Она по-настоящему болит, представляешь? И теперь эта проверка. Меня же передадут сразу от спортивного врача к санитарному.

— Но смысл, Паульхен? — Максим потер виски, чтобы стабилизировать внимание. — Разве мы с женой перестали быть людьми оттого, что заменили недолговечные органы тела?

— Вы заменили все, — жестко произнес Пауль. — Даже мозг.

— Да, ну и что? Чем мы отличаемся?

— А мы можем это знать? — усмехнулся Пауль. — Как я могу объяснить? Может, это последняя человеческая плоть во всем мире. Это личная, персональная память. Память о человечестве, как бы это смешно ни звучало.

Мы обрели долгую жизнь и возможности, спокойствие и сытость. Мы объединились, мы говорим на одном языке. Мы прекратили войны. Но человечество мы прекратили тоже…

Последний рожденный от женщины умер, когда мне было пять лет.

— А смысл? — пробормотал Максим. Он задумался на некоторое время. Такса подбежала и крутилась около скамейки. Максим проследил за ней взглядом и снова потер виски.

— Хватит. Вернемся к тестам, — выдохнул наконец он. — Сходи к врачам. Не ногу починят, так голову.

Они не прощались.

####

Врач был тайный, прикормленный. Пауль давно уговорился — не без денег, что его осматривают, не внося лишнего в банк персональных данных. Про себя Пауль звал его Пятачок.

Нос у врача и вправду напоминал пятачок. Зачем он экономил на трансформации — было непонятно.

— Ей стало хуже, — Пятачок говорил о ноге, как о самостоятельном существе. — То есть не хуже — она просто состарилась. Я читал о таком, очень странное явление.

—Ткань стареет, удивительное дело! И никто не знал почему. Человеческие фрагменты через сто — сто пятьдесят лет оказываются ни на что не годны, представляете? Никто не заставит вас менять ногу, у нас даже нет такой процедуры в официальном списке, но мой совет: замените все и не мучайтесь, к чему вам перед турниром эти волнения. Я, если честно, вашу ногу еще бы понаблюдал, уникальное же дело, что-то вроде литиевых батарей — музейная ценность. Вот если бы вы представляли интерес для науки… Нет. Нет-нет, знаете, ничего интересного. И никакой пользы, я вам скажу, лучше бы заменили.

Но Пауля интересовала не прагматика вывода:

— А сны? Отчего у меня эти быстрые сны? От нее?

— А вот это все глупости. ДНК не влияет на фантомные явления. Это все глупости, миф — что-то вроде оголтелого дарвинизма. Сны это статистические наводки образов. И не морочьте себе голову модными журналами — вам просто сделают трансфигурацию контура, и вы избавитесь от этой дряни.

####

— Па-Уль! Па-Уль!

Зал радостно надрывался. Он прошел допинг-контроль легко и без хлопот — чипов в ноге не было, сканер выплюнул его тело на белую простыню, и он стал медленно одеваться, переводя дух.

Круглый стол, разделенный пополам рисунком инь-ян, принял его в свои объятья и щелкнул зажимами. Там, где у порядочных инь-яней находятся точки, были воткнуты штырьки для упора свободных рук.

Пауль с соперником уселись друг напротив друга, оказавшись на хвостах разделительной линии. Сцепили руки.

«Па-Уль! Па-Уль!» — вопила большая часть зала. Другая часть выкрикивала имя соперника — «Со-Амо Со-Амо! Со-Амо! Со-Амо!», но Пауль различал только свое имя.

Половинки стола вспыхивали то темным, то светлым, как только рука приближалась к поверхности. «Инь! Ян!» — поочередно скандировали в зале.

— Инь суть женское начало, знаешь об этом? — на выдохе съехидничал соперник.

— Ишь какой образованный, — через силу улыбнулся Пауль, клонясь к светлой половине стола, — не все ли равно?

Не все ли равно вам, нам, чертовым биомехам, чуть не вырвалось у него. В смятении и гневе он не заметил, как осветилась половина стола, и рука соперника с грохотом ударила поверхность под восторженный рев публики. Соревнования кончились.

Все было под контролем — и крошечные насосы гнали по его прочным современным венам умеренную дозу эндорфинов. И фанаты плясали в меру, лишь один раз, по древней традиции позволив себе раскачать Пауля на руках.

Это все и сгубило.

Его подбросили вверх, но тяжелое тело чемпиона ухнуло вниз чуть по-другому, иначе, чем ждали — вывернуло чужую руку и подмяло двух болельщиков.

— Что с вами? — Несколько рук протянулись, помогая ему подняться. Что случилось? Подвернул ногу? Растяжение?

И вот уже его запеленали в кокон барокамеры, утыкали регенераторами и проводами.

Все было за счет стадиона, и, пожавшись от дороговизны, дежурный врач решил заменить поврежденную ногу целиком. «И общее улучшение», добавил он, вспомнив о проценте с контракта.

Пауль проснулся рано, и с удивлением уставился в лист напоминания — зачем с утра заниматься ногой? Прижилась неплохо.

И еще — «сны»… Видимо, нужно было провериться на сны, но зачем?

С фотографии в дурацкой рамке на него угрюмо смотрел курчавый старик. Надо было давным-давно сделать ремонт и выкинуть эту рухлядь.

Что же раньше руки не доходили — какой-то сбой?